7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле - Анатоль Франс

Это добросовестно сделанные, гладкие стихи. Но насколько же ярче и полнее картина Рабле, насколько в ней больше движения, жизни! Словом, насколько в этой прозе больше поэзии! Но обратимся к рассказу о великой пикрохольской войне.

Юный Гаргантюа, которого автор вновь и весьма кстати наделил гигантским ростом и посадил на нумидийскую кобылу, в кровопролитном бою разбил войско Пикрохола, причем павший в этом бою Пикрохолов военачальник Трипе испустил из себя более четырех горшков супу, а вместе с супом и дух. Так буквально сказано у автора. Подобные обороты речи могли сходить с рук шуту. Философа же, который позволил бы себе в столь непочтительных выражениях говорить о бессмертной душе, поджарили бы как цыпленка. Рабле имел возможность сойти за дурачка. И он пользовался этим огромным преимуществом. Но — к делу.

Гаргантюа, приводя в порядок волосы после сражения, вычесал пушечные ядра, которыми в него стрелял неприятель, а за ужином проглотил вместе с салатом целых шесть паломников. Добрый король Грангузье прославился в этой войне не столько победами, сколько своей гуманностью. Пикрохол в отчаянии бросился бежать по направлению к Иль-Бушару. Всеми покинутый, лишившийся своего коня, он решил было увести осла, стоявшего возле мельницы. Но мукомолы за себя постояли. Они избили его как собаку и раздели догола, а взамен дали какую-то ветошь. В таком виде поганый злюка зашагал дальше и, перейдя реку у Ланже, повстречал старую цыганку, поведал ей свои злоключения, и та предсказала, что королевство будет ему возвращено, когда рак свистнет. «С тех пор о Пикрохоле ни слуху ни духу, — замечает автор. — Слыхал я, однако ж, что он теперь в Лионе, простым поденщиком и все такой же злюка, и кто ни приедет в Лион, он сейчас же с вопросом: не слыхать ли, чтоб где-нибудь свистнул рак? Видно, не забыл он, что нагадала ему старуха, и все надеется вернуть свое королевство».

Так кончилась пикрохольская война. И представьте себе, что эта распря королей, эта жестокая борьба, в которой приняли участие и сказочные великаны, и прославленные полководцы, и невиданной храбрости монах, стоющий целого войска, ведется в одном из райских уголков Шинонского округа, в том уголке, где протекли детские годы Рабле. Но если полем битвы является родина автора, то не из этих ли краев и герои войны? Из этих самых, можете не сомневаться. Злой Пикрохол и добрый Гаргантюа — земляки брата Франсуа. Прообразом войны между Гаргантюа и Пикрохолом послужила вражда двух именитых шинонцев. Туреньский Пирр, гневливый и ненасытный король Пикрохол — это шинонский врач, которого на самом деле звали Гоше-де-Сент-Март. Его сын Шарль, впоследствии — один из приближенных королевы Наваррской, был человек умный и добрый, однако он не мог простить Рабле Пикрохола. А незлобивый и добродушный великан Грангузье, который греется после ужина у весело и ярко пылающего огня, чертит на стенках очага обгоревшим концом палки, коей размешивают угли, и, пока жарятся каштаны, рассказывает жене и всем домочадцам про доброе старое время, — это, вне всякого сомнения, родной отец нашего автора, Антуан Рабле, шинонский адвокат и лиценциат прав. Вначале Франсуа задумал рассказать в шутливой форме о том, как Гоше повздорил с его отцом, но эта ссора соседей, эта история похищенных лепешек выросла у него в комическую эпопею, огромную, как «Илиада». Таково свойство Рабле — все, к чему бы он ни прикоснулся, приобретает исполинские размеры. Говорят, что точно таким же образом Мигель Сервантес задумал высмеять в «Дон Кихоте» одного идальго, на которого у него был зуб, а вместо этого создал целый мир, жизнерадостный и просторный. Итак, первая книга «Гаргантюа и Пантагрюэля» — это комическая поэма в духе «Налоя»[533], в которой мелкие события и маленькие люди возведены шутки ради на высоту эпоса. Нужно ли ставить это автору в вину? Что в этом мире считать великим? И что считать малым? Все зависит от настроения наблюдателя и от тона рассказчика. Вы можете встретиться с утверждением, что Рабле дал в этой первой книге комическую историю своего времени, что Пикрохол — это Карл V, Гаргантюа — Франциск I, а нумидийская кобыла, — прошу прощения, — герцогиня д'Этамп. Не верьте. Все это чепуха. Несчастье великих писателей заключается в том, что они плодят тьму комментаторов, и те городят о них всякий вздор. Рассказывая о пикрохольской войне, Рабле делился с читателем воспоминаниями своего детства. Он рисовал только с натуры. Оттого-то его картины так правдивы и так интересны.

Брат Жан Зубодробитель — это, как мы уже говорили, тот юный монах из Сейе, с которым Рабле познакомился еще в детстве. Сделавшись одним из героев хроники, он оказал большую помощь Грангузье при защите его владений. Чтобы вознаградить монаха, добрый король выстроил на свой счет аббатство и назвал его не в честь какого-нибудь святого, а просто Телемским аббатством[534], так как там каждый делал что хотел.

Этот эпизод дает возможность Рабле проявить свою любовь к искусству и свои познания в архитектуре. В противовес другим гуманистам той эпохи, в большинстве своем равнодушным к красоте форм и очарованию красок, он отличался не только острым умом, но и острым глазом, и его особенно интересовало зодчество, воскрешенное итальянским Возрождением, которое вдохновлялось Витрувием и древними руинами. В Сенте он, наверно, любовался римским амфитеатром. В Телемском аббатстве с его шестью башнями по углам есть все же нечто готическое. Его архитектура описана подробно, его размеры указаны точно, так что можно было попытаться начертить его план. Этот опыт проделывался дважды: впервые — в 1840 году, Франсуа Ленорманом, и совсем недавно — Артюром Эларом. Между планами, поперечными разрезами и фасадами, которые были представлены этими двумя археологами, нет, разумеется, полного тождества, но есть несомненное сходство. Это доказывает, что слог Рабле ясен и точен, что он в совершенстве владел искусством описания. Таким образом, читая его книгу, мы можем довольно отчетливо представить себе Телемское аббатство. Это красивое здание во вкусе раннего французского Возрождения. Посреди двора мы видим фонтан, украшенный изображением трех Граций. Над главным входом — надпись: Делай что хочешь. Брат Франсуа, ненавидевший всякое принуждение, завел в этой выдуманной им обители устав, в котором все противоречит обычному укладу монастырской жизни, всему, что он видел и испытал в Фонтене. Женщины допускаются в Телемскую обитель наравне с мужчинами. Там все свободны, учтивы и богаты. Это три основных пункта. Выполнение первых двух зависит от характера самих телемитов. Выполнение третьего пункта обеспечено благодаря щедрости Грангузье. Он создал телемитам привольную жизнь, чтобы они могли заниматься свободными науками, изощряться в различных искусствах, весело и приятно беседовать. Рабле не нашел нужным указать, в какую сумму исчислялись богатства обители и как их расходовали. Если б мы теперь вздумали представить план фаланстеры, от нас бы потребовалась большая точность.

Считаем не лишним заметить, что монах, которого автор изобразил обжорой и пьяницей, — этот монах, составляя подробный план аббатства, забыл про кухни.

ВТОРАЯ КНИГА

Вторая книга, написанная, как полагают, раньше первой, начинается с рассказа о родословной и о рождении Пантагрюэля, сына Гаргантюа и Бадбек. Бадбек умерла от родов. Вот почему добрый Гаргантюа в промежутке между этими двумя событиями — рождением и смертью — ржал как жеребец и ревел коровой. Так выражается наш автор, — простим ему это. Он еще и не то себе позволял, милостивые государыни, — можете мне поверить.

Когда Пантагрюэлю пришло время учиться, он отправился в Пуатье и там оказал большие успехи. Однажды он отломил от скалы огромный камень, длиной, шириной и толщиной примерно в двенадцать туаз, и установил его среди поля на четырех столбах — «дабы школяры, когда им нечего делать, забирались туда с изрядным количеством бутылок, ветчины и пирожков, устраивали себе пир и ножичком вырезали на камне свои имена».

Здесь Рабле погружает нас в мир народных преданий. Народ приписывал прихоти великанов переноску этих неотесанных глыб; позднее их стали именовать друидическими, кельтскими, доисторическими, но так и не смогли объяснить их происхождение более убедительно, чем это сделал, пользуясь народным поверьем, Рабле по отношению к пуатьерскому камню, на котором в его времена пировали школяры. Пантагрюэль в данный момент — великан, способный, как и его отец, проглотить вместе с салатом паломников. Дайте срок — и он станет человеком нормального роста, таким же, как мы с вами. Но дай бог, чтобы мы сравнялись с ним в мудрости! Ибо Пантагрюэль во всех случаях жизни проявляет одинаковое благоразумие и доброту.