Трон сломленных богов - Эмбер Николь

глаза слегка расширились, ложка застыла во рту, словно он решил, что я собираюсь его убить. Он взял салфетку и вытер рот.

– Очередные болезненные развлечения на льду?

Я покачала головой:

– Не-а. Никакой боли.

В его взгляде мелькнул интерес.

– Хорошо. Тогда просвети меня.

– Я хочу тебе кое-что показать.

71. Дианна

Мы приземлились, и Самкиэль мягко поставил меня на ноги. Этот дом часто мне снился, но сейчас он сильно отличался от моих воспоминаний. К нему вела дорожка, которую мы с Габби выложили своими руками. Из трещин между камнями торчала трава. Тропинку окружали разросшиеся одичавшие кусты. В округе было тихо. На улицах не было никого и ничего. Уличные фонари чуть слышно жужжали – возможно, этот звук исходил не от них, а от Самкиэля.

– Что это за место? – спросил Самкиэль.

– Это первый дом, который мы с Габби купили после отъезда из Эории. Наше первое убежище.

Я повернулась к нему и протянула руку. Самкиэль внимательно посмотрел на меня, и я увидела в его глазах понимание. Он знал, насколько это для меня важно. Он как никто другой понимал, как тяжело делиться воспоминаниями, которые одновременно принесли тебе много счастья и боли.

– Я хочу показать тебе это место.

Он взял мою руку и поднес ее к губам, нежно поцеловав мои пальцы в молчаливой благодарности. Даже в теплых перчатках я ощутила исходящую от него энергию. Мы поднялись по деревянным ступеням и остановились на крыльце. Яркая наклейка на входной двери гласила:

НЕ ПРОДАЕТСЯ. СОБСТВЕННОСТЬ ГОРОДА АДОНАЭЛЬ.

Я отпустила руку Самкиэля и провела пальцами по обветренным краям вывески.

– Я перестала платить за этот дом после… – Я пожала плечами, опустив руку. – Я просто подумала, какой в этом смысл?

Самкиэль смотрел на меня так, словно мог без труда заглянуть в мою израненную душу. Он протянул руку и повернул дверную ручку, старый замок тут же сломался. Дверь с медленным скрипом распахнулась.

– Расскажи мне больше. Покажи мне.

Он делал это снова. Снова пытался помочь мне исцелиться. Только сейчас это было на моих условиях. Я глубоко вздохнула и вошла, Самкиэль последовал за мной. В доме было тихо и темно. Самкиэль закрыл за нами дверь и озарил комнату серебряным светом своих ладоней. В воздухе кружились пылинки, встревоженные нашими шагами и холодным ветерком с улицы. Я огляделась и с болью и радостью подумала о часах, которые мы с Габби провели в поисках подходящей мебели.

Самкиэль прошел за мной на кухню, подняв руку, чтобы осветить нам дорогу. На кухне было пусто – всего один покосившийся стул был придвинут к маленькому столику. Интересно, куда подевался второй? Подумав об этом, я провела рукой по стене.

– Ей ужасно не нравились обои, которые были здесь, когда мы только въехали. Мы почти неделю выбирали идеальный цвет. Это первое место, которые было по-настоящему нашим, и я хотела, чтобы ей нравился каждый уголок. Я хотела, чтобы это был наш дом.

Я задумчиво провела рукой по столешнице и направилась в небольшой коридор. Он вел в две комнаты, расположенные друг напротив друга, и заканчивался гостиной.

– Это был дом?

Я кивнула.

– Мне так нравилось наводить здесь уют. Этот дом был действительно нашим.

Я медленно повернулась, мой взгляд остановился на буквах, вырезанных на стене. Мое сердце забилось так сильно, что на мгновение мне показалось, что я умираю. На коже выступил холодный пот, по телу пробежала дрожь. Сама не знаю как, я оказалась прямо у стены. Я протянула руку и провела пальцами по знакомым инициалам.

– Что это? – спросил Самкиэль, вырывая меня из воспоминаний, угрожавших затянуть меня в темную пропасть.

– Это инициалы наших родителей и нас с Габби. Мне хотелось оставить что-нибудь на память о них. Какой-то символ того, что однажды мы были семьей. Я была такой сентиментальной.

Я медленно опустила руку, осознание реальности окатило меня, словно ведро холодной воды.

Самкиэль осторожно коснулся букв кончиками пальцев.

– Это не сентиментально. Мы с мамой тоже вырезали наши имена на дереве в Рашириме. Тогда я был совсем ребенком, а отец куда-то уехал.

– Правда?

– Ага. Это дерево погибло во время падения мира. Хорошо, что у тебя еще остались эти буквы, – искренне произнес он.

Он снова это сделал, снова проник в мою истерзанную душу. Одного его слова, одного взгляда было достаточно, чтобы я поняла – он обо мне позаботится и все будет в порядке. И я это ненавидела. Ненавидела, потому что этого не заслуживала. Не заслуживала его.

– Я говорила тебе, что Каден был моим первым. Первым во всех смыслах. Сперва я пыталась наладить наши отношения, и в какой-то момент мне даже показалось, что у нас все получится. В каком-то смысле он был мне дорог, но все изменилось, когда я застала его с другой. Наши отношения прекратились, если это вообще можно было назвать отношениями. Он стремился меня контролировать. Я должна была беспрекословно выполнять его приказы. А если я этого не делала… Скажем так, Каден был изобретателен в своих наказаниях.

Я глубоко вздохнула и закрыла глаза, борясь с воспоминаниями о его худшем возмездии. Его рука, обхватившая подбородок Габби, и звук, разрушивший мой мир. Я сглотнула и усилием воли заставила себя продолжить:

– У него были любовницы. У меня были любовники, но я больше никогда ни к кому не привязывалась. Отношения не были серьезными. Только с тобой все стало иначе. У меня проблемы с доверием. – С моих губ сорвался горький смешок. – У меня много проблем, и я знаю, что могу быть подлой, грубой и жестокой. И знаю, что уже никогда не стану прежней. Он уничтожил часть моего сердца. Это была одна из лучших частей, и ее больше не вернуть. Я знаю, что ты хочешь помочь мне вернуть свои силы, но даже если это произойдет, я все равно не буду той девушкой, которую ты помнишь. У меня больше нет семьи. Я знаю, что тебе нужна та девушка, которая веселилась на фестивале, заставляла тебя фотографироваться в будке, обнимала по ночам и была готова отдать свою жизнь за тебя и свою сестру. Та, которая надеялась и умела верить в хорошее, но, боюсь, она исчезла. Самкиэль, сейчас я буду настолько честна и открыта, насколько смогу. Я – мешанина из шипов и осколков, но…

Самкиэль нахмурился, но не стал меня перебивать. Он только смотрел и слушал.

– Но, – сказала я наконец, – ты дорог каждой частичке и каждому фрагменту моего сердца. Даже его самым