Подающая надежды (СИ) - Кира Фомина

она… Её волосы пастельно-зелёного цвета, такие нежные и светлые и, как я сказал ранее, очень кудрявые. Глаза изумрудные, горящие необъяснимой радостью и весельем при любой ситуации, даже самой тяжёлой.

— Надо же, а ты весь в неё!

— Правда? Я и не замечал. Её, кстати, Пхисэ зовут, переводится как «особенная». Она с детства такая, мне бабушка с дедушкой рассказывали. Да и у них самих много особенностей, поэтому и фамилия Пхидпокоти — «Необычные».

— Очень красиво и… действительно необычно! Тайские имена и фамилии сами по себе необычайные.

Пара разговорилась на весь остаток дня, не замечая никого и ничего, что было за границами их личного островка вплоть до соседок и времени. Они расспрашивали друг друга обо всём, желая узнать как можно больше, а под самый вечер Дома спросила:

— Корн-и, всё-таки, почему ты лишь сейчас решил рассказать обо всём этом? И почему так резко, мы тогда, вроде, совсем о другом говорили?

— Ты была не готова, — пожал плечами Корн. — Представь: ты едва прилетела, не успела ни к чему толком привыкнуть, освоиться, а тут я — пришёл к тебе и, как только почувствовал, что ты именно та девочка, о которой говорил отец, шокировал такой новостью! А сейчас… просто, с духом, наконец, собрался.

— А когда ты это понял?

— При первой встрече. Мы с тобой тогда общались много, и в один момент мне в голову видение из прошлого стрельнуло, в нём я тебя маленькую увидел, лет девяти, рядом с рыжеволосой красоткой в симпатичном платье. Я раньше никогда людей старше шестнадцати в детском возрасте безвольно не видел, а тут оно, как снег в Таиланде! Также нереалистично и неожиданно. Вот и почуял неладное. А в ходе общения убедился до конца, что эта девочка, правда, ты. Я сразу заметил, что благодаря тебе ко мне силы начали возвращаться! Разговоры с тобой, твоё лицо, тепло поддержки и голоса… Моя вторая способность вновь действует исправно, пусть пока я и не управляю ею полноценно — мы друг от друга отвыкли. Видела бы ты меня, как я в тот день к себе заскочил, чтобы эмоции выплеснуть! Все соседи так удивлены были, ох!

Тиннакорн смеялся, точно выиграл главный приз жизни, хотя, может, так и было. Он улыбался так искренне и нежно, когда смотрел на сестру, будто действительно видел в ней маленькую родную девочку, хотя самой ей всё ещё было чуждо осознание родства с тайским магом и, более того, с тем мужчиной, которого она ненавидела и презирала всем сердцем с очень давних времён. Но думать об этом, почему-то, совсем не хотелось.

— А когда ты меня с Фассом познакомишь? Хочу увидеть и второго своего неполнородного братца. Ну, и извиниться перед ним хочется за тот внезапный подарок в виде трупного яда под брюхо, в конце концов!

— Он сейчас к кхун мэ уехал домой, навестить решил. Как только приедет, сразу познакомлю вас. О тебе он уже знает.

— С тётушкой всё хорошо?

— Да, беспокоиться не о чем. А вот Флэт… Притворщик он! Ох, Нонг’Сау, знала бы ты, сколько с этим нго проблем!

— Подожди, ведь ты меня этим «Нонг’Сау» с первого дня знакомства называешь… — С подозрением протянула Дома, складывая в голове дважды два. — То есть…

— Да, это слово переводится как «младшая сестра», Нонг’Сау.

«Как странно осознавать, что я его сестра… И как гадка мысль, что я действительно дочь… Тхирасака. Это мерзко и так неестественно звучит, что в дрожь бросает! Он не мой отец, пусть и зачал меня, если всё это правда. Мой папа — Игорь. И он мёртв»

Глава 23

Даже ночью, лёжа в кровати со сложенными на животе руками, сложно было до конца осознать тот факт, что совсем неподалёку спал сейчас её неполнородный, но всё же брат, притом где-то в другой провинции в это же время занимался своими делами ещё один — близнец первого. И оба они были тайцами, хотя Доминика тайкой ни в коей мере не являлась, пусть и была чем-то похожа на названных родственников.

А явленный миру сын Тхирасака, как оказалось, и не сын ему вовсе был — приёмный наследник.

Во время общения с Тиннакорном из-за накаленности ситуации и надобности оставаться в здравом уме, Ника не выказывала всего своего недоумения, недоверия в той мере, в которой хотелось, но ведь он должен был понимать — невозможно вот так легко, как данность принять такое! Это же равно тому, как если бы ей сказали, что родила её не Малика Галицкая, в девичестве Горячева, непревзойдённая магичка Тьмы всея магического мира, а рыба Глаша, выплывшая из Волги станцевать сальсу с неудачливым рыбаком и как итог родившая человекоподобное существо, одарённое Магией.

Но, как бы Дома ни старалась сдержаться, слёзы сами собой текли ручьями в безмолвной тишине, впитываясь в чёрно-фиолетовые простыни, тогда как обе подушки сминались руками, прижимаясь к груди для своеобразной поддержки. Ясно было, как истина утверждения, что дитя кошки — котёнок, почему мама молчала о её реальном отце, но становилось жалко мужчину, которому врали до самой смерти, что малышка, которую он растил, считая родным кровно, на деле таковой ему никогда и не была.

Ещё больнее становилось от понимания, что с мамой сделали это насильно, даже не позаботившись о предохранении, отчего появилась девочка нежеланно, но всё равно была бескрайне любима матерью, без упрёков и слов о глупости и безнадёжности дочери, пока та сама не взялась за учёбу. Её любили за простое существование, ни к чему не принуждая, не заставляя подражать родителям. Это больно.

Малика была безбожно доброй и сердечной. Она не пропитывала свою душу теми гадкими чувствами, вселяющими страх, ненависть и недоверие ко всему миру, что теплились в её дочери. Но как оставаться такой же неунывающей, когда узнаёшь, что со столь светлым существом так мерзко обошлись и даже вины не чувствовали?

Приходила ясность, за что однажды у могилы мужа она, слёзно рыдая, просила прощения, хотя маленькой Никуше казалось, что маме не за что было извиняться, ведь её родители всегда жили в любви, согласии и понимании.

Но магичка не держала зла на мать даже за… отчима? Игорь Галицкий был прекрасным существом, любил свою жену и девочку, которую воспитывал, а также верным перед друзьями и собратьями по оружию, что заставляло гордиться воспитателем и молить Богов о его хорошей судьбе в следующей жизни и на Небе.

Веки потяжелели слишком внезапно, примерно на середине четвёртого взывания