Белые пешки - Екатерина Звонцова

«Вот, Саш. Это тухлое будущее, которого ты не хочешь. Когда тебе будут вручать премию, ты явишься со стаей красивых собак и, пока ты сходишь на сцену, собаки побегают по залу, всех облизывая и сея вокруг милоту».

Саша забыла о той писательнице вмиг и не собиралась вспоминать. После презентации они с Натальей Петровной забежали в буфет и выбили стол на летней веранде. Тут было уютно, все в цветах, но цветы не слишком воняли: между ними кто-то рачительно посадил мяту и базилик. Саша расслабленно села, придвинула к себе чашку кофе, отрешенно начала слушать, что там затирает Борицина. Что-то про «модные жанры», про нехватку книг для подростков и молодых взрослых и еще «терапевтичных» текстов.

– Это, Сашуль, – ворковала она, – когда читаешь, и не только хорошо становится, не только за сюжет волнуешься, но еще как-то на себя его переводишь. Проблемы свои по-новому видишь, все такое…

Саша вспомнила Чайку и понадеялась, что не краснеет. Ни на одной встрече она ведь не призналась, почему написала эту историю. А ее выделяли. Выделяли, тыкали пальцами разные сюжетные элементы, тыкали с таким жадным любопытством, будто что-то чувствовали. Может, и чувствовали. Люди же не тупые.

– Что думаете, Сашуль? – позвала Борицина. От обращения свело зубы.

Саша не думала, в голове ее в последние дни жила ну разве что одна история – про крысу и хорька, которых заперли в злом черном замке. Та самая. Похожая на рассказ, позже написанный Кириллом. Саша этой сказки боялась, потому что не знала, чем кончится. Отвечать, к счастью, не пришлось. Над ухом раздалось мягкое хрипловатое:

– У вас случайно не свободно?

– Садитесь, конечно! – Саша ответила, не поворачиваясь, спешно, просто надеясь, что теперь-то от нее отцепятся. И удивилась, когда Борицина – долговязая, белобрысая, громкая – вдруг подскочила, оправила пиджак и приветливо оскалилась:

– Оксаночка, здравствуйте! Ну что, вы рады? Сашуля, Сашуля, какие люди!

Саша обернулась и сразу узнала «чахлую елку». Та аккуратно села, посмотрела в свою чашку и, ставя ее на скатерть, равнодушно ответила:

– Да… красивая статуэтка.

– Не удивляюсь, рада видеть вас здесь. Вы колдовская! – Наталья Петровна подмигнула густо подведенным глазом и шутливо предложила: – А дайте следующую книгу нам, а? Мы своих авторов любим! Пашка так мечтает с вами посотрудничать!

Женщина скривила губы, но не презрительно, а скорее горько. У Саши возникла странная мысль, что для нее это предложение – как для загнанной лошади предложение сделать еще забег. Оксана, точно подтверждая догадку, устало покачала головой.

– Не-а, финита. Я не буду больше писать. Дорогу молодым.

К моему ужасу и стыду, Борицина тут же раскудахталась: запричитала, что Оксана Леонова незаменима, непобедима, нетленна, что она не может вот так взять и лишить взрослых, у которых и так-то ни одного лишнего повода для радости, своих замечательных остросюжетно-любовных романов на исторические темы. Как же обещанная вольная интерпретация Клеопатры и Цезаря? А готическое переложение «Прекрасной Мелюзины»? А вот то, про писательницу Олимпиаду Шишкину, которая «пыталась не дать Карамзину и прочим авторам-мужикам ее затмить и пробивала путь всем писательским девчоночкам»? Не напишет Оксана? Да Наталья Петровна, пойдет с ней судиться за моральный вред, и далее, далее… «Чахлая елка» мешала кофе, ничего не отвечая. Мне, вот ужас, хотелось стукнуть Борицину. Наконец, о радость, ей кто-то позвонил. И вот она уже унеслась в издательские дали, ну а «юное создание», то есть меня, сбыла с рук на руки случайной соседке: «Ну вы же писатели, вам есть чем поделиться, обменивайтесь опытом!»

Я осталась сидеть с Оксаной и зачем-то сказала ей: «Извините», а она кивнула и улыбнулась так, будто поняла все, что я чувствую. Буфет потихоньку пустел, становилось спокойнее. Леонова все молчала, а потом…

– Александра, хотите штруделя? Говорят, он тут вкусный, а я со вчерашнего дня ничего не ела. Вроде до лампочки церемонии, а есть перед ними всегда перестаю.

Саша так удивилась, что писательница запомнила ее имя и вежливо обращается на «вы», что сглупила: молча кивнула. Леонова не обиделась, поднялась, прошла к стойке, быстрая, но плавная. Вернулась она с тарелками, на которых лежало два больших куска слоеного яблочного пирога, политого сливками.

– Правильный штрудель, конечно, с ванильным соусом. – Леонова улыбнулась. – Но и так неплохо. Вы не спешите домой? Творить новые сказки?

Дома Сашу не ждет ничего, кроме новостей. К тому же «обменяться опытом» со звездой литературы могло и впрямь оказаться полезным, ну вдруг? Так что Саша покачала головой, попробовала кусочек десерта и, спохватившись, удивленно спросила:

– А вы что, меня знаете? Наталья Петровна ведь нас не представила особо.

– Вы и ваш соавтор написали замечательную книгу, разве нет? – В глазах Леоновой впервые появилось какое-то оживление. – На нее была пара рецензий в хорошей такой, крепкой периодике, которой я доверяю.

Саша смутилась:

– Ну, так говорят, что замечательную. Не знаю насколько.

Леонова вдруг рассмеялась:

– Моим племянникам она тоже понравилась. А у них вкус лучше, чем у меня.

И она, задумчиво глядя на улицу, отпила кофе. Да, она хвалила «Сказки…» искренне… но грустила. Саша это ощущала. И, может, поэтому окончательно решила еще чуть-чуть посидеть. Прической Оксана напоминала Леву, любовью к вырвиглазным украшениям – Марти, а тихим мягким голосом – одновременно Дэна и Асю. Саша скучала по друзьям. И тянулась хотя бы к частичкам их образов.

А еще эта Оксана была крутая. Борицина все время заливала нам с Асей, что она самородок: ни конкурсов, ни литинститута, ни знакомых редакторов – и сразу бестселлер. Книги обожаемы читателями, их экранизируют и переводят, позиционируют ее как «Русская Филиппа Грегори, не забывающая о глубинном нерве Достоевского и Толстого». Я не так чтобы люблю всех этих трех авторов, но если смешать их и еще добавить своего, получается правда круто. Сейчас Оксана вроде вообще бомба, и «Аргус» мечтает ее переманить. Но конкуренты платят больше. Я читала ее романы. Вот только фотки на обложках всегда черно-белые и мутные. «В цвете» я увидела ее впервые, поэтому даже и узнала не сразу. Будто она от кого-то пряталась.

– А вы что, правда больше не будете писать? – осторожно спросила Саша. Так и хотелось добавить: «У меня похожее ощущение».

– Время выходит, – вяло и рассеянно ответила Леонова. – Историкам еще и сложно: в какой-то момент все мы понимаем, что жизнь состоит из повторяющихся сюжетов и типажей, и это начинает раздражать. Вдобавок… – Она поморщилась. – Тошно уже