Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

Приказ, так сильно ожидаемый и, наконец, зачитанный на общем построении батальона вчера утром командиром батальона, не внес никаких существенных изменений в жизнь Тищенко. Сержант не стал уважительнее относиться к курсантам, да и призыв Игоря пока оставался самым младшим призывом части. И все же случилось самое главное — со вчерашнего дня Тищенко и его товарищи уже не были «духами» — они поднялись на одну ступеньку выше по армейской кастовой лестнице. Отныне они принадлежали к касте «свистков». «Свисток», конечно, тоже не бог весть что, и в войсках его положение мало чем отличается от положения «духа», но в учебке между «свитком» и «духом» лежит целая пропасть. Шорох до вчерашнего дня был «свистком» и только после приказа наконец-то стал «черпаком», а Гришневич получил почетный титул «деда» — ему осталось дослужить последние полгода. Дубиленко же и Щарапа стали и вовсе наполовину гражданскими людьми — «дембелями». Теперь им оставалось только одно — готовиться к отъезду домой. Накануне атмосфера в казарме была наэлектризована до предела — курсанты ждали ритуальных переводов при помощи табуреток и пряжек из «духов» в «свистки». При этом Игорь не раз вспоминал рассказы Алексеевича, когда они вместе ехали в поезде в Минск. Тем не менее, никаких массовых «переводов» так и не состоялось — пьяные Щарапа и Дубиленко «перевели» нескольких курсантов и на этом все и закончилось. Объяснялось это, прежде всего, спецификой учебки. В войсках не возникает проблем с «переводами», так как число «духов» и «свистков» примерно равно числу старослужащих, которые быстро проводят всю «церемонию». Но в учебке на одного сержанта приходится больше десятка курсантов, и провести «переводы» не так-то просто. Обычно ограничиваются каждым четвертым или пятым. Во втором же взводе вообще перевели только двоих — Коршуна и Стопова.

Офицеры тоже были прекрасно осведомлены об этой традиции и ко дню приказа готовились за несколько недель. В последние ночи дежурные по части едва ли не через каждые полчаса входили в расположение роты и сержанты могли здорово «залететь» за эти «переводы» и вместо дембеля запросто угодить в дисбат. Но все же для поддержания обычая небольшую часть курсантов «перевели».

Вообще весенний и осенний приказы являются наряду с Новым годом тремя самыми главными праздниками в армии, превосходя по своему значению даже 23 февраля. Это легко объяснимо. В день приказа солдат переходит в новую, более высокую касту, а при наступлении Нового года либо приходит, либо становится более близким год увольнения. В принципе, ни осенний, ни весенний приказы официальными армейскими праздниками не являются, но их сроки обычно соблюдаются очень точно, и приказ министра обороны всегда зачитывается при торжественном построении всего подразделения. Игорь по своей наивности надеялся отыскать что-либо обо всем этом в том разделе устава, где говорится об армейских традициях, но тщетно — об этом там не было сказано ни единого слова.

На сей раз праздник прошел спокойно, и кроме «переводов» и пьянства сержантов (впрочем, тоже вполне умеренного) больше ничего не было.

— Ну, как дела, «свисток» Лупьяненко? — весело спросил Игорь.

— Нормально, «свисток» Тищенко, — с улыбкой ответил Лупьяненко.

— Вот вроде бы ничего не изменилось, а «свистком» быть все же гораздо приятнее, чем «духом», — заметил Тищенко.

— Конечно! А я бы лучше «дембелем» или «дедом» сейчас стал! — засмеялся Лупьяненко.

— Ишь ты, чего захотел! Может, ты и домой хочешь, а?

— Конечно, хочу! Вот ты, может быть, скоро дома будешь — вот и я домой хочу.

— Во-первых, это еще неизвестно, а во-вторых, не я ведь тебя здесь держу, — немного обиделся Игорь, уловив в словах Лупьяненко едва заметную, завистливую насмешку.

— Не обижался — я ведь не против. Уезжай, если есть такая возможность. Тут никаких вопросов не будет. Гришневич совсем сволочным стал — сам видишь, жизни не стало. Я бы тоже уехал, если бы мог.

— Гришневич потому такой деловой, что чувствует свою безнаказанность. Прижать бы ему хвост?

— Как же это мы его прижмем? На очки отправим, что ли?

— Зачем на очки — можно просто бумагу на него комбату написать.

— Ну да — а потом тебя сержант в нарядах сгноит! Эту бумагу, скорее всего, Денисову передадут, а он — Мищенко. Мищенко немного пожурит Гришневича для порядка, а нам потом отдуваться за все придется, — скептически возразил Лупьяненко.

После завтрака Щарапа построил роту перед казармой и объявил:

— Сегодня мы опять будем чистить сапоги для «партизан». Но не все, а только три первых взвода, да и то по четыре человека от каждого. Желающие — шаг вперед!

Игорь шагнул вместе со всеми. Вчера рота подметала несколько складов, а затем чистила сапоги для «партизан». Несколько наиболее бойких курсантов поменяли свои стоптанные сапоги на почти новые, и теперь то же самое хотели сделать и остальные. Игорь почти не надеялся, что попадет в эту заветную четверку, но все же шагнул вперед. Гришневич после завтрака зачем-то ушел в санчасть, так что со взводом остался один Шорох. Младший сержант никак не мог решить, кого отправить на работу.

— Кто пойдет от вашего взвода? — спросил подошедший Щарапа.

Шорох не сказал ничего вразумительного. Тогда подошедший вместе со Щарапой Яров предложил после некоторого раздумья:

— Надо отправлять тех, у кого хуже всего с обувью.

— Давайте так, — согласился Шорох.

— У кого совсем плохо с сапогами? Шаг вперед! — скомандовал Яров.

Из строя вышли Бытько, Гутиковский, Петренчик, Лупьяненко, Тищенко, Коршун и Валик.

— Что-то вас почти в два раза больше, — растерянно пробормотал Яров.

«Черт, сейчас вспомнит, как я его пайку съел и в строй поставит», — испугался Игорь. Но все же Тищенко был рад, что отбор производил Яров — Шорох почти наверняка поставил бы его в строй.

— А ну — правую ногу к осмотру ставь! — потребовал Яров.

После беглого осмотра Коршун и Валик были отправлены в строй — сержант счел их сапоги вполне сносными. Яров несколько раз задумчиво ткнул ногой в каблук Игоря и нерешительно пробормотал:

— Прямо не знаю, Тищенко, кого отправить — тебя или Бытько. Вроде ты и пайку мою сожрал, но и каблуки у тебя сильнее стесаны.

Заметив, что Бытько хочет что-то сказать, Игорь решил опередить конкурента:

— Товарищ сержант, разрешите мне пойти? У меня левый каблук еще хуже! А пайку я не специально съел, а по ошибке. Разрешите мне, товарищ младший сержант?

Последнее Игорь адресовал Шороху.

Шороха уже начало раздражать самовольство Ярова, и вопрос Тищенко показался ему заданным весьма кстати. Расплывшись в самодовольной улыбке, Шорох заметил на редкость назидательным тоном:

— Нада, Тищэнка, лучшэ службу нясти, штобы никаких вапросав не вазникала. Ну, ладна — иди, раз табе так прыспичыла.

— Конечно иди, раз так. А ты, Бытько, не расстраивайся — сапоги в следующий раз заменишь, — Яров снисходительно похлопал проигравшего по плечу.

Щарапа построил сводное отделение и повел курсантов в парк.

Там их встретил старый знакомый — прапорщик Иванов.

— Я за эту неделю Иванова чуть ли не чаще, чем Гришневича вижу — уже в третий раз, — шепнул Игорь на ухо Лупьяненко.

Иванов сразу же заявил Щарапе, что тот привел мало курсантов:

— Разве это люди? Этого мало!

— Так наш ротный приказал.

— Может быть. Но майор Томченко приказал, чтобы было по двадцать человек от роты, а не по двенадцать, как у тебя.

— А почему же тогда комбат Денисову не сказал? — язвительно спросил Щарапа, подозревая, что Иванов хочет его обмануть.

— Потому, что не успел. Иди в роту и доложи об этом ротному.

— Ладно, но если приказа все же не было, мы не сможем дать ни одного человека кроме этих, потому что надо территорию убирать, — заявил Щарапа.

— И чего это Щарапа артачится — дал бы Иванову людей? Какая ему разница? А дал бы, так, может быть, еще восемь человек себе сапоги поменяли! — пробормотал Лупьяненко, глядя вслед уходящему старшему сержанту.

— А какая ему разница? Он ведь «дембель» и сержант — в рваных сапогах ходить не будет. А на нас он плевать хотел! — уверение заявил Игорь.

— Конечно, согласен. Но ведь ему и не надо этих сапог — все равно через месяц-другой домой поедет.

Между тем Щарапа с самого начала обрадовался, что можно будет прислать еще восемь курсантов — он вовсе не был таким эгоистом, каким его представляли себе Тищенко и Лупьяненко. Просто старшему сержанту не хотелось слишком ревностно исполнять приказы Иванова. Ему приятно было чувствовать себя «дембелем», а «дембелю» вовсе не обязательно выполнять указания какого-то там прапорщика.

Иванов выдал каждому курсанту по щетке и одну большую жестяную банку с гуталином на всех. Игорь никогда не видел таких больших банок. Он даже недоуменно спросил у Антона: