Кирилл и Мефодий - СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB

Из «Жития Климента Охридского». Феофилакт. XI век

Сей преподобный и великий отец Наум вырос в Мизии. В согласии с воспитанием, данным ему благородными родителями, он презрел благородство, как и все плевелы, и присоединился к равноапостольным Константину Философу и его брату Мефодию, которые ходили и наставляли мизийский и далматинский народы; он повсюду следовал за ними, вплоть до старого Рима.

Из «Второю жития Наума», X век

1

Весть о смерти Мефодия пришла о Константинополь с запозданием. Она не удивила Фотия. Годы тяжелым грузом легли на плечи моравского архиепископа, да и непрестанные путешествия и злоключения не могли не отразиться на его здоровье. Фотий распорядился отслужить торжественную литургию во славу Мефодия в церкви Сорока святых мучеников и сам произнес прочувствованное слово о тех, кто не пожалел сил своих и труда ради божьего дела и святой константинопольской церкви. Синод решил отправить в Моравию одного из епископов для содействия последователям Мефодия в их будущей работе. Во время последнего пребывания Мефодия в Царьграде наряду с другими вопросами зашел разговор и о его преемнике Мефодий сам завел об этом речь, горячо отстаивая одного из своих учеников по имени Горазд. Фотий смутно припоминал его по тому времени, когда тот учился в Магнавре. Прежде всего в памяти всплыла широкая огненно-рыжая борода, какой он ни у кого больше не видел. Фотий знал о нем лишь то, что Горазд пришел из Рима, изгнанный тамошними священниками, и одного этого было достаточно, чтобы его приняли в Магнавру. До сего времени Фотий не забыл, как Константин отстаивал его — будто знал, что пойдет с ним в Моравию... Если бы Горазд занял место Мефодия. Фотий мог бы надеяться, что дело пойдет хорошо, но признает ли и утвердит ли его Рим? Посол должен был передать добрые чувства константинопольского василевса и патриарха и попытаться наладить хорошие отношения с мораванами. Он собирался отправиться в середине лета, так как ему надо было привести в порядок личные дела и предстояло долгое и небезопасное путешествие. Впрочем, теперь он мог идти от Константинополя до Белграда по дружественной земле болгар. Но не успел еще епископ тронуться в путь, как до константинопольского патриарха долетела новая весть и привела его в смятение, сбила с толку; Горазд убит, последователи братьев изгнаны, весь их труд растоптан и сровнен с землей. На торжищах в Венеции начали продавать, словно рабов, вчерашних учеников святых братьев. Новость привезли моряки. Старший сын василевса, находившийся с войсками на Италийском полуострове, где он воевал с сарацинами, послал своего человека выкупить учеников у торговцев-евреев. Их было немало, и тот заколебался, не зная, как поступить; всех ли выкупить или только самых молодых и крепких. Фотий был возмущен его нерешительностью до глубины души. Тех, кто пожертвовал жизнью и здоровьем во имя служения богу, теперь надо выкупать по рыночным законам?! Он немедленно приказал своему послу отправиться в Венецию с первым же кораблем и спасти всех последователей братьев.

Посол уехал, но тут стало известно, что царский человек уже принял решение. Видимо, совесть подсказала ему, как быть, и он поспешил сделать доброе дело. Выкупленные пресвитеры и дьяконы едва не разминулись с послом Фотия, чисто случайно их корабли встретились в одном из портов старой Греции.

Возвращение пленников взбудоражило народ. Молва об их страданиях передавалась из уст в уста, и простые люди окружали ореолом святости их измученные лица.

К прибытию кораблей с выкупленными священниками огромная толпа людей пришла в порт. В этот день сыновья израилевы не могли появиться на улице без риска расстаться с жизнью, став жертвами возмездия. Страсти накалились, и толпа походила на вязанку сухого хвороста, ожидающего малейшей искры, чтобы вспыхнуть. Люди заполонили пристань, все пространство между кораблями было забито рыбачьими лодками. Рыбаки превратили интерес к выкупленным пленникам в прибыльное дело: на лодках наспех соорудили мангалы и жарили свежевыловленную рыбу, — но встречающих было столько, что их улов скоро кончился. На другой стороне бухты, там, где виднелся берег, также было черно от народа. Фотий со всем клиром вышел встретить страдальцев. Даже школяров Магнавры отпустили с занятий. Первые негодующие возгласы по адресу евреев-торговцев постепенно стали сменяться проклятиями римскому духовенству. Патриаршьи люди умело направляли народное возмущение. Теперь у них на прицеле был папа Стефан. Появление учеников Кирилла и Мефодия вызвало ропот в толпе, и волна негодования залила пристань: все увидели разодранные власяницы, длинные запущенные бороды, голодный блеск в глазах, изнуренные от долгого путешествия и морской болезни лица. В Царьград прибыли истинные мученики за Христову веру. Одни хромали, другие держали руки на перевязи. Впереди шагали Лаврентий и Игнатий. Ступив на берег, они упали перед Фотием на колени и стали целовать не крест, а землю, на которой стоял патриарх. Возглас удивления эхом пронесся над толпой, женщины плакали, продавцы фруктов с подносами на головах бесплатно раздавали горемыкам свой товар. Даже Фотий не мог сдержать слез. Он троекратно перекрестил стоявших на коленях последователей Кирилла и Мефодия, и из уст его вырвалось тяжкое проклятие в адрес Рима. Будто по сигналу, люди вдруг подались вперед и, подхватив на руки оборванных учеников святых братьев, понесли их к монастырю святого Сергия Вакха, где они должны были жить. На этом все и кончилось. Народ погомонил еще несколько дней и забыл о них...

Симеон вместе со школярами Магнавры присутствовал на этой трогательной встрече, и его впечатлительная душа никак не могла успокоиться. Целыми днями выкупленные мученики не выходили у него из головы. Эти исстрадавшиеся люди посвятили себя делу, которое потерпело полное поражение. Он сознавал, что они были не только борцами за Христову веру (ведь их изгнали сторонники той же веры), но и борцами за новую письменность — и именно это озлобило их врагов, которые попытались уничтожить ату письменность огнем и мечом. Наверное, она была для них очень опасна, раз они прибегли к жестокости и насилию. Молодая душа Симеона была потрясена. Люди продолжали рассказывать о мучениях и истязаниях, кое-что преувеличивая, и все это выглядело и страшным, и странным, словно воскресение из мертвых, с той лишь разницей, что мертвые оставались мертвыми, а праведные пришли сюда. Ужас вызывал у Симеона рассказ о гибели епископа Горазда. В сознании юноши он вырастал до размеров исполина, стоящего на каменной площади далекого города. Легенда так обогатила историю: тот, кто первым обнажил меч, в следующий же миг был поражен богом, второй подхватил меч и рухнул замертво, а третий замахнулся для удара — да так и окаменел с поднятой рукой. И только когда меч попал в руки Вихинга, а это был сам Сатанаил, святость Горазда оказалась недостаточной, чтобы спусти его. Бог предпочел ваять его к себе до того времени, когда правда вновь вернется на землю и будет нуждаться в верных ей апостолах... Душа юноши как чистую правду впитывала в себя эти рассказы. Рассказывали и о Савве. Симеон знал его, они встречались, когда Мефодий приезжал в Константинополь. У Саввы было суровое лицо, изборожденное глубокими морщинами. Еще тогда Симеона поразили его тяжелые руки, похожие на молоты. В них не было ничего иконного и святого — руки вечного труженика. Такими были руки мастеровых, всю жизнь обрабатывающих железо. И разговоры его были земными, без словесных красот и тонких оттенков мысли. То, что он хотел сказать, говорил так, что не было места для толкований. Савва, как твердила молва, один оборонял монастырь, в котором жили братья и их ученики, и с помощью чудесного меча, посланного ему богом, разбил целое немецкое воинство. А когда враги все же захватили монастырь, он взобрался на башню и взлетел высоко в небо — так спасся он от злых сил.

Бог пожелал, чтобы многолетний труд святых братьев не погиб, и поэтому трижды сотрясал землю моравскую, дабы напомнить тамошней знати, что он гневается на нее. И трижды при землетрясениях разрывал бог кандалы Климента, Наума, Лаврентия, Марина и Ангелария. Верные соратники братьев не смогли бы спастись, если бы всевышний не дал Ангеларию чудодейственную силу: своим взглядом он усыпил охранников и вывел узников из темницы. И когда они дошли до большой реки, бог явился Клименту во сне и изрек: «Единожды посеянное да не погибнет! Земля болгар ожидает вас с радостью. Идите и умножайте золотое семя познания!»... Об этом рассказывал Лаврентий, который вместе с Марином должен был по тому же небесному зову отделиться от других учеников и отправиться к хорватам и словенам. Но лишь Марину суждено было добраться невредимым до тех мест, на которые указал им глас всевышнего. Лаврентия же поймали и отправили на торги в Венецию вместе с остальными учениками. Что сталось с Климентом, Наумом и Ангеларием, Лаврентий не знал.