Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Мне бесконечно повезло, что я не осталась одна. Джонатан незаметно и непрерывно поддерживал меня, несмотря на то что к нему относились очень враждебно. И так же незаметно и непрерывно, с бесконечным терпением, он начал собирать осколки того, что было моей личностью, стараясь при этом привыкнуть к тому, что произошло. Сначала он не питал никаких иллюзий: он знал, что наши отношения зависели от точного баланса и от понимания Стивеном того, что этот баланс был посвящен выживанию, а не разрушению семьи. Джонатан боялся возможности появления фрейдовских реперкуссий[195], но он недооценил разрушение, которое могло нанести вторжение сплетен и искажение информации. Иного выхода не было, так как он очень любил меня и всю семью, включая Стивена. А я не только не смогла бы справиться без него, я бы даже не выжила иначе: он брал на себя физический труд, а в его объятиях я нашла столь желанную эмоциональную безопасность. Новая реальность свела нас, но не для радости или восторга, а лишь для сожаления о предательстве наших лучших намерений вкупе со сдержанным облегчением от того, что долгое суровое испытание окончилось. Несмотря на то что мы с Джонатаном стали жить вместе и начали подыскивать подходящий дом, мы не торопились со свадьбой. Мы были преданы друг другу, но я ни физически, не эмоционально не могла выйти замуж за кого-либо – тем более за того, кто заслуживал гораздо больше, чем я могла предложить. В любом случае, так как о разводе никто не упоминал, юридически я все еще была замужем за Стивеном.

Некоторое утешение состояло в том, что, несмотря на весь хаос, в который нас ввергла «Краткая история времени», по крайней мере, она не оставила меня без денег. Мы смогли купить и достроить особняк в модном месте в нашей части Кембриджа. Сначала дом и сад показались мне до боли унылыми. Дом был тесный, невыразительный и скучный – современная коробка из кирпичей и бетона, внутренние стены которой были покрыты рваной и выцветшей мешковиной; в саду было ужасающе пустынно и мрачно, и его скрывали от соседей заросли чрезмерно разросшегося купрессоципариса[196]. И вновь мне предстояло начинать все сначала, пытаться воссоздать домашний очаг в этом безликом доме и вырастить цветочный сад на твердой серой глине, которая здесь считалась почвой. Прелесть дома состояла в его расположении: от него можно было на велосипеде доехать до центра города и до школы Тима. Также он оказался рядом с шикарной квартирой Стивена, что приходилось считать за преимущество, так как Стивен настаивал на том, чтобы видеть Тима два раза в неделю. Артур безропотно и верно сопровождал Тима во время этих регулярных визитов, исход которых всегда был тяжелым и непредсказуемым. Я чувствовала облегчение оттого, что Стивен не настаивал на срочном разводе, так как я содрогалась от мысли, что Тим может стать заложником еще одной злобной схватки. Иногда приходили письма с требованиями, но так как было ясно, что это всего лишь реакция Стивена на домашнее давление, то я могла не принимать их всерьез, каким бы ни было их содержание. В целом наши разговоры оставались культурными и даже задушевными каждый раз, когда мы виделись.

Пока не начался бракоразводный процесс, Тим был в безопасности и не становился предметом ожесточенных споров касательно попечительства. В конце концов эта потенциальная проблема перестала быть таковой в силу его возраста. Я же со своей стороны жила как все – невероятная роскошь после более чем двадцати пяти лет жизни, которая на самом деле никогда не была нормальной. Мы с Джонатаном оберегали нашу нормальность и уединенность, хотя все еще жили в страхе быть поруганными бульварной прессой, которая, как мы знали, незамедлительно сосредоточилась бы на нашей ситуации, чтобы порадовать развратный вкус своих читателей. Иногда эти страхи подтверждались, но эффект никогда не был долгим.

Не секрет, что и университет, и колледж имели виды на землю, на которой стоял дом на Вест-роуд, 5. Два учебных заведения участвовали в переговорах о перепланировке задней части сада в библиотеку для юридического факультета, а колледж на протяжении многих лет хотел на месте дома построить студенческое общежитие. Живя там последний год и находясь в молчаливом осадном положении, мы наблюдали, как землемеры, вооруженные измерительными рейками, обставляли колышками сад, размечая участки палочками и вешками, а в это время вдоль изгороди остролиста сваебойная установка прокладывала путь вглубь сквозь аллювиальную[197] почву. С нашим выселением судьба всей собственности – старого дома, чудесного безмятежного сада и величественного занавеса деревьев – будет решена. Во имя прогресса университет и колледж предсказуемо собирались уничтожить еще одно тенистое зеленое место. В суматохе переезда я мало что могла сделать для спасения дома и сада, кроме обеспечения защиты деревьев, особенно двух величественных стражей дома, веллингтонии и красного кедра в дальнем конце лужайки, лесными охранными обязательствами. Чиновники, якобы относящиеся к лесному хозяйству, провели исследование и уверили меня в том, что волноваться не стоило: деревья и так уже были защищены, так как находились на особо охраняемой природной территории. Удовлетворенная тем, что выполнила свой гражданский и экологический долг, я уехала.

В течение следующего года я часто навещала сад по дороге домой из города, чтобы проверить, не случилось ли что-нибудь неожиданное. Похоже, угроза миновала. Все было тихо, кроме постоянно шлифующей сваебойной установки. Сад, лужайка, деревья остались нетронуты после того, как мы их покинули.

Я блуждала в этом храме ностальгии, с грустью вспоминая вечеринки, танцы, игры в крокет и крикет и вглядываясь в пустые невидящие окна дома – окна, в которых было столько радости и боли. Дом хранил свои тайны, свидетельствуя о прошлом только несколькими разбросанными предметами, как забытыми трофеями битвы, – то были омытые дождем остатки песочницы Тима, разбитое игрушечное ведерко, сдутый футбольный мяч, треснутый цветочный горшок и желтеющая бельевая веревка, развешанная вдоль сада и сослужившая хорошую службу. Они рассказывали о жизни и событиях, о которых студенты, живущие теперь в доме, едва ли знали.

Смягченные неменяющимся спокойствием сада, мои опасения за него были вытеснены более срочными делами. Литературному агенту не удавалось найти издателя для моего справочника по покупке французской недвижимости At Home in France. После его нескольких неудач я решила, что могу попробовать издать книгу сама, после чего агент выслал мне копию договора, отметив, что я связана обязательствами по нему на долгих четыре года – если, конечно, я не подпишу новый договор, дающий ему пожизненное право издавать любую биографию Стивена, которую я когда-либо напишу. Я сердилась и на себя за свою наивность, и на этого сомнительного агента, который так нагло воспользовался моей неопытностью и подавленностью. Его хитрость воодушевила меня на намерение самостоятельно и любой ценой издать мою французскую книгу, лишив его пожизненного права на комиссию с любой книги, которую я могу написать.