Золотой человек - Филип Киндред Дик

скользнул в спальню и закрыл за собой дверь. Сердце в груди колотилось, будто вот-вот вырвется наружу. Между тем отец-притворяха поднялся на площадку: еще чуть-чуть – и войдет в комнату…

Охваченный ужасом, Чарльз поспешил к окну. Притворяха уже ощупывал створку дверей, отыскивая в темноте дверную ручку. Подняв оконную раму, мальчик выбрался на крышу. Тихонько охнув, он спрыгнул в цветник, тянувшийся к парадной двери, и, спотыкаясь, еле дыша, бросился прочь от конуса света, падавшего из окна, прочь от желтого ромба среди вечернего сумрака.

Гараж он отыскал без труда: черный прямоугольник темнел на фоне густо-синего неба прямо перед ним. Мелко, часто дыша, мальчик нащупал в кармане фонарик, осторожно отворил дверь и шагнул внутрь.

В гараже оказалось пусто: машину отец оставил у въездных ворот. Слева стоял отцовский верстак с развешенными над ним молотками и пилами. Дальний угол занимал садовый инструмент – газонокосилка, вилы, лопата, мотыга. Возле косилки поблескивал небольшой жестяной бочонок с керосином. Дощатые стены украшало множество автомобильных номеров. Грязный бетонный пол порядком растрескался; посередине темнело огромное масляное пятно, в луче фонаря глянцев о поблескивали пучки сорняков.

Сбоку от двери, у косяка, возвышалась громадная бочка с мусором, переполненная связками отсыревших, заплесневелых старых газет и журналов. Стоило потревожить их, сбросив на пол верхние, в нос шибануло густой вонью гнили. Растоптав нескольких пауков, вывалившихся на бетон и засеменивших в угол, Чарльз продолжил раскопки.

Заглянув в бочку глубже, мальчик в ужасе взвизгнул, выронил фонарик и отскочил назад. В гараже тут же стало темно, хоть глаз выколи. Собравшись с духом, Чарльз опустился на колени и принялся шарить во тьме, нащупывая фонарик среди пауков и жирной сорной травы. Каждая минута казалась целой вечностью. Наконец он отыскал фонарик и, замирая, направил луч на дно бочки, в колодец, вырытый среди связок журналов.

Да, притворяха, не будь дураком, спрятал улику на самом дне, среди прошлогодней листвы, обрывков картона, сгнивших от сырости журналов, гардин и прочего чердачного хлама, принесенного сюда матерью, чтобы как-нибудь, при случае, сжечь. Осталось от отца не так уж много, однако его тело Чарльз узнал без труда. Сходства вполне хватило, чтобы взбунтовавшийся при виде находки желудок едва не вывернулся наизнанку. Навалившись на край бочки, Чарльз крепко зажмурился, замер и наконец сумел заставить себя снова открыть глаза. Сомнений не оставалось: на дне бочки покоились останки его отца – настоящего отца. Останки, не пригодившиеся притворяхе. Выброшенные за ненадобностью в мусор.

Отыскав в углу вилы, Чарльз сунул их в бочку и подцепил останки. Надо же, совсем сухие: треснули от первого же прикосновения зубьев точно высохший лист, точно хрусткая, смятая, шелушащаяся змеиная кожа. Сброшенная, опустевшая кожа… Все, что имелось внутри – самое главное, – исчезло без следа. Осталась одна только ломкая, растрескавшаяся оболочка, кожура, скомканная и засунутая на дно мусорной бочки. Только ее и оставил от отца притворяха, а все остальное сожрал. Сожрал, чтобы без помех занять отцовское место!

Шум. Шаги снаружи…

Бросив вилы, Чарльз поспешил к двери. Притворяха приближался – скрежетал щебнем, шел по дорожке, что вела к гаражу. Шагал он неуверенно, ощупью.

– Чарльз! – рассерженно крикнул он. – Ты здесь? Ну погоди, молодой человек, вот я до тебя доберусь!

В светлом прямоугольнике распахнутой двери возникла пышная фигура встревоженной матери.

– Тед, бога ради, не бей его! Он чем-то расстроен донельзя!

– Не собираюсь я его бить, – буркнул притворяха, остановившись, чтобы зажечь спичку. – Просто поговорю с ним чуток. Сама подумай: что это за манеры? Вскочил из-за стола, на крышу вылез, куда-то удрал на ночь глядя…

Чарльз выскользнул из гаража. Пламя вспыхнувшей спички выхватило его из мрака, и притворяха с ревом рванулся к нему.

– А ну поди сюда!

Однако мальчик бросился бежать со всех ног. Двор и окрестности он знал куда лучше, чем притворяха. Конечно, сожрав отца, страшилище переняло от него немало, но о многих входах-выходах, известных Чарльзу, не знал даже отец. Вскочив на забор, Чарльз спрыгнул во двор к Андерсонам, пронесся вдоль бельевой веревки, обогнул их дом, а там вдоль дорожки, ведущей к крыльцу, выбежал за ограду и оказался на Мапл-стрит.

Укрывшись за изгородью, он присел на корточки, затаил дыхание и прислушался. Нет, притворяха за ним не погнался. То ли вернулся в дом, то ли решил обойти забор с улицы.

Мальчишка прерывисто, с дрожью перевел дух. Сидеть на месте не стоило: здесь страшилище его рано или поздно найдет. Оглядевшись по сторонам, Чарльз убедился, что притворяхи нигде поблизости не видать, и быстрой рысцой побежал прочь от дома.

* * *

– Чего тебе? – вызывающе буркнул Тони Перетти.

Четырнадцатилетний парень сидел у заваленного карандашами и книгами стола посреди обшитой дубом столовой особнячка Перетти. Возле его локтя, на тарелке, лежал ополовиненный сэндвич с ветчиной и арахисовым маслом, а рядом стояла бутылочка кока-колы.

– Ты вроде Уолтон… или как тебя там?

После школы Тони Перетти подрабатывал распаковкой холодильников и кухонных плит в магазине бытовой техники Джонсона, невдалеке от главной площади городка. Щекастый, оливково-смуглый, темноволосый, белозубый, туповатый на вид здоровяк, он постоянно колотил всех ребятишек, живущих с ним по соседству, а пару раз задал трепку и Чарльзу.

Чарльз переступил с ноги на ногу.

– Слушай, Перетти, будь другом, помоги, а? Во́ как надо.

– И чего тебе вдруг понадобилось? – раздраженно скривился тот. – Фонарь под глаз?

Понурив голову, крепко сжав кулаки, Чарльз сбивчиво, в двух словах, объяснил, что с ним случилось.

Дослушав рассказ до конца, Перетти негромко присвистнул.

– Сочиняешь.

– Вовсе не сочиняю, – отчаянно замотав головой, выпалил Чарльз. – Идем, покажу. Сам посмотришь.

Перетти неторопливо поднялся на ноги.

– Ага, давай. Покажи. Любопытно.

Сбегав к себе, он прихватил духовое ружье, и оба направились вдоль темной, безлюдной улицы к дому Чарльза. В дороге они едва перекинулись парой слов. Перетти, сосредоточенный, посерьезневший, о чем-то крепко задумался, а Чарльз до сих пор не пришел в себя.

Свернув на дорожку, ведущую к дому Андерсонов, мальчишки срезали путь через задний двор, оседлали ограду и с осторожностью, стараясь не нашуметь, спустились на задний двор Чарльза. Вокруг все было тихо: ни шороха, ни движения, парадная дверь заперта.

Тогда мальчишки заглянули в окно гостиной. Сквозь щель в опущенных ставнях пробивалась наружу полоска желтого света. Миссис Уолтон, устроившись на диване, шила из тонкого хлопка футболку. На округлом щекастом лице ее застыла гримаса тревоги. Работала мать Чарльза равнодушно, без интереса. Притворяха, устроившийся напротив, сбросив ботинки, вольготно развалился в отцовском покойном кресле и читал свежий номер вечерней газеты. В углу, мерцая экраном, тихонько бормотал телевизор, на