Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

в городе? Лазутчики пролезают всюду, и даже возле Мраморного дворца задержали в первую ночь бомбардировки одного такого сигналиста с ракетами, а потом в одну из следующих ночей видели, как кто-то пускал ракеты с третьего этажа. Однако, несмотря на тщательные поиски, никого задержать не удалось. На третьем этаже размещались военные.

Вторая бомбардировка застала меня по дороге от Института домой в Озерки, куда я возвращалась после 10 часов вечера. Трамваи остановились по сигналу воздушной тревоги, и все пассажиры укрылись кто куда. Я вошла вместе с другими в подъезд одного каменного дома и там на лестнице просидела до отбоя. Вокруг стоял грохот зениток и разрыв фугасных бомб. Несколько бомб с воем пролетели очень близко и разорвались, а вслед за этим послышался грохот падающих зданий. Было немного жутко. Казалось, что вот-вот бомбы упадут на нас. Люди волновались, дети и матери плакали, но паники не было. Все терпеливо ждали окончания налета. После я узнала, что невдалеке от того места, где меня застала тревога (пр. Карла Маркса), была разрушена поликлиника и на Сердобольской ул. – детский дом. Домой добралась около полуночи.

Третью бомбардировку слушала в институте, где осталась на дежурстве по указанию райкома. Было уже совсем нестрашно. Оказалось, можно привыкнуть.

Днем происходят беспрерывные тревоги, так что лучше не выходить из учреждения, иначе придется просидеть где-нибудь в бомбоубежище несколько часов, как со мной случилось однажды. Я вышла на полчаса и попала под три тревоги, длившиеся по одному-двум часам.

В МЮД 7 сентября, в воскресенье, все учреждения выезжали на воскресник по рытью окопов. Работали очень хорошо, но дело это очень трудоемкое, и убыло земли из начатого окопа все же мало. Мне кажется, что тут копать придется многие месяцы и эти военные укрепления едва ли успеют закончить, если немцы будут дальше продвигаться, а если их удастся остановить, то они и не потребуются.

Копали тысячи людей, рассыпавшись по всей трассе. Работа шла организованно. Через каждые 50 минут работы устраивали 10-минутную передышку. В обед бесплатно раздавали мясное рагу и по 600 г черного хлеба. Обратно возвращались веселые и довольные тем, что хорошо поработали. Работали около станции Дачное, откуда был виден Ленинград и замечательный Дворец советов. Над нами летали самолеты, и несколько раз были слышны очереди из пулеметов. Трудно было понять, кто стреляет, свои или враги.

На следующее воскресенье, 14 сентября, райком назначил новый воскресник. Я объявила всем под расписку о месте сбора и подготовила все к выезду на окопные работы в прежнее место, т. е. на Среднюю Рогатку или станцию Дачное. Однако в субботу днем около 12 часов вернулись наши служащие (литературный сотрудник Шульман и уборщица Медведева), которые утром выезжали на уборку овощей в совхоз им. Тельмана, расположенный у Средней Рогатки, и рассказали, что там артиллерийский обстрел и трамваи туда не идут. Я позвонила в райком инструктору, и она подтвердила, что всех оттуда вернули обратно.

– Что делать с воскресником, – спросила я, – раз туда нельзя проехать?

Инструктор подтвердила, что ехать надо, но куда именно, сообщат ночью или рано утром. Нужно собраться всем учреждением в 7 часов утра. Я хотела ночевать в институте, но позвонил муж и сообщил, что сегодня ночью уезжает в действующую армию и хочет со мной попрощаться. Я оставила вместо себя в институте Д. С. Бердникову и поехала домой. Рано утром вернулась на работу, звоню в райком. Там нам предложили поехать в совхоз им. Тельмана на уборку овощей. Нас было 12 человек, ехали мы на трамвае номер 39. Трамвай довез только до кольца у завода «Электросила». Мы вышли и направились пешком на юг, в сторону Средней Рогатки. Нам навстречу началась частая артиллерийская стрельба. Снаряды рвались где-то совсем близко. Многие испугались.

Уборщица Медведева схватила меня за руку и со слезами стала жаловаться, что у нее болит сердце. Я отпустила ее обратно. Бердникова начала стонать и просить не идти дальше. Однако мы все же шли вперед, но выстрелы становились все чаще и ближе, и прохожие вокруг нас стали возвращаться назад. Стало ясно, что в такой обстановке уборка овощей производиться не может, тогда мы решили вернуться обратно. Наш второй воскресник так и не состоялся.

В Ленинграде сегодня тревожно. Немцы близко. Зашла в Музей Ленина к зам. директора Виноградову переговорить относительно организации военной учебы. ‹…› Застала его растерянным. ‹…› На мой вопрос он ответил, что, мол, за один день все равно не научишься.

– Что, – уточнила я, – разве нам остался в жизни один день?

Он посмотрел на меня мутными глазами и произнес:

– Немцы в Лигово и Обухово, и вопрос решается не только днями, но, может быть, часами.

– Ну, этого не может быть, – ответила я.

18 сентября [1941 года]

Сегодня около полудня снаряды ‹…› вражеской артиллерии стали рваться в центре города. Несколько снарядов разорвались у Мраморного дворца. Есть убитые и раненые. Бомбоубежище дворца заполнилось народом с улицы. В МПВО немного растерялись, так как никто не научил их защищаться от снарядов. При мне в штаб МПВО музея Ленина звонили из Музея революции и спрашивали, нет ли инструкций на случай артиллерийского обстрела, ибо они не знают, нужно ли при обстрелах дежурить на чердаках или лучше укрыться. Инструкций не оказалась, и мы посоветовали им укрыться и не подвергать людей ненужному риску без особой необходимости.

Вечером поехала домой. Дома мне передали телеграмму от мужа о том, что его взяли в Политуправление и он не вернется. Однако поздно вечером около 11 часов он приехал и до утра пробыл дома. Муж рассказал, что они собирались поехать переночевать в казарме, но затем его группа договорилась провести последнюю ночь дома с родными и завтра в 9 часов быть на Балтийском вокзале. Ему выдали новое обмундирование: сапоги, брюки, гимнастерку, белье. Не дали только шинель, но зато выдали теплый ватник. Пошел он по партийной мобилизации в качестве политбойца, хотя мог бы идти политруком, но дело теперь не в чинах.

Посмотрела я на него в военном обмундировании и сказала:

– Если тебе будет когда-нибудь страшно в бою, то помни, что ты был уже на двух войнах – империалистической и гражданской и остался жив, то и на третьей войне не погибнешь! Я надеюсь на твою смекалку и опытность.

– Не бойся, – ответил он мне, – я не стану трусом и раз пошел воевать, то дойду до самого Берлина, и подлым фашистам не будет пощады!

Мне было жаль мужа, жаль