Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

такой «антипартийной, антикоммунистической и антисоветской организации или содействие [ей]» и постановила:

Членов «Коллектива Рабочей Правды»:

Фаню Самойловну Шуцкевер, 25 лет, с высшим образованием, быв. научную сотрудницу Свердловского университета, члена партии с декабря 1916 г. (в «Коллективе Рабочей Правды» – Ольгу Иванову), выходца из мелкой буржуазии;

Шульмана Ефима Рафаиловича, 24 лет, окончившего Свердловский университет, быв. слуш. Соцакадемии, члена РКП с 1915 г., быв. бундовца (в «Коллективе Рабочей Правды» – Максимова), выходца из мелкой буржуазии;

Хайкевича Владимира Марковича (в «Коллективе Рабочей Правды» – Вернера, Владимирова), 24 лет, выходца из мелкой буржуазии, со средним образованием, члена РКП с августа 1917 г., быв. меньшевика;

Будницкого Якова Григорьевича, 24 лет, окончившего гимназию и высшую партшколу, члена РКП с ноября 1917 г. (в «Коллективе Рабочей Правды» – Петра);

Ласс-Козлову Паулину Ивановну, 29 лет (в «Коллективе Рабочей Правды» – Ольгу), бывш. работницу, окончивш. рабфак, студентку МВТУ, члена РКП с 1913 г.;

Крым Нелли Георгиевну, 24 лет, быв. свердловку, члена РКП 1919–1922 г., в феврале 22 г. переведенную в кандидаты (в «Коллективе Рабочей Правды» – техник связи);

Вихмана-Беляева Олега Петровича, 22 лет, из дворянской семьи, студента 1‐го МГУ, члена РКП с сентября 1918 г. (в «Коллективе Рабочей Правды» – Алексея)

– из членов РКП исключить[1017].

В социологических характеристиках на участников «Рабочей правды» сквозило желание выставить их как представителей мелкой буржуазии. В сочетании с лозунгами борьбы с организаторской интеллигенцией, провозглашаемыми самими исключенными, такие характеристики звучали особенно унизительно. Контрольная комиссия как будто говорила: «Не мы буржуазная интеллигенция, а вы!» – тем самым только усиливая эффект зеркала.

Участие в «Рабочей правде» действительных рабочих было невыносимо для контрольной комиссии. Работница превращалась в «бывшую», как только затевала контрреволюционный заговор против партии. Так же симптоматично и упоминание членства в небольшевистских социалистических партиях. Это было призвано показать, что члены «Рабочей правды» являются не настоящими большевиками, а меньшевиками и бундовцами, случайно попавшими в партию. «Заметьте, – писал Ярославский, – что среди этих людей нет ни одного из старой большевистской гвардии. Все это сравнительно молодые люди, главным образом учащаяся молодежь»[1018]. Вдобавок появление образованных партийцев-контрреволюционеров делегитимизировало позицию Троцкого, считавшего, что именно на учащуюся молодежь должна сделать ставку партия, одновременно делая сторонников «Рабочей правды» опасно близкими оппозиции.

Среди исключенных был и Захар Борисович Моглин, «из мелкой буржуазии», бывший до 1919 года сионистом, а потом примкнувший к РКП[1019]. Этому научному сотруднику Свердловского университета инкриминировали организацию «нелегальных» студенческих кружков. В Петроградском коммунистическом университете о Моглине говорили как о чуждом элементе, посланном Богдановым, чтобы сагитировать Рузикаса, Воздвиженского и их приятелей.

«Справка», предоставленная Ярославскому Тамаркиным из санитарного управления Кремля 24 декабря 1923 года, утверждала, что Моглин «состоял руководителем организации „Цеирей-Цион“ в Гомеле в 1917 году». Было не совсем понятно, «почему ЦКК церемонится с такими элементами, пробравшимися в нашу партию»[1020]. Десять лет спустя Моглин пишет о себе от первого лица:

Я вступил в партию в октябре 1919 г., когда в Москве стало известно о взятии Деникиным Орла. Мне казалось тогда, что единственным, что остается коммунисту-революционеру, – это умереть на боевом посту – и, если потребуется, – умереть в качестве члена коммунистической партии. Я был принят в партию и уехал добровольцем на фронт вместе с отрядом студентов и профессоров Московского Пролетарского Университета. Работа наша в XIV-й армии протекала под непосредственным руководством тов. С. Орджоникидзе, сначала в качестве политработников 7‐й дивизии, а потом некоторые из нас – и я в их числе – были назначены уполномоченными РВС XIV-й армии по восстановлению Советской Власти в освобождаемых Красной Армией местностях. Работа наша была РВС премирована – и мы были возвращены в Москву для продолжения учения с личным напутствием тов. Горбунова. Наступление Врангеля вновь прервало учебу – и я опять уехал на фронт и был назначен начальником политсекции XVIII армии по Гришинскому району. После разгрома Врангеля я опять был возвращен в Москву в Свердловский Университет. Я должен к этому еще прибавить, что в революцию я вступил двадцатилетним юнцом, без всяких теоретических и социальных познаний. И с первых же дней до момента вступления в коммунистическую партию – я неизменно оставался большевиком по своей общеполитической ориентации и националистом (поалейционистом) лишь по форме…[1021]

С Богдановым Моглин познакомился в сентябре 1919 года в научной студии ЦК Пролеткульта. «Он [Богданов] нам преподавал организационную науку в течение, приблизительно, полутора месяцев до отъезда в октябре на Деникинский фронт всей студии. По возвращении из фронта возобновить студийную работу не удалось, и потому и прекратились наши частные встречи с Богдановым. От поры до времени я все же встречал его на „Четвергах“ Соц. Академии, неоднократно, хоть и нечасто, бывал у него на квартире. Но без исключения, наши беседы всегда носили чисто теоретический характер. Богданов сам с чрезвычайной неохотой, а большей частью просто категорически отказывался вступать в беседу на политические темы. С еще большей категоричностью могу развить, что ни в каких „тайных“ богдановских кружках, ни с Богдановым, ни без него – я не состоял. С такой же определенностью могу и подтвердить, что никаких предложений ни со стороны самого Богданова, ни кого-либо другого об участии в подобном кружке я не получал.

Я познакомился в самых общих чертах с идеей организационной науки незадолго до приезда в Москву и до вступления в РКП, еще в Гомеле в конце 17 года. И только в 21 году, по возвращении с фронта, я получил впервые возможности разобраться в теоретическом споре Плеханов – Ленин – Богданов и столь же основательно принялся за штудирование и частичное признание принципов и схем организационной науки».

С тех пор Моглин неоднократно организовывал отдельные кружки по теоретическому изучению основ организационной науки, в том числе и в Детском Селе с участием питерских коммунистов. Кружки были «вполне „легальными“, ничего тайного, конспиративного не имели и ставили себе целью разобраться в том же споре и в тех же основах организационной науки».

Интересно, что даже в 1933 году Моглин позиционировал себя как верного богдановца и не видел в этом ничего крамольного. Вероятно, он предполагал, что его отличало от остальных участников «Рабочей правды» его понимание теории Богданова, отсутствие претензий на свержение советского строя и построение новой партии. Моглин считал, что имеет право проповедовать пролетарскую культуру и принципы организационной науки до тех пор, пока они не имеют ничего общего с политикой.

«Вы знали, что Моглин состоит в группе Рабочей Правды, – интересовался Канатчиков, – какие принципы организации… он развивал?» Воздвиженский притворялся непонимающим: «Это не принципы практической организации, а организационные принципы по Тектологии, т. е. теоретические. Всего