Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

когда он предпримет. Даже самые близкие ему люди не смели угадать его мыслей, а Стогнев искренно сознавался, что сколько раз он ни хотел проникнуть в мысли князя, то всегда ошибался. Мешко оставался для него загадкою.

Мешко помолчал немного и, не отрывая взгляда от Власта, спросил Доброслава:

— Скажи, как тебе кажется? Те, что на Градчине, сильнее и могущественнее нас? А Болеславы, те чешские, тоже богаты и опасны для нас?

И, не дождавшись ответа Доброслава, Мешко продолжал сам:

— Как у немцев один царь и одна столица, так и нам нужна одна голова и одна рука, иначе они нас уничтожат… Достаточно ли силен Болеслав, чтобы нас всех покорить себе и меня тоже? — уже совсем шепотом прибавил Мешко. — Говори правду, не лги. Довольно таких, что мне льстят.

Доброслав устремил взгляд в землю.

— Милостивейший пан, — медленно и подыскивая выражения, заговорил Доброслав, — не Бог весть, как много воинов у Болеслава, и умом он, кажется мне, тоже не превышает других. Но он знает одно, что для того, чтобы бить немцев, надо у них самих сначала учиться этому искусству; поэтому он их не избегает, а, наоборот, часто общается с ними и кланяется им, для того, чтобы легче их потом покорить.

— И поэтому принял их веру? — спросил Мешко, пристально глядя в глаза Доброславу.

— Этого я не знаю, — ответил воин.

Разговор прекратился, Мешко ел и пил, улыбаясь.

— А если бы мы, я и Болек, начали воевать, кто был бы победителем? — начал прерванный разговор князь.

— Отгадать трудно, — ответил Доброслав, — но к чему начинать войну?

— Как знать, война может вспыхнуть и без всякой причины… А что там о нас думают?

Доброслав ответил не сразу.

— Знают, что вы сильны, милостивейший князь, но для них нехристиане не страшны.

— А давно они сами к ним пристали? — иронически спросил князь. — Драгомира, мать Болька, и он сам еще кланялись своим богам… Да разве Болько христианин? — прибавил Мешко. — И разве он не убил брата родного за то, что тот принял христианство?

— Об этом при дворе Болеслава говорить запрещено. Разные слухи ходят об этом, — сказал Доброслав. — Придворные Болька замучили Вацлава будто за то, что несчастный посягал на жизнь князя.

— А Людмилу за что убили? — с насмешкой спросил Мешко.

— Этого я хорошо не знаю, — ответил воин, — но мне хорошо известно, ибо я сам видел, что Болько часто бывает в храме, что на Градчине, и соблюдает все обряды.

Мешко вдруг обратился к Власту.

— А ты что думаешь? Ведь ты хорошо знаешь христиан; расскажи мне про них, про их веру — сурова ли она и тяжела ли?

Пойманный как бы врасплох, Власт в первый момент не знал, что и сказать, но, собравшись с духом и помолившись Богу, как бы вдохновленный, он ответил с жаром:

— Милостивейший князь, это вера, которая делает людей счастливыми — она для них сила, свет и путеводная звезда.

Услыхав это откровенное признание, Доброслав побледнел и смотрел на юношу с тревогой и уважением.

Князь не ожидал такого смелого ответа, он посмотрел на Власта испуганными глазами и стал что-то бормотать про себя.

— Говорят, что эта религия доставляет человеку страдания и приказывает ему от всего отречься, — сказал он. — Правда ли это?

Вдохновленный юноша, не считаясь более ни с чем и готовый даже заплатить жизнью, ответил:

— Милостивейший князь, когда человек хочет обуздать дикую лошадь или приручить сокола из гнезда, то он морит их голодом, не дает им отдыха и всячески ослабляет их. Так же надо поступить с диким, когда хотят из него сделать существо по образу Божию.

Мешко, сдвинув брови, повторял удивленным тоном:

— По образу Божию? Так ты это сказал?

— Этому учит новая вера, — произнес Власт.

Князь опустил голову и задумался. Казалось, что он забыл, где он находится и с кем разговаривает. Молчал, размышляя о чем-то. Власт стоял встревоженный и вместе с тем довольный собою.

— По образу Божию, — повторил князь еще раз, — значит, эта вера дает людям сверхчеловеческую силу?

— Именно так, милостивейший князь, — ответил Власт.

— И победу, и могущество, и господство? — спрашивал Мешко.

— Дает тем, кто их заслуживает.

— А чем это можно купить? — спросил Мешко.

Власт немного помолчал.

— Милостивейший князь, о вере, которая заключает в себе столько чудесного, нельзя рассказать в нескольких словах. Она делает чудеса, но надо глубоко верить и выстрадать все это, — ответил Власт.

— А разве купить ее нельзя?

— Нет, — ответил Власт, — потому что золото и сокровища там презирают.

Мешко больше не расспрашивал. Казалось даже, что он боится посмотреть в глаза юноши, и снова заговорил с Доброславом.

— Говорят, что ты сватался при дворе Болька? Это правда? Что же, думаешь поехать в Прагу?

— Неужели ваша милость запретит мне это? — сказал Доброслав.

— Не только не возбраняю, а, наоборот, я хочу вас там иметь своим человеком. Поезжайте в Прагу, но устраивайтесь так, чтобы никто об этом не знал.

И, обращаясь к Власту, сделал ему знак, чтобы и он об этом молчал.

— Не вздумайте рассказывать, что я вас туда послал на разведку, а так от себя спрашивайте, рады ли они были бы меня видеть? Не думают ли они, что полезно было бы Больку с Мешко подать друг другу руки и совместно пойти на врага? Говори это от себя — мне негоже проситься. Я могу только приказывать. Хорошенько разузнай, как они приняли бы меня, если бы я туда явился. Только действуй там умно, — прибавил князь, поясняя свою мысль взглядом.

— Постараюсь хорошо исполнить ваше приказание, — ответил радостно Доброслав.

— А только никто об этом не должен знать, — еще раз напомнил князь.

Затем встал и, подбоченясь, стал прислушиваться.

Вблизи слышен был лай собак, и охотники уже приближались. Мешко, взяв копье в руку, приказал присутствовавшим молчать.

Послышался храп зверя, и князь поскорее побежал навстречу. Разговор, который его так увлек, теперь был забыт, князь весь отдался охоте и не посмотрел даже на Доброслава и Власта, которые стояли, ожидая приказаний.

Все ближе и ближе слышен был лай собак и погоня за зверем. Мешко, страстный охотник, остановился в ожидании за толстым деревом.

Вдруг из-за кустов выскочил большой кабан с пеной на морде и, тяжело дыша, побежал прямо на князя, но в этот момент князь вонзил в него копье; раненый зверь с яростью бросился на Доброслава и Власта, стоявших в стороне, но к ним подоспели княжьи охотники и прикончили зверя.

Лес наполнился радостным криком. Князь, глядя теперь уже совершенно равнодушно, приказал Стогневу подать себе