Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

обожженного человека – культя скорее, из пальцев уцелел один, зато на нем сияло золотом знакомое кольцо, – ласково легла ему на плечо. Слишком увлекся спором. – Янгред, ты же не…

– Если он… – Янгред медленно обернулся, бросил в комнату очередной взгляд. Хельмо снова лежал навзничь, монахини, кажется, пытались вернуть его в сознание, – если он умрет, Хайранг, все будет, как я уже сказал. – Каждое слово унимало душу. – Не нужно бояться, это правильнее признать. – Он помедлил. Вспомнил теплое, солнечное, потерянное и прижал одну руку к сердцу. – Это теперь мой дом, Хайранг… Мой. И мы его исправим.

Хайранг опять вздрогнул, охнул. Его глаза забегали, а обугленный человек улыбнулся. С его лица отвалился шматок кожи, но он не заметил. Лисенок пролепетал:

– Ты сошел с ума. Ты ведь шутишь со мной? Нет, он не твой! Не смей! Как…

Человек покачал головой с укором, мол, «Так у тебя офицеры воспитаны?». И когда Хайранг, наконец вроде почувствовав зловонную хватку, попытался отойти, Янгред не пустил его, наоборот, грубо притянул ближе.

– Куда?..

Хайранг был без брони, и сквозь ткань рубашки он почувствовал кожу – ровную, теплую кожу того, кому не грозит смерть. Тепло… не жар предательской отравы. Пальцы сжались на плечах до боли. Хайранг сдавленно зашипел и дернулся, повысил голос:

– Хватит, Ян… – Ладонь зажала ему рот. Обугленный человек одобрительно кивнул.

– Почему же? – Туман в голове осушил горло, слова царапали его так же, как собственные ногти царапнули чужую кожу. – Я ведь принц, Лисенок. Забыл? И я не хуже моих коронованных тряпок. А ты барон… и ты мне важен. Что со мной будет без друзей?

Синие глаза на обожженном лице при этих словах вспыхнули угольями, потом померкли. «Не волнуйся, всех друзей поймаем, сохраним». Уцелевшая рука схватила Хайранга за шею сзади, не давая отвернуться, а Лисенок не замечал, только пытался вырваться от Янгреда. Шарил вокруг глазами, явно надеясь позвать на помощь.

– Не бойся, не надо. – Янгред все зажимал ему рот, но взгляд поймать не мог, никак. И все равно говорил, говорил, ясно слыша себя со стороны: – Братья будут за нас, Лисенок, все одобрят. Мы ведь… особый народ, несмотря на все обиды, самый стойкий. Мы на страже чужой чести, мы победили не одну державу, мы умны и милосердны. – Он улыбнулся. Хайранг замычал. – За таким человеком мы и пошли. Хельмо еще лучше нас. И я лишу покоя и его убийцу, и тех, кто вовремя его не сверг. Кому нужен народ, выбирающий таких царей? – Лисенок мотнул головой. – Никому. Хватит им гнить, хватит ползать. Огонь…

Огонь всегда прав. Прежний царь это знал.

Кто-то все шептал и шептал его голосом – и ослаблял его боль. С губ не пропадала широкая улыбка, скулы свело. Так он не улыбался никогда, никто в Свергенхайме так не улыбался, это ведь был край теней, боящихся выказывать малейшую радость, знающих: мир может увидеть ее и отнять. Чужая улыбка; он отравился ею, нет, он впустил ее в себя, как и все эти черные вихри. Пепел? Пусть. Терем, кажется, отстроили на месте прежнего, почти на обгорелых костях Властного. Что ж. Славно.

Притихший Хайранг пытался уже не вырваться, а хоть отстраниться и поверхностно, редко дышал – точно к нему взывал кто-то, от кого можно подхватить заразу. Замолчав, Янгред убрал руку от его губ, а обугленный человек отпустил шею. В комнате за спиной было тихо, слышался только чей-то кашель. Но сейчас важность потеряла и она.

– Что молчишь? – шепнул Янгред, понимая: убьет. Убьет, если не переломит.

– Звереныш… – Что-то знакомое. Странное какое, глупое, детское слово, и это вместо ответа? Янгред поборол желание снова заткнуть его или ударить и сплюнул:

– Что, стал слишком хорош для такого, мой предатель? Когда? Это страшнее Адры? Страшнее всего малодушия, всего, что я тебе прощал?

Наконец он услышал: ходят по комнате монахини. Уловил стон, заклинающий шепот, чьи-то утешения. Сердце все же откликнулось: они что, отпевали Хельмо? Все кончено? Но даже страх не пробился сквозь ярость, обиду и азарт. Они наполняли жизнью. Они у Янгреда были общими с обугленным человеком у Лисенка за спиной. И они могли заменить все.

– Отвечай! – Янгред повысил голос и опять встряхнул его плечи.

Хайранг, белый как полотно, лишь стискивал зубы. Наконец губы зашевелились, слабо, робко, испуганно, и он споткнулся на длинных нескладных ногах. Янгред поморщился и все в том же темном тумане услышал свой требовательный рык:

– Что?!

Зашумело в ушах, но он все-таки различил:

– Очнись. Они не виноваты. А это не ты.

Скорее хрип, чем слова. Янгред опять рассмеялся, смех заколол глотку. Они… это ведь люди. Весь этот дурной народ, от низших до высших. Не виноваты, что ими правит тварь. Не виноваты, что слушают ее и отвешивают ей поклоны.

– Разве не каждый сам выбирает крылья и кандалы? – шепнул Янгред. – Или…

– ХВАТИТ!

Хайранг дернулся быстрее лисицы, толкнул его к стене, схватил за волосы, а в следующее мгновение что-то острое уперлось в шею. Кинжал. Острое лезвие охладило разгоряченную кожу, прижалось чуть сильнее и… прогнало дурман. Глаза горели совсем рядом. И были, кажется, полны слез.

– Это не ты, – твердо повторил Хайранг. – И я тебе не позволю…

Он дышал тяжело, рвано. Не отступал, не давал освободиться, и с каждой секундой мир становился четче, приглушенный свет – ярче. В какой-то миг перед глазами будто полыхнула молния – и все тело пронзила жгучая боль. Так же быстро она схлынула, Янгред закашлялся и недоуменно моргнул. Лисенок, наоборот, не мигал вовсе, а рука его окостенела.

– Каждый выбирает сам, – отозвался он с расстановкой. – Но не за других.

Они молчали, а за плечом Хайранга что-то происходило. Обугленная фигура снова рассыпалась, превращалась в вихрь, и все они словно… отдалялись. Пять шагов. Десять. Какая-то часть Янгреда требовала высвободиться, догнать их, удержать, слиться с ними. Какая-то ныла так, будто сама горела. А какая-то все еще была скована льдом. Колени дрогнули. Кинжал у шеи показался вдруг желанным избавлением. А Хайранг шепнул:

– Ты выбрал уехать, не сказав ни слова, хотя знал: у меня нет друзей, кроме тебя. Я выбрал отвернуться от Хельмо, а потом – пойти за ним. Инельхалль выбрала полюбить меня. – Кинжал затрясся. – И было еще немало выборов, которые никогда не будут правильными и понятными для всех, но на каждый есть причины. Ты прав, люди меняются. Ты прав, обиды нужно отпускать, и я делал многое неправильно, но я точно знаю… – Костяшки пальцев Хайранга были уже белыми. – Ты изменился не в этом. Ты выбрал не этот путь,