Тайна святых - Петр Иванов

Преданность идее не нравственная черта, это черта умственная. При таком словоупотреблении, как у Костомарова, или, иначе, у просвещенного европейским просвещением общества, высокие слова (сердце, любовь, нравственная черта) не соответствуют тем высоким понятиям, которые они должны обозначать. Они становятся пустыми словами — путают или извращают понятия — происходит игра понятиями или, иначе, смещение добра и зла — самое страшное, что может происходить в христианском обществе. Сердце наше сделалось рабом нашего ума.

И действительно, мы видим, что идея или идеал (отвлеченные общие блага — таких общих благ выдумывается очень много) стали идолами в современном христианском мире. Бесчисленные массы людей без всякого милосердия приносятся им в жертву. Преданный идее, или так называемый идеалист, говорит: “не людей люблю, а то, что сообразно моему идеалу, я хочу сделать их этих людей”. И когда преданный идее достигает власти, он мучает ближних, коверкает их жизнь, поступает с ними так, как ему кажется необходимым для достижения его идеала.

Таким был и Петр Великий, который “любил русский народ, по слову Костомарова, не в смысле современных ему людей (т. е. не своих ближних), а в смысле того идеала, до какого желал довести народ”.

Всегда злое насилие, значит, атрофия любви — вот истинный: плод деятельности этих преданных идее людей, предателей Христа.

Характер деятельности их противоположен отношению Бога к людям. У Бога есть тоже идеал, он называется промыслом. Божиим. Однако Господь никого насильно не влечет к Своему идеалу, Он только всячески помогает и вразумляет всех, ждет, чтобы все сами свободно пришли к Нему. И верные свидетели Христа — святые, имея великую духовную власть, никогда не насилуют ближних.

* * *

Чтобы представить себе весь ужас нравственного опустошения, которое производит в человеке новое просвещение, необходимо понять духовную основу жизни новопросвещенного. Его внутренний мир занят умственной деятельностью, порождаемой той или иной степенью образованности. Просвещенного человека иначе называют образованным. Поэтому неимение образованности кажется темнотой, отсутствием внутренней, духовной жизни.

Тем, что умственную деятельность принимают за духовную, жизнь, а иной не знают, свидетельствуется о вырождении духовности у людей “нового бытия”.

Духовность есть деятельность сердечная, а не умственная, она не имеет никакого отношения к тому, что называется образованием. Гордость ума образованного была причиной, что внутренняя работа человека над самим собой (что и есть сердечная деятельность) прекратилась. Истинное просвещение стало предметом неизвестным. А только Христово просвещение и может действительно, а не иллюзорно наполнить внутренний мир. Доказательством этого — сам новопросвещенный: когда идеи или политика перестают его интересовать и умственная деятельность вследствие этого иссякает, человек испытывает внутреннюю пустоту. “Мне нечем жить! — восклицание — чувство — типичное для века образованных людей.

Чем заполнить эту пустыню сердца, новопросвещенный не знает, ибо ищет истину на путях умственных, а не сердечных. Он чувствует, что в народе живет правда, но не понимает, в чем она заключается. Плоды святого хранения правды Христовой в народе кажутся ему порождением темноты от необразованности.

Таким великим хранением Христовой правды в народе есть его верность первой добродетели русской православной церкви: терпению и умению уступать. Эта добродетель, как мы сказали в начале изображения жизни русского народа-церкви, идет от первомучеников святых князей Бориса и Глеба. Ею держалась Русская земля в святом ее устремлении и Московское царство до некоторого времени. После Петрова просвещения высшая добродетель Русской церкви ушла в глубь народной жизни. И она одухотворяет эту жизнь. Одухотворенность в христианском смысле есть не только подвиг добродетели, но и присутствие в жизни благодати Духа Святого, которая просветляет и устрояет жизнь.

То, что кажется просвещенному русскому обществу нестерпимой тяготой для народа: его безропотная униженность, будто бы рабская привычка (на самом деле великий навык) уступать, преображены светом Христа, для которого терпение верующего в Него есть соучастие в Его продолжающейся на земле жизни, — преображены в глубочайшее внутреннее удовлетворение, в святой подъем души. В тяжелых физических условиях своего существования верующий простой русский люд сохранял душевную легкость, о которой высшие русские сословия не имели никакого представления.

Чтобы живее уяснить, что хотим мы сказать, расскажем духовной жизни народа.

Мы ехали на перекладных с одним знакомым, передает очевидец; приехали в село. У крайней хаты стоял пожилой мужик, ямщик. Мой спутник, не зная прочему, не понравилось ли ему лицо этого человека или он был раздражен от долгой тряски в телеге, вдруг с неистовой бранью набросился на ямщика. Брань длилась так долго, что я был нравственно замучен. Однако ямщик ничем не высказал своего оскорбления, напротив, непрерывно низко кланялся обидчику, сколько тот не выдумывал новых ругательств. Наконец, утих. Потом я спросил у ямщика, отчего он молчал. “Да если бы я, барин, вздумал им отвечать, то они бы еще сильнее пришли в гнев, а я кланялся, им стало легче, и отошло”.

Это великое спокойствие ответа победителя злой брани говорит о совершенстве христианина. Его простота есть плод сложнейшей сердечной деятельности — той борьбы внутри себя, которую ведет каждый верующий во Христа.

О такой брани вовсе не знает новопросвещенный, поэтому он всегда игрушка злых страстей, ненависти, мести, зависти, презрения к низшим себя.

Роковое следствие новопросвещения для человека в том, что он совершенно утратил способность борьбы с самим собой (начало христианского состояния) — даже хуже, чем противна самая мысль об этой борьбе, ибо идеал новопросвещения, формулированный учителями этого будто бы духовного движения, есть свобода личности в ее стремлении к наибольшему, наисовершенному, всеутончающему удовлетворению всяческих своих желаний (потребностей). И это приводит человечество к тому состоянию, которое мы воочию наблюдаем, как причину двух последних европейских войн. Это судьба христиан, отстранивших Христа от своего пути. Судьба, еще не сказавшая своего последнего слова. И, предчувствуя это слово, американо-европейское, христианское общество судорожно ищет спасения, ищет слепо, ибо не знает, где искать.

Но мы надеемся на милость Божию, на чудо милосердия Господа Иисуса Христа.

* * *

Терпение и святая уступчивость проницают и всю историю жизни Русского царства. Когда воля правителей Русской земли обращена не на внешние дела государства, а погружена во внутреннее течение православной страны, эта добродетель дает видимые чудные плоды. Ею крепка была Киевская земля, как мы изобразили ее.

Уступчивость была силой Александра Невского в его отношениях к татарам. Эта сила действовала и в потомстве Александра на Московском княжении, начиная с его сына Даниила.

Битвой на Куликовском поле князь Дмитрий Донской нарушил мирный завет предков и пренебрег советом св. Сергия, предлагавшего уплатить дани и не лить драгоценной крови христианской.

Страсть к возвеличению кровавых побед, завет Петрова просвещения русскому образованному обществу, сделала так, что незамеченной в русской истории остается величайшая бескровная победа сына Дмитрия Донского над страшным Тамерланом, спасшая не только Москву, но и всю Европу. Тогда было новое нашествие огромных орд великого завоевателя. Как всесокрушающая лавина, двигались несметные полчища Тамерлана, уничтожая все на своем пути. Он стоял уже у рязанских границ. Василий I, вышедши навстречу с войском, почти ничтожным, обратьился с жаркой молитвой к Богу. Он просил митрополита воздвигнуть икону Владимирской Божией Матери. И когда крестный ход, преднося икону, шествующую из Владимира, достиг московских границ, Тамерлан вдруг снялся с лагеря и пошел назад в степи, исчез навсегда*.

* Церковь вспоминает это событие 23 июня — “Сретение Иконы Божией Матери Владимирской”

Это была победа Пресвятой Богородицы. И Москва оставалась верной святой политике. Чудным венцом этой политики: нелюбви к кровопролитию, была бескровная победа Иоанна III над ханом. С великим трудом Иоанн III удерживался от вступления в битву с противником, стоящим против него лагерем. Ему писали из Москвы с жестокими угрозами, чтобы он не губил Русь своей медлительностью. Тогда еще не было позднейшего подобострастия к князю: ему в лицо высказывали самые обидные вещи. Высшее духовенство спешило обличить невоинственного князя. Писали митрополит и Ростовский архиепископ, требуя битвы; Архиеп. Вассиан, брат знаменитого Иосифа Волоколамского, говорил в грамоте: “наше дело говорить царям истину. Ты уклоняешься перед ханом, молишь о мире и шлешь послов… отложи страх и возмогай о Господи, ведь ты уехал из Москвы к воинству с намерением ударить на врага. Поревнуй предкам своим: прадед твой великий, достославный Дмитрий, не сих ли татар победил за Доном… Ангелы снидут с небес в помощь твою”… Но Иоанн, вместо того чтобы готовиться к. битве, внезапно приказал отступление. И вот произошло чудо: татарам ночью показалось, что русские снимаются со стана, чтобы зайти им в тыл — и всё войско хана бросилось бежать. Утром перед глазами русских, еще не вполне отступивших, открылся пустой, брошенный противником лагерь. Современник говорит: “не оружие и не мудрость человеческая, но Господь спас ныне Россию”.