Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Колпаков с той же снисходительной улыбкой остановил увлекшегося полковника, обращаясь в то же время ко всем:

— Прошу, товарищи, не делать пока лишних прогнозов, а больше уделять внимания конкретному делу и помогать боевым командирам. Прошу сейчас же разъехаться по своим частям и выполнять приказ, который вы сейчас получите. Будьте наготове! Будьте наготове! — несколько раз повторил начпоарм и закрыл совещание.

После совещания в политотделе армии Алексей стал обходить все подразделения, лично вручая кандидатские карточки вступающим в партию наиболее отличившимся бойцам. Он начал не с батальона Гармаша, а с третьего, стоявшего на левом фланге.

К капитану Гармашу Алексей и замполит полка майор Соснин пришли в воскресенье, рано утром. Немцы вели себя тихо. Солнце только что всходило. Жаркие лучи быстро высушивали обильную росу на росшей у переднего края ржи-падалице. Перед окопами уничтожалась всякая растительность: она сужала поле обозрения, в ней легко было ночью укрыться врагу. По ночам бойцы серпами и маленькими косами-резаками выкашивали у переднего края буйный пырей, овес и рожь. Этих добровольных смельчаков, особо нелюбимых гитлеровцами и жестоко обстреливаемых при первом же их обнаружении, так и называли «косарями». И удивительное дело! Невзирая на опасность, охотников покосить ночью под самым носом у неприятеля становилось все больше. Люди, казалось, испытывали особенное удовольствие дразнить врага, они неторопливо и назойливо, не скрывая шума, который и скрыть было невозможно, скашивали душистую влажную рожь да еще приносили ее целыми охапками в свои окопы.

За обсуждением этого занятия и застали Алексей и Соснин капитана Гармаша, замполита роты Гомонова, капитана Труновского и Сашу Мелентьева.

— Что тут у вас за спор? — неожиданно входя в землянку, весело спросил Алексей.

Капитан Гармаш, с трудом сдерживая радость при появлении своего фронтового друга, отдал рапорт, как и полагается перед высшим начальством.

Фильков, следивший за каждым движением начальника политотдела, сразу же засуетился у продовольственного ящика, готовясь угостить бывшего своего замполита чем-нибудь особенно вкусным, всегда припасаемым, несмотря ни на какие, боевые обстоятельства, для особенно дорогих и желанных гостей.

— О чем разговор? — спросил Алексей.

Гармаш махнул рукой.

— Да опять история с косарями. Ночью нынче немцы ранили двоих. Приказываю, приказываю не ходить скопом, нет, лезут и лезут прямо под огонь. Безобразие да и только. Буду вынужден, товарищ гвардии подполковник, строго наказывать командиров взводов, а то и добиваться их снятия.

Молчаливый, сумрачный Гомонов подавил чуть приметную улыбку.

— Вот, пожалуйста, — возмущенно показал на него Гармаш. — Это он потворствует косарям.

— Что же это, Гомонов? — шутливо пожурил Алексей, — Никак вы с Арзуманяном хотите тут колхоз организовать?

Все засмеялись, даже суховатый и всегда словно экономивший свои чувства Труновский. Саша Мелентьев весело смотрел на начальника политотдела. Казалось, ему особенно были по душе ночные похождения «косарей».

— И вот что я заметил, — с явно сквозившим в голосе удовлетворением сказал Трофим Гомонов. — Ты им о войне начнешь рассказывать, а они все норовят о хозяйстве. Все вопросами засыпают, что да как делается в тылу да как будет после войны. Дальновидный, скажу я вам, народ!

— Все это объясняется великой тягой к мирному труду, — мягко заметил Саша Мелентьев и вопросительно взглянул на Алексея.

— Может быть, но воевать наши люди тоже не простачки, — заключил Алексей и спросил:

— Дудников и Хижняк у тебя на месте, Никифор Артемьевич?

— На месте, товарищ гвардии подполковник. В полном боевом, — с веселой уверенностью ответил Гармаш. — Хотите повидать?

Он все еще не решался при других перейти на свой обычный товарищеский тон с Алексеем и разговаривал с ним официально.

— Я сам пройду на позиции с майором Сосниным и Гомоновым. — Алексей обернулся к Труновскому. — Вы тоже должны пойти. Я хочу вручить Дудникову и Хижняку кандидатские карточки.

— Слушаюсь, — ответил Труновский и взял подмышку какую-то совсем невоенного вида канцелярскую папку.

— Поосторожнее, Прохорович, — вырвалось у Гармаша. — День ясный, а у немцев снайпер стал работать. Можно было бы и сюда вызвать, когда надо.

— Нет, лучше на месте. Я же не в бой иду, — сказал Алексей. — Что-то ты, Артемьевич, стал таким предусмотрительным?

…Иван Дудников и Микола Хижняк только что позавтракали. Помыв котелки, они сидели у противотанкового ружья и курили.

Уютно расположившись на устланном пахучим сенцом сиденье с удобной, как в кресле, выдолбленной в земле спинкой, Дудников по обыкновению принялся за вырезывание из куска березы замысловатой табачницы. Оставаясь для неприятельского глаза совершенно невидимым, он мог одновременно заниматься своим рукодельем и вести наблюдение за рубежом противника. Смотровое отверстие в бруствере было устроено так хитро, что походило на скрытый под косматыми бровями зоркий глаз.

Рядом с смотровым располагалось окошечко для ружья, само же ружье выставлялось из окопа только при появлении танков. Всю хитроумность этого сооружения дополнял с подлинным охотничьим мастерством сплетенный Дудниковым из лозы и покрытый тонким слоем дерна колпак. Когда появлялся вражеский самолет-разведчик, Дудников, чтобы скрыть от фотонаблюдателя ячейку окопа, быстро, как суслик, нырял в нее и накрывался колпаком.

Иван Сидорович вполне заслуженно гордился изобретенным им колпаком. Соседи-бронебойщики быстро переняли опыт товарища и устроили такие же колпаки и у себя.

Окоп, в котором попеременно дежурили Иван Дудников и Микола Хижняк, был вообще устроен очень искусно и походил на большую отвесную нору. В нее, в случае прорыва фашистских танков, можно было опуститься вместе с противотанковым ружьем и переждать, пока танк проползет над самой головой.

От главной ячейки окопа вел узкий крытый проход в запасный, такой же глубокий и круглый окоп. В стене земляного коридора чернели тщательно выдолбленные ниши для гранат, патронов и немудрящей солдатской амуниции — ручных лопат, котелков, противогазов и вещевых мешков.

Рядом с запасным окопом располагался «спальный кабинет», как в шутку называл его Дудников, — небольшое, на четырех человек, углубление, перекрытое в два наката толстыми бревнами. Здесь в часы затишья по очереди отдыхали бронебойщики.

…В крытом дерном ходе сообщения послышался шорох и приглушенные голоса. В «спальный кабинет» просунулась сначала голова Гомонова, за ним плечистая фигура Алексея, согнутая вдвое тощая и сухая — капитана Труновского. Последним, тяжело отдуваясь, еле протиснулся в землянку майор Соснин.

Микола, только что сменившийся с поста наблюдения и перематывавший портянки, быстро натянул сапог, растерянно вскочил. Потолок землянки был недостаточно высок, и Микола стоял, согнув шею, смущенно глядя на пожаловавших в гости офицеров.

Он был чисто выбрит, черные усики торчали над верхней губой двумя изогнутыми шильцами.

— Садитесь, товарищ Хижняк. Мы зашли вас проведать, — приветливо сказал Алексей. — Сержант Дудников на посту?

— На посту, товарищ гвардии подполковник, — оправившись от неловкости, ответил Микола.

— Хорошо. Мы потом его позовем.

Голоса под низким потолком землянки звучали глухо, как в погребе.

Микола выжидающе смотрел на гостей. А главное, он, как и все в батальоне, был рад видеть своего недавнего замполита, своего «ридного батьку», как он называл Алексея.

— Товарищ Хижняк, мы пришли вручить вам и Ивану Сидоровичу кандидатские карточки Коммунистической партии, — просто и чуть торжественно сказал Алексей.

При этих словах лицо Хижняка сразу стало серьезным, как перед принятием присяги. Так вот зачем пришли к ним на позиции командиры! Он стоял все в той же позе, вытянув тяжелые узловатые руки по швам.

Алексей вынул из бокового кармана завернутые в целлулоидную бумагу две новенькие книжечки в зеленовато-темных папках.

— Товарищ гвардии подполковник, разрешите, — вмешался Гомонов. — Я позову Дудникова… Чтобы сразу обоим. А я пока постою у ружья.

— Позовите, — приказал Алексей.

В землянку вошел Дудников, смущенный, улыбающийся. Он вопросительно взглянул на Алексея, потом на Труновского и Соснина и снова перевел взгляд на начальника политотдела.

— Ну вот, теперь можно и обоим, — сказал Алексей.

Торжественность момента возникала сама собой.

Вспотевший от долгой ходьбы, добродушный майор Соснин и внешне безразличный ко всему Труновский стояли молча, полунагнув головы и прижимаясь спинами к стене землянки. В маленькое отверстие, выведенное под самой крышей на восток, проникал светлый молодой луч солнца, наполняя землянку прозрачным свечением.