Осознание - Вадим Еловенко

- Ты главное там вымой. - Отвлек меня от мыслей доктор. - Я нашел мазь у себя, должна немного помочь.

Какое там… было так больно, что ничего не сделать. Морща от боли лоб, и тихо ругаясь, я все-таки что могла сделала. Господи. Кругом война, а я как корова… в душевой, непонятно чем со стороны занимаюсь. Мне стало и смешно, и горько. Опять чуть не заплакала.

- Может, ты и белье постираешь? - спросил меня доктор. - А я тебе пока простынь принесу от себя. Завернешься в нее потом…

Я даже не знала, как ответить. Ну не кричать же ему: «Давай тащи», или нечто в том же духе. Слова как-то странно растерялись под тонкой струйкой горячей воды, и я только тихо ответила «Да», когда он в следующий раз повторил свой вопрос. Сказать «нет» было легче, конечно, но после такого славного душа одевать перепачканную снова в переходе майку и юбку не хотелось до отвращения.

Доктор ушел и принес мне, когда я уже и постирушки-то закончила, белоснежную простынь. Словно он только что ее в магазине купил. Я в восхищении накинула ее на себя спрятавшись с головой и простынь намокнув облекла мое тело. Я вышла из душевой кабинки и доктор, посмотрев на меня, сказал задумчиво:

- Надо было немного обсохнуть.

Он скинул с себя форменную куртку и, накинув мне на плечи, повел обратно, чуть придерживая. Как же нелепо я выглядела укутанная в простыню с головой, с постиранным бельем в руках, и в темно-зеленой военной куртке. Дикое должно быть зрелище раз на нас оборачивались все обитатели лагеря, когда мы проходили мимо них.

Подождав пока я заберусь в комнату Артема, врач поднялся следом и, забрав свою куртку, выудил из нее тюбик с мазью.

- Слизистую не жжет, вещь мягкая. Нагноения очищает, высасывает всякую гадость. - Протягивая ее мне, он сказал: - Мазь не жалей. Это тебе. У меня еще найдется, или ребята с деревни принесут. Там у нас много запасов медикаментов.

Я кивнула и забрала у него тюбик, нечаянно коснувшись его старой руки. Он отчего-то смутился и поспешил оставить меня одну. Я сделала, как он велел, но ощущения были пренеприятнейшими и болезненными.

Закутавшись в простыню, я прилегла на подушку и подумала, что ведь вот так спать будет очень холодно ночью. Но укрываться было нечем, и я просто лежала спокойно о своем рассуждая и думая. Опомнившись я взялась за свое постиранное белье и не нашла ничего лучшего кроме как разложить его на столе сушиться. Вешать было некуда совершенно. Разложив, я снова забралась на эту странную койку и свернулась калачиком под простыней. Немного полежав и понимая, что так я не усну после дневных переживания, я взяла книгу со стола и начала читать, чтобы хоть как-то отвлечься. Книга была какой-то фантастикой. А фантастику я не любила. Я любила сказки. Про разных волшебных существ и другое. А читать, как взрываются в космосе корабли, и там кто-то умудряется спастись, мне было в тягость. Отложив книгу, я безнадежно вздохнула и стала, в который раз вспоминать свой день. Вспоминала слова доктора, его сочувствие мне. Вспоминала Серебряного, что помогал мне дойти до этого лагеря. Вспоминала этого, как выяснилось, Сергея. Жестокого и какого-то бесчеловечно рационального. Хотя будь он таким, каким казался мне в тот момент, разве потащил бы он меня соплячку в лагерь партизан? Разве не бросил бы там же, чтобы под ногами не мешалась? И разве не отдал бы на пользование своим наверняка озабоченным без женщин бойцам. В общем, я сидела и не понимала даже не то что мужчин, в чьей власти оказалась, но даже себя саму. Я просто не знала, как и к кому относится. Единственный человек, которому я почему-то доверяла безгранично, был доктор.

Именно он поднялся ко мне, когда солнце уже скрылось за листвой деревьев, и поставил на стол передо мной железную глубокую тарелку с очаровательно пахнущей кашей. Я села, стараясь не раскрываться. И одной рукой попыталась убрать разложенные на столе свои вещи. Доктор успокоил меня, сказав, что ничего страшного, и я оставила белье на столе. Взяв рукой ложку, я, не стесняясь врача, быстро приступила к еде. Только одолев половину, я посмотрела на него и улыбнулась, как можно более открыто. Я была ему благодарна. Улыбаясь уже сама себе, я забрала миску со стола и сев с ногами на койке продолжила работать ложкой. Доктор, тоже ухмыляясь, сказал, чтобы я ела, не отвлекалась, а сам ушел, предупредив, что сейчас вернется. Но вместо него вскоре пришел Артем и, посмотрев на меня увлеченно и с набитым ртом работающей челюстями, хмыкнул и, бросив теплый плед на койку, сказал:

- Приятного аппетита.

Я промычала благодарность и попыталась улыбнуться. А он, заметив на столе мое белье, убрал подальше от него книги и высказался:

- Не высохнет оно у тебя так.

Пока я жевала он только на ему заметные сучки в стенах развесил мои вещи и мне откровенно стало неприятно, что он к ним прикасался руками. Даже не неприятно, а просто не по себе. Сказал бы, я и сама повесила. Чего руками-то хватать?

Он закурил, рассматривая картинно растянутые трусики на стене и усмехнувшись, сказал:

- Ну, хоть вода стечет. - Отвернувшись от смущавшей меня картины, он, кивая на плед, добавил: - Поверх на простынь положишь. А лучше завернешься. Теплее будет. Как стемнеет топить внизу начнут теплый воздух сюда поднимется, будет получше, но не раскрывайся. К утру дуба дашь.

Поднявшийся врач неодобрительно сказал, ставя на стол передо мной железную кружку с горячим чаем:

- Артем, не курил бы ты при ребенке.

Я чуть кашей не подавилась, а вот Артем серьезно откинул полог и выбросил окурок. Обращаясь с порога ко мне, он сказал:

- Сейчас заваливайся спать. Выходим затемно. Будет холодно, но я тебе к утру подыщу штаны и куртку. В крайнем случае, свой запасной обвес отдам, подвернешь. Дорога долгая и очень тяжелая. Завтра тебе придется выкладываться не меньше нашего, если хочешь выбраться и выжить. Да и в деревню еще войти надо будет как-то… шрамов там несчитано расквартировалось.

Я только молчала, а он странно смотрел в мои глаза, словно оценивал, стою ли я того чтобы рисковать из-за меня собой и людьми. Под этим взглядом я отставила тарелку пустую, не прикасаясь к чаю, спрятала даже руки в простыню и только исподлобья рассматривала его лицо.

- Что смотришь волчонком? - Спросил он меня с открытой насмешкой. Я еще больше стала серьезной, но отвечать не решилась, а он сказал: - Но главное, не бойся ничего. И никого. Завтра я тебе дам даже пистолет… Наверное.

Странно, я вроде не мальчишка, но даже у меня при таких словах изумление, смешанное с радостным предчувствием быстро сменило хмурость на лице.

- Во. И всегда улыбайся. Тебе идет улыбка. - Довольно сказал Артем и, пожелав мне спокойной ночи начал спускаться вниз. Когда он ушел, доктор сказал мне:

- Артем хороший. Наверное, лучше всех из командиров отряда. Он и повоевать не дурак. И просто… человечный он. Очень. Может потому, что сам жену оставил там… Откуда мы все.

Я, вытягивая руку из простыни, взяла уже поостывший чай и, сделав глоток, спросила:

- Она у него погибла?

- Упаси Абсолют. Я же сказал, оставил, а не похоронил. Я ее знаю. Лично. Хорошая девушка. И с Артемом ей повезло. Но вот война… что ж поделать. Все поднялись и поехали.

- А вы откуда?

- Я сам или наш отряд?

Я кивнула, и он подумал, что я спрашиваю о партизанах. Хотя имела я в виду именно его.

- Наш так сказать поселок, лагерь, в километрах пятистах отсюда. Там всех нас собрали в кучу и раздали желающим оружие. Получилось четыре роты, как сейчас помню. Считай батальон. Почти девять сотен человек вместе с охранниками лагеря, которые нас должны были стеречь по дороге. Но наш старый лагерь был расформирован после такого набора бойцов. Прислали свободных на наше место, чтобы не загубить хозяйство. И охранников просто включили в состав нашего батальона. Мы же до Вифи самой дошли. Даже месяц плацдарм удерживали. Думали основные силы подойдут, будем форсировать. А оказалось, что наши-то всё… выдохлись. Были глядящие да сдулись. Ну, нас и покатили оттуда. Хорошо не резонаторами. Так, вытеснили даже без особо крупных боев. Обожрали дивизию Цвингера, в которой мы были, да, похоже, из-за нас-то покатившихся назад и армия под фланговый удар попала. Нас просто на пополнение отвести не могли. Все думали, что мы стальные и так продержимся. Заменить-то некем было…

А потом все только отступали и отступали. Вот думали в городе закрепимся. Все-таки город штурмовать это даже Вовка Отморозь не станет. Проще выморить голодом. А когда началось массовое дезертирство, Василий добился от командования разрешения строить схроны, и оставаться в тылу противника. Цвингер против не был. Командующий армией тоже. Так мы и остались здесь. А армию откатили еще дальше. Сейчас уже фронт в километрах двухстах отсюда.

До холодов, если не разгромят нас, то может быть, руководство страны с северных границ перекинет войска сюда. Ведь северяне хоть и получили урок, но реванша жаждут. Вот наши зимы и ждут, когда никто не осмелится войну начинать. Нам бы несколько месяцев продержаться. И погоним обратно шрамов к Вифи.