Осознание - Вадим Еловенко

До холодов, если не разгромят нас, то может быть, руководство страны с северных границ перекинет войска сюда. Ведь северяне хоть и получили урок, но реванша жаждут. Вот наши зимы и ждут, когда никто не осмелится войну начинать. Нам бы несколько месяцев продержаться. И погоним обратно шрамов к Вифи.

- А со мной ведь глядящие такое сделали. - Сказала я зло, и наблюдая реакцию врача.

Он тяжело вздохнул и ничего не смог больше добавить. Развел руками и, поднявшись сказал:

- Артем правильно говорит. Ложись спать. Завтра он тебя на себе потащит, чтобы спасти.

Если он думал, что от таких слов я перестану к глядящим относится, как к последним подонком, он ошибался. Но я ничего не сказала. Просто улыбнулась грустно ему, когда он, спускаясь, посмотрел на меня и закрыл тряпкой вход.

В комнате стало темно. Мне ничего не оставалось делать, кроме как лечь поудобнее, укрыться еще пледом сверху и, расслабившись и попытавшись не думать, уснуть.

Боясь даже расправить крылья, я внимательно глядела на окраину поля, где замер довольно шустрый грызун. Он-то всерьез считал, что его никто не видит. Но его видела я. Видела и ждала, когда он наберется дурости и поскачет по открытой местности. Что толку слетать, когда он еще в густой, высокой траве. Он там шмыгнет, и поминай, как звали. Мне его в поле не поймать. Так что надо было просто ждать и не пропустить момент, когда он решится посоревноваться со смертью.

Он решился. Время для меня растянулось и я, подскочив с ветки даже не раскрывая крыльев начала падение. Когда скорость набралась, я распахнула их и стремительно понеслась, выравнивая полет к шустрику. Если я в начале еще сомневалась, удастся ли мне его поймать, то за несколько мгновений до конца я уже четко знала, что ему не спастись.

Вытягивая лапы вперед, я развернула крылья и буквально замерла в последний миг, насаживая грызуна на когти. С наслаждением я прожимала когтями его шкурку, впиваясь все глубже и глубже в его плоть. Но я пожалела мелкого. Уже резко выравнивая полет, и тяжело взмахивая крыльями, я изогнулась и одним движением клюва перебила ему шею.

Хадис, в который раз заводил свою песню о главном. Я, устало, борясь с грудой посуды оставшейся от обеда шрамов, в сотый раз отвечала, что у меня никого нет и быть не может. Что с этой проклятой работой у меня время только на сон остается. В тысячный раз он предлагал мне стать его женой. Говорит, пятнадцать лет, самое то, для женитьбы. В тот же тысячный раз я ему объясняла, что раньше двадцати замуж не выйду. Хочет ждать, пусть ждет. Не хочет пусть валит на все четыре стороны. Все его намеки, что надо бы показать товар лицом, чтобы видеть, чего ждать-то, отсылались туда же куда и он сам.

Вообще, если говорить откровенно, меня уже давно Хадис не раздражал. Это по первой я бесилась от его тупых намеков и предложений. Но когда Полина сказала, чтобы я была помягче с ними и не делала лицо непримиримой партизанки, я поняла что это у меня судьба такая всю жизнь всё и всех терпеть.

Я уже месяц была в этой большой деревне. У меня все поджило и больше не беспокоило. Я откровенно радовалась и старалась все забыть, как и не было ничего. С трудом, но это получалось. Я, правда, еще не отказывала себе в удовольствии ходить на казни пойманных в лесах дезертиров глядящих. Все надеялась среди них найти и тех… Но казнили все не то и все не тех. Правда, слава Абсолюту, и партизан не вешали. Отряд Василия стоявший колом в горле у новой администрации прочно засел в лесах, и выкуривать его даже никто и не пытался. Просто не собрали бы сил южане, чтобы провести такую полномасштабную акцию. Зато успехи Василия дорого обходились тем, кого все-таки ловили на дорогах и в придорожных лесах. Считая каждого дезертира участником партизанского движения, южане без зазрения совести и лишних церемоний вешали их посреди деревни. И ни мольбы, ни клятвы не помогали тем. Я не могла понять, почему смерть этих неудачников приносит мне странное и черное удовлетворение. Неужели я так возненавидела вообще людей? Вроде нет. Я говорила об этом с Полиной и старуха мне попыталась объяснить. Мол, надругались-то над мной дезертиры глядящих. Но, сами глядящие меня-то и спасли, перебросив в деревню, значит, глядящих мне не за что ненавидеть и я стала просто радоваться смерти тех, кто отступил от присяги. Бррр… редкий бред со странным оттенком логичности.

Она не одобряла моих походов на площадь смотреть, как вешают. Всю деревню туда волоком тащили, и только я сама туда шла, как на веселое представление. И я действительно, наверное, радовалась, когда видела дергающиеся тела этих дурачков мальчишек. Я с брезгливой улыбкой смотрела, как опорожняются их желудки. Как течет у них по ногам.

Иногда Полина грозилась рассказать все про меня Артему, взявшему меня под свое покровительство, после того, как я пол дороги на нем проехала до деревни, не в силах сама идти. Но появлявшийся куража ради, ночью, по форме глядящего, у нас в доме Артем даже бровью не повел, когда я сама сказала, что хожу на казни. Я даже повторила, думая, что он не расслышал. А он хмыкнул и сказал:

- Ну и что? Больных в наше время много, одной больше, одной меньше, не роляет абсолютно. Ходи на здоровье.

Я немного обиделась на него. Я то думала он скажет мне, что это плохо и я смогу доказать ему, что убивать дезертиров хорошо. Я думала, что он хотя бы просто будет говорить на эту тему, а он обозвал меня больной и закрыл разговор. Это было на мой день рождения. Он мне тогда действительно подарил небольшой пистолетик. Настоящий, и десять патронов к нему. А тот, который он мне в дорогу через болота давал, он у меня тогда же и отобрал, так и не дав наиграться по-настоящему. И признаться, когда тебя в твой день рождения обзывают дурой, очень хочется воспользоваться огнестрельным подарком. Понятно, что я никогда бы в Тёму не выстрелила, но ударила я его в плечо со всей силы. Полина только головой покачала, от моего поведения. А бывшие с Артемом ребята из отряда заржали в голос от вида, как их командир потирает ушибленное плечо и обиженно на меня смотрит.

Вообще жизнь в деревне была забавна. И даже не тем что южане с нездоровой периодичностью устраивали перестрелки между собой по пьяни и со скуки, а тем, что сложилась странная ситуация. В любое время дня и ночи на территории деревни всегда был один или несколько бойцов Василия. И слухи об этом никто не скрывал. Но толи командир расквартированного батальона в деревне не считал возможным ссориться с Лесным Василием, толи еще, по какой причине, но внутри деревни облав не устраивалось. Правда и партизаны, словно договорившись, никаких террор акций против этого батальона не учиняли. А могли бы, учитывая возможности.

Я когда вникла в их такой негласный договор, только плечами пожала. Это все временно, решила я. Прибудет подкрепление южанам устроят бойню по лесам. Начнут наступать глядящие и, как его звали южане, Лесной Василий, вырежет батальон шрамов под ноль. Он сможет. В этом никто тогда не сомневался. Ни я, ни Полина, ни даже командир южан в деревне. После нескольких рот так никогда никуда и не пришедших, после уничтожения нескольких колонн техники, верили, во что угодно про Василия и его людей.

Да и отмороженный Артем пробирающийся ночами в деревню по форме тоже устроил бы, коли пришлось даже со своей недоукомплектованной ротой.

Как-то вечером сидя с ним на застекленной веранде и тихо переговариваясь, он рассказал мне, как выводил свою роту из окружения у Вифи на соединение с остальным батальоном Василия. Вместо прямого прорыва по направлению к полковнику, где окопались, и откровенно их ждали южане, он тупо пошел вдоль берега в противоположную сторону, по дороге прервав форсирование реки целой дивизии. Уничтожив, ударом практически в тыл, авангард уже перебравшийся через реку и захватив транспорт, просто кругом ушел на соединение.

Когда он рассказывал это, было так смешно, что я улыбалась, не переставая весь вечер, но однажды он мне признался, почему повел бойцов в обратном направлении. И я перестала смеяться от подобных историй. Он просто пошел умереть с музыкой. Не тупо положив народ перед позициями южан отрезавших их от Василия, а, напоследок решив покуролесить, как никогда в жизни. Оторваться самому и дать почувствовать своим людям, что они если не боги, то что-то очень близкое. Никого, не боясь лезть на переползающую Вифь армаду. Словно заговоренная рота Артема при таком боестолкновении не погибла вся, а, потеряв всего четверть личного состава, со всех ног удрала, вырвалась из раскрытой бульдожьей пасти переходящей реку во множестве мест дивизии.

Вообще, Артем много рассказывал о своих боевых приключениях. Не все было интересно. Некоторые вещи были даже мне противны. И даже вечное оправдание за некрасивые моменты, типа, гражданская война, что же ты хотела, вызывали у меня раздражение. Но в основном его рассказы я слушала зачарованная и с не сползающей улыбкой. Он умел рассказывать. Не то, что сексуально озабоченный Хадис…