Принцесса Володимирская - Евгений Салиас-де-Турнемир

Вероятно, в Петербурге нашлись охотники быть командиром над русским флотом в Средиземном море, а известно, что претендент какое-либо звание или должность есть всегда главная вина занимающего эту должность. Алексей Орлов уже привык к своей жизни в Италии. Имя громкое, слава, богатство, все было дано ему; красота и здоровье еще прежде даны. Он весело, беспечно жил под теплым небом Италии и после Чесмы сжигал не флот, а женские сердца, побеждая везде неотразимо итальянок, гречанок, турчанок, испанок, и вместе с тем в качестве постоянной главной любимицы была с ним и сопутствовала повсюду г-жа Давыдова, урожденная Орлова, если не родная племянница, то, по всей вероятности, родственница.

Наконец пронесся слух о Кючук-Кайнарджийском мире, и русскому флоту не было уже никакого повода оставаться в Италии, в Средиземном море, и Орлову приходилось возвращаться из страны пальм и померанцев в страну елей и клюквы.

И в те дни, когда Алексей Орлов загрустил об Италии, о своем житье-бытье, о скорой сдаче командования, о полной невозможности отличиться в глазах монархини и сохранить ее расположение, вдруг явился из Петербурга курьер. Он привез собственноручное письмо государыни, а вместе с тем и пространное послание фельдмаршала Голицына, занимавшегося всеми тайными делами и исполнявшего разные тайные поручения императрицы.

Из писем этих Алексей Орлов узнал, что в Европе появилась авантюристка-самозванка, выдающая себя за дочь императрицы Елизаветы.

По последним известиям и по донесению сената Венецианской республики в России, авантюристка собирается вместе с палантином виленским, князем Радзивиллом, ехать в Константинополь.

Орлову приказывалось разыскать, разузнать и, если возможно, изловить авантюристку. Государыня писала Орлову, что желательно было бы эту «всклепавшую на себя имя», заманя на корабли, доставить в Кронштадт.

Орлов и обрадовался, и призадумался. Повод отличиться представлялся. Выдающая себя за принцессу, наследницу русского трона, свободно путешествующая по всей Европе стоит, конечно, Емельяна Иваныча, который судится в Москве и не нынче-завтра сложит или уже сложил в эту минуту свою буйную, вольнолюбивую голову; а Орлов знал, как наградила государыня Суворова за то, что тоже, как Алексей при Чесме, не он поймал Пугачева.

Случаю показать себя Орлов обрадовался, но призадумался, как изловчиться.

– Легкое ли дело, – восклицал он, – поймать среди Италии, Греции или Турции принцессу с целым придворным штатом, заманить, изловить и доставить в Кронштадт! Ведь это не медведь, хотя бы страшенный, которого, бывало, свалишь рогатиной, положишь в троечные сани, прикатишь домой, отдашь скорняку распластать, высушить и поднесешь матушке государыне, под ее августейшие ножки, в виде коврика. И смешно станет глядеть на мишеньку. Смешно вспомнить, как этот вежливый коврик орал и завывал в дремучем лесу на целую версту кругом. Да и принцесса – медведь. Сказывается, время – не медведь, в лес не уйдет; а принцесса, выходит, медведь – в лес уйдет.

И Алексей Орлов, обдумав, взвесив все со всех сторон, печально вздохнул. Он понял, догадался, в чем вся суть. Не государыня поручает ему дело первой важности и дает повод отличиться, а его враги подстроили дело. Поймай вот этого журавля в небе за хвост, а не поймаешь – виноват, уходи и очищай место.

– Да, брат Гришутка, – часто повторял мысленно и вслух Алексей Орлов, – и мой черед пришел. Не те времена уже, да и год идет несчастный с тех пор, что мы были первые люди на Руси. Тринадцатый год пошел царствования монархини и нашей силы, нашего «случая» при дворе. Ровно тринадцать лет тому назад, в эту пору мы с тобой собирались в маленькой квартирке на углу Невского и Морской и беседовали кое с кем из приятелей, как горю пособить, как от Петра Федоровича и разных голштинцев избавиться и месяц ясный, Екатерину Алексеевну, из беды выручить. Тогда мы своими жизнями играли, башки под топор клали, но прозевал их топор, и стали мы бояре важные милостью возведенной на престол чужестранной принцессы. И вот пошел тяжелый тринадцатый год: ты, не дождавшись его, сплоховал и лишился всего, при одних деньгах остался. Теперь мой черед. Ну, что же? Не изловлю за хвост журавля в небе, не поймаю принцессу Елизавету и опальный поеду на житье. Авось не в Березов и не в Соловки или Пелым, по следам Меншиковых, Биронов и Минихов.

Разумеется, Алексей Орлов тотчас же начал действовать; тотчас же курьеры его поскакали в Венецию, в Рагузу и в Константинополь. Но фортуна, уже отвернувшись от старшего брата Орлова, видно, еще мироволила младшему брату.

Через месяц посланный в Рагузу лейтенант Христенек, славянин родом, подьячий душой, явился из Рагузы с донесением, что нашел «всклепавшую на себя имя». В Рагузе уже ее не было; она переехала море и находится или в Неаполе, или в Риме.

– Сама в руки дается! – воскликнул Алексей Орлов. – Видно, тесно ей стало во всей Европе, что прямо на меня как на ловца и зверь бежит.

Действительно, Алина, как бабочка на свечку, чтобы сгореть, стремилась.

Не прошло трех дней после приезда Христенека, как в руках Алексея Орлова было нелепое послание, сочиненное Алиной еще в Рагузе, но не сразу дошедшее к нему, путешествуя через руки разных резидентов-дипломатов.

Письмо это не было подписано Алиной, но она в третьем лице именовала себя принцессой Володимирской и Всероссийской.

И как бывало двенадцать лет тому назад молодец и богатырь преображенец «Алехан», шустрый и проворный, действовал в Питере, набирая согласников на великое дело переворота, так и теперь спешно, ловко взялся за новое дело, тоже мудреное – изловить самозваную внучку государя Петра Великого.

Тотчас по всем ближайшим городам, большим и малым, чуть ли не по всей Италии были разосланы гонцы и курьеры, и прежде всего посчастливилось тому же пройдохе лейтенанту Христенеку. Или он знал, куда проситься ехать, или его тоже, мелкую тварь, заметила фортуна Алексея Орлова.

В первых числах февраля месяца в Риме, на Марсовом поле, близ дома, занимаемого принцессой, появилась и стала бродить фигура, которую наконец заметили и Доманский, и Шенк, и Франциска.

Через два или три дня по приезде в Рим Христенек уже доносил графу Орлову и описывал в подробностях жизнь, обстановку и свиту самозванки и прибавлял от себя:

– Можно их и не трогать: не нынче-завтра сами будут в тюрьме, а если прикажете изловить или с ними что учинить, то деньгами все можно сделать.

Вслед за донесением Христенека в руки Орлова попал документ большой важности – письмо принцессы к неаполитанскому резиденту Гамильтону. Англичанин не только не дал Алине семи тысяч, которые она просила, но испугался, что когда-то снабдил ее со свитой паспортами.