12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Буаренар взял на себя это поручение.

Дю Руа отлучился по делам и через час вернулся. Никто не называл его больше Форестье.

Вернувшись домой, он услышал в гостиной женские голоса. Он спросил:

— Кто там?

Слуга ответил:

— Госпожа Вальтер и госпожа де Марель.

У него слегка забилось сердце, потом он подумал: «Ну, что ж, будь, что будет» — и открыл дверь.

Клотильда сидела возле камина, освещенная светом, падавшим из окна. Жоржу показалось, что, увидев его, она слегка побледнела. Он сначала поклонился г-же Вальтер и ее двум дочерям, сидевшим справа и слева от матери, точно двое часовых, потом повернулся к своей прежней возлюбленной. Она протянула ему руку; он взял ее и выразительно пожал, как бы говоря: «Я вас люблю по-прежнему». Она ответила на это пожатие.

Он спросил:

— Как вы поживаете? Ведь со времени нашей последней встречи прошла целая вечность.

Она ответила непринужденно:

— Хорошо. А вы, Милый друг?

Потом, обращаясь к Мадлене, прибавила:

— Ты разрешишь мне по-прежнему называть его Милым другом?

— Конечно, моя дорогая, разрешаю тебе все, что тебе вздумается.

В этих словах прозвучал легкий оттенок иронии.

Г-жа Вальтер заговорила о празднестве, которое Жак Риваль устраивал в своей холостой квартире, — о большом фехтовальном состязании, на котором должны были присутствовать дамы из общества. Она сказала:

— Это будет очень интересно. Но я в отчаянии, — нас некому туда проводить: муж как раз в это время будет в отъезде.

Дю Руа сейчас же предложил свои услуги. Она согласилась:

— Мои дочери и я будем вам очень признательны.

Он посмотрел на младшую из сестер Вальтер и подумал: «А ведь она совсем недурна, эта маленькая Сюзанна, совсем недурна». Она была похожа на хрупкую белокурую куклу, — миниатюрная, изящная, с тонкой талией, узкими бедрами и грудью; серо-голубые глаза ее отливали эмалью и казались тщательно и причудливо разрисованными кистью художника; кожа у нее была очень гладкая, без единого пятнышка, без малейшего признака румянца, а завитые волосы, умело и легко взбитые, окружали ее головку очаровательным облачком, в самом деле напоминавшим прическу дорогих кукол, какие видишь иногда в руках маленьких девочек, уступающих в росте своим игрушкам.

Старшая сестра, Роза, была некрасива, худа, незаметна. Это была одна из тех девушек, на которых обычно не обращают внимания, с которыми не разговаривают, о которых не вспоминают.

Мать поднялась и обратилась к Жоржу:

— Итак, я рассчитываю на вас в будущий четверг, в два часа.

Он ответил:

— Сочту своим долгом, сударыня.

Как только она вышла, г-жа де Марель тоже поднялась.

— До свиданья, Милый друг.

Теперь она пожала ему руку очень долгим и крепким пожатием. Его взволновало это молчаливое признание, и, внезапно охваченный прежней страстью к этой взбалмошной и милой мещаночке, которая, быть может, действительно любила его, он подумал: «Завтра же пойду к ней».

Как только Жорж остался вдвоем с женой, она весело и искренно рассмеялась и сказала, прямо смотря на него:

— Тебе известно, что ты внушил страсть госпоже Вальтер?

Он недоверчиво сказал;

— Ну, что ты!

— Право, уверяю тебя. Она говорила со мной о тебе с безумным восторгом. Это так странно с ее стороны! Ей хотелось бы найти для своих дочерей таких мужей, как ты!.. К счастью, для нее самой это неопасно.

Он не понял, что она хотела сказать:

— Что значит — неопасно?

Она ответила тоном женщины, убежденной в правильности того, что она говорит:

— О! Госпожа Вальтер — одна из тех женщин, о которых никогда не услышишь никакой сплетни, — понимаешь, никогда. Она неприступна во всех отношениях. Мужа ее ты так же хорошо знаешь, как я. Но она — другое дело. Она сильно страдала от того, что вышла замуж за еврея, но осталась ему верна. Это честная женщина.

Дю Руа удивился:

— Я думал, что она тоже еврейка.

— Она? Вовсе нет. Она — патронесса всех благотворительных учреждений квартала Мадлен. Она даже венчалась в церкви. Не знаю только, крестился ли ее муж, или духовенство посмотрело на это сквозь пальцы.

Жорж пробормотал:

— Значит, она… она в меня влюблена?

— Положительно и окончательно. Если бы ты не был женат, я бы тебе посоветовала просить руки… руки Сюзанны… не правда ли, — ведь она лучше Розы?

Он ответил, покручивая усы:

— Мать еще тоже недурна.

Мадлена рассердилась.

— Знаешь, мой милый, если ты думаешь о матери, то могу только пожелать тебе успеха. Но за нее я не боюсь, она уже вышла из того возраста, когда можно впервые согрешить. За это надо было браться раньше.

Жорж подумал: «Неужели я и в самом деле мог бы жениться на Сюзанне?»

Потом пожал плечами: «Что за чепуха!.. Разве отец ее согласился бы на это!»

Однако он решил отныне обратить внимание на отношение к себе г-жи Вальтер, даже не задавая себе вопроса, что это может ему дать.

Весь вечер его преследовали воспоминания о связи с Клотильдой, нежные и чувственные воспоминания. Он вспоминал ее проказы, милые шутки, свои веселые прогулки с нею. Он думал: «Она, право, очень мила. Завтра же пойду к ней».

На следующий день, после завтрака, он действительно отправился на улицу Вернейль. Та же горничная отворила ему дверь и с фамильярностью прислуги небогатого дома спросила:

— Как поживаете, сударь?

Он ответил:

— Отлично, деточка, — и прошел в гостиную, где чья-то неопытная рука играла гаммы на фортепиано. Это была Лорина. Он думал, что она бросится ему на шею. Но она важно встала, церемонно, как взрослая, поклонилась и с достоинством удалилась.

У нее был вид оскорбленной женщины, и это поразило его. Вошла мать. Он взял ее руки и поцеловал их.

— Как часто я думал о вас, — сказал он.

— И я тоже, — ответила она.

Они сели. Улыбаясь, глядя друг другу в глаза, они чувствовали желание поцеловаться в губы.

— Моя дорогая, маленькая Кло, я люблю вас.

— И я тоже.

— Значит… значит… ты на меня не очень сердилась?

— И да, и нет… Я была очень огорчена, а потом я поняла твои побуждения и сказала себе: «Не беда! не сегодня — завтра он вернется ко мне».

— Я не смел прийти; я не знал, как ты меня примешь. Я не смел, но страшно хотел прийти. Кстати, скажи мне, что с Лориной? Она со мной едва поздоровалась и ушла с рассерженным взглядом.

— Не знаю, но со времени твоей женитьбы с ней нельзя говорить о тебе. Мне, право, кажется, что она тебя ревнует.

— Да что ты!