Демократия (сборник) - Видал Гор

Там, на залитой солнцем террасе красного дерева на Сан-Луис-роуд, Инез начала думать о Беркли как о еще одном месте, которое позже сможет стать воспоминанием о состоянии особого счастья: еще один снятый дом, и она решила не забывать об этом, однако к июню того же года, возвратившись в Нью-Йорк, она уже не могла припомнить все детали. Именно в июне Эдлай попал в катастрофу (вторую, тяжелую, при которой пятнадцатилетняя девушка из Денвера потеряла левый глаз и одну почку); в этом же июне 1973 года Инез обнаружила Джесси на полу в ее спальне, а в мусорной корзинке валялись стеклянная ампула и игла одноразового пользования.

«Позволь мне умереть, и пусть все это кончится, — сказала Джесси. — Пусть я буду в земле и усну».

Прибыл доктор в тренировочном костюме.

«У меня двойка по истории, — сказала Джесси. — Никто не садится со мной за обедом. Не говорите папе».

«Я здесь», — сказал Гарри.

«Папа здесь», — сказала Инез.

«Не говорите папе», — сказала Джесси.

«Стоило бы подумать о лечении», — сказал доктор.

«Стоило бы также подумать о прикреплении наркологов к долтонской школе, — сказал Гарри. — Ладно, забудем, не надо меня цитировать».

«Сейчас время стресса», — сказал доктор.

Первым психоаналитиком, которого порекомендовал доктор, была молодая женщина из клиники на 61-й Ист-стрит, специализировавшаяся на лечении того, что психиатры называют «юношеским злоупотреблением химическими веществами».

«Возможно, было бы полезным поговорить о вас, — сказала врач. — О вашей собственной жизни, мироощущении».

Инез помнила, что врач носила серебряный анк[125].

Она помнила, что через разделяющее стекло видела, как Джесси жует прядь своих длинных светлых волос, склонившись над многофазовым «Реестром личности», выпущенным в Миннесоте.

«Моя жизнь — не совсем та проблема, которой следовало бы заняться сейчас, — вспоминала она свои слова. — Не так ли?»

Врач улыбнулась.

Инез зажгла сигарету.

Ей пришло в голову, что, если бы она просто вошла в соседнюю комнату, взяла Джесси за руку, посадила бы на самолет и увезла куда-нибудь в этой самой тренировочной майке с эмблемой школы «Долтона», все случившееся просто перестало бы существовать. Они могли бы встретиться с Эдлаем в Колорадо-Спрингсе. Эдлай вернулся в Колорадо-Спрингс днем раньше на сессию в школе, где он хотел набрать побольше баллов, что дало бы ему возможность попасть в колледж и получить отсрочку от призыва в армию. Они могли бы поехать повидаться с Гарри в Энн-Арборе. Этим утром Гарри уехал в Энн-Арбор читать лекции о положительных и отрицательных аспектах гражданского неповиновения.

«Я никак не могу до нее достучаться, — сказал Гарри, перед тем как уехать в Энн-Арбор. — Может, Эдлай и сукин сын, но с ним я могу говорить. Когда я говорю с ней, у меня ощущение, что я обращаюсь к НЛО».

«Эдлай, — сказала Инез, — как ни странно, верит, что может удовлетворить преподавателей по курсу американской истории знаниями за три четверти по курсу истории американского кино».

«Очень хорошо, Инез. Нагло, но хорошо».

«Нагло, но правда. И к тому же — более того — я попросила Эдлая найти время сходить в больницу проведать Синтию. И вот что он сказал».

«Какую Синтию?» — спросил Гарри.

«Синтию, которую он едва не убил в катастрофе. „С ней порядок, она в повестке дня“. Так он сказал».

«Он по крайней мере что-то сказал. А она уставится на тебя, и все».

«Ты постоянно говоришь она. Ее зовут Джесси».

«Я знаю это чертово имя».

Вот Энн-Арбор.

Гарри сидит в аудитории без пиджака и выражает восхищение («Да что вы, какое там восхищение, при виде этих ребят я испытываю нечто вроде благоговения») самым социально ответственным поколением, когда-либо бунтовавшим в американских кампусах.

Вот Колорадо-Спрингс.

У Эдлая уже есть повестка дня.

Джесси оторвала взгляд от миннесотского многофазового «Реестра личности», мимолетно улыбнувшись из-за разделительного стекла.

«„Проблема на настоящий момент“, как вы выражаетесь, состоит в привычке к употреблению определенных веществ. — Терапевт открыла ящик, достала пепельницу и подтолкнула ее вдоль стола к Инез. Она все еще улыбалась. — Я заметила, что вы курите».

«Да-да. — Инез потушила сигарету и встала. Лицо у Джесси было ясным, волосы — медового цвета, никак не скажешь, что под рукавами джемпера с эмблемой школы „Долтон“ на ее гладких загорелых руках были видны следы от иглы. — А еще я пью кофе».

Выражение лица врача не изменилось.

Позвольте мне умереть, и пусть все это кончится.

Опустите меня в землю и дайте мне заснуть.

Не говорите папе.

Инез взяла свой жакет.

По другую сторону разделительного стекла Джесси вынула из сумочки, висевшей у нее на плече, карманное зеркальце и принялась подводить глаза карандашом.

Второй психоаналитик был уверен, что ответ даст более внимательный анализ родственной gestalt терапии. Третий применял методику, включавшую элементы аверсионной терапии. В клинике Сиэтла, куда наконец в конце 1974 года отправили Джесси, в частном заведении, специализировавшемся на лечении того, что четвертый аналитик именовал «подростковой зависимостью от химических веществ», персонал называл пациентов клиентами, их держали на метадоне и подыскивали им временную работу, «соответствующую особенностям характера и индивидуальным навыкам каждого отдельного клиента». Джесси работала официанткой в местечке Паджет-Саунд, в заведении «Замок королевского краба».

«Здорово оттягивает, — сказала Джесси по телефону, — особенно если удается не упустить кусочек маринованной свеклы в салат из крабов».

От искреннего усилия держаться бодро, слышавшегося в голосе Джесси, у Инез сдавило горло.

«Все это пригодится», — сказала наконец Инез, и Джесси хихикнула.

«Точно», — сказала она, сделав в слове ударение так, чтобы оно подразумевало согласие. Ей еще не было восемнадцати.

Другие берега.

Инез перестала жить одна на квартире в районе Центрального парка после того, как домоправитель рассказал репортеру из «Ньюсдей», как он пришел спустить воду в батареях, а миссис Виктор попросила его приготовить ей двойную водку. Она брала маникюрные ножницы и соскребала наклейки с пустых пузырьков от лекарств перед тем, как выбросить их. Она перестала покупать книги в специализированном магазине на Мэдисон-авеню после того, как обнаружила фамилии, адреса и инструкции по обслуживанию постоянных клиентов, включая и свои собственные («привратник — Ллойд, горничная уходит в 4»), в открытой бухгалтерской книге у стойки кассира. Она запретила распечатывать в квартире письма от незнакомых людей и другие почтовые отправления от кого бы то ни было. Она посоветовалась с Билли Диллоном относительно возможности возбуждения дела против журнала «Пипл» за то, что он включил историю об автомобильной катастрофе с Эдлаем в статью о проблемах с детьми знаменитостей, а также обращения к ежегоднику «Кто есть кто?» с просьбой изъять упоминание о ней, Джесси и Эдлае из статьи о Гарри Викторе. «Я не очень-то вижу в этом смысл, Инез, — сказал Билли Диллон, — поскольку встречаю твое имя в газетах минимум два-три раза в неделю».

«Смысл этого, — сказала Инез, — в том, что где-то кто-то может сидеть в библиотеке и читать „Кто есть кто?“.

„Рассматривай этого кого-то как свой хлеб с маслом, просто как любознательного гражданина“, — сказал Билли Диллон, однако Инез так не могла. Незнакомые люди испытывали разочарование и бывали сбиты с толку. Незнакомый человек мог испытать слишком глубокое разочарование, чтобы удовлетвориться беседой из „Ньюсдей“ и запутаться. Жизнь за пределами объектива кинокамеры, жизнь, которой жили (по представлению Инез) ее отец, и ее дядя Дуайт, и ее сестра Жанет, стала для Инез лишь отвлеченной идеей, чем-то, о чем она знала, но не вполне понимала. Она, к примеру, не могла понять, как мог ее отец давать номер ее телефона незнакомым людям, с которыми он встречался в самолетах, а затем звонить ей, чтобы упрекнуть за то, что она быстро прекращала телефонный разговор. „Мне казалось, ты могла бы потратить несколько минут, — сказал Пол Кристиан во время одного из таких звонков. — Этот молодой человек, не поговорив с которым ты повесила трубку, между прочим, знает много интересных подробностей об убийстве в Сан-Минео и очень хотел, чтобы Гарри его выслушал“. Она, к примеру, не понимала, что заставляло Дуайта посылать ей вырезки каждой статьи из „Эдвертайзер“, выходящей в Гонолулу, где упоминались их с Гарри имена. Эти вырезки приходили пачками, к которым была прикреплена визитная карточка Дуайта. „Неплохо идет“, — писал он порой на карточке карандашом. Не понимала она также, как могла согласиться Жанет во время кампании 1972 года дать интервью „Си-би-эс рипортс“ об их с Инез детских годах. Тот специальный выпуск этой программы был посвящен кратким биографиям жен кандидатов, и Инез смотрела его вместе с Гарри и Билли Диллоном в библиотеке нью-йоркской квартиры. Там был клип, где Гарри говорил о необыкновенном чувстве преданности, присущем Инез, в другом — Билли Диллон говорил о необыкновенном отношении Инез к искусству, а также был фрагмент, где директор долтонской школы говорил о необыкновенном интересе Инез к образованию, но появление в программе Жанет было полной неожиданностью.