Охотники за каучуком - Луи Анри Буссенар

Тем временем индейцы, несколько оправившись от страха и видя, что гром не гремит больше под кровлей малока, набираются храбрости и подходят ближе, затем окружают труп убитого вождя и окликают второго вождя, растерянность которого теперь уступила место выражению алчности.

Его расспрашивают, он отвечает отрывочными фразами. Он ничего не знает, ничего не понимает и не может себе объяснить, почему вождь, который только что был жив и здоров, вдруг сражен, точно громом.

Он взял вещь белого человека, внимательно осмотрел ее со всех сторон, пощупал, и вдруг эта вещь превратилась в гром, а вождь пал, как подкошенный.

Невольный убийца, несмотря на весь испытываемый им ужас, все-таки чувствует, что хмель власти начинает опьянять его. Это завидное, так неожиданно освободившееся место всегда могут впоследствии оспаривать у него другие, такие же второстепенные вожди племени, живущие в малых малока со своими людьми, в этом же лесу, неподалеку отсюда. Нужно не упускать благоприятного случая!

И вот, без дальнейших рассуждений, он наклоняется над трупом, снимает с него ожерелья, обагренные кровью, навешивает их себе на шею, на плечи, на грудь. Затем берет акангатарэ убитого, эту священную эмблему власти. Свою пренебрежительно сбросив на землю, прочно насаживает новую на черные, с синеватым отливом длинные волосы.

Все это было проделано так быстро и так неожиданно, что никто не подумал даже протестовать или оспаривать незаконность подобного действия. Все, по-видимому, примирились со свершившимся фактом.

Таким образом дело было сделано: туксау Лууди отошел в вечность, да здравствует туксау Яраунамэ! Вот каким образом рождаются династии!

По этому случаю пир возобновляется. У индейцев в обычае приступать ко всякому делу и заканчивать каждое дело выпивкой, будь оно самое важное или самое пустячное, безразлично. Они и теперь не могут обойтись без нее, чтобы не ознаменовать восшествия на царство нового вождя должными возлияниями в честь его.

Тело умершего без особых церемоний оттащили за чаны с кашири, и все до последнего принялись поглощать хмельную влагу со все возрастающей жадностью, хмелея все больше и больше.

К несчастью, путешественники замечают, что для них перемена правителя скорее невыгодна. Умерший туксау Лууди, вероятно, давно уже освоившийся со всеми прерогативами власти, казался человеком скорее добродушным и не старался при каждом удобном случае проявлять свою власть, никем не оспариваемую.

Преемник же его, почуяв за собой власть, едва приобретенную им и еще колеблющуюся, вероятно, желал ее утвердить каким-нибудь решительным поступком и произвести действие, опровергающее в умах своих подчиненных даже самую возможность мысли о незаконности захвата власти.

Он задумал использовать белых, так кстати подвернувшихся ему теперь.

Между выпивками, поминутно отрыгивая и икая, он обращается с речью к своим воинам и заставляет их взяться за оружие. Возбужденных спиртом людей разжигает еще больше, заканчивает свою речь резким выкриком и, наконец, кидается вперед на группу европейцев и мулата.

Но последние вовремя догадались о его намерениях и, видя, что нельзя далее терять времени, решили во что бы то ни стало выбраться из этой западни или же дорого продать свою жизнь.

Они немного расступились, чтобы удобнее было действовать, и уверенно замахиваются своим оружием в тот момент, когда вся эта густая, пьяная, шумная толпа краснокожих, точно лавина, устремляется на них неудержимым потоком.

Индейцы вообще питают полнейшее пренебрежение к смерти. Если только они вступили в бой, то дерутся отчаянно, не зная страха, не признавая боли и умея умирать с изумительным спокойствием и присутствием духа.

Поэтому ни смелая осанка искателей хинных деревьев, ни их мужественный и решительный отпор, ни страшные удары, наносимые ими, не могли остановить краснокожих.

Подавленные громадной численностью врагов, несчастные путешественники, оглушив, искалечив, распоров животы первых нападающих, отступили к чанам с кашири, и здесь в них вцепляются темные крючковатые пальцы. Белые изо всех сил борются, но напрасно.

Шарля схватили за руки и за ноги, и он видит, как к нему приближается колдун, вооруженный саблей. Старик срывает с него куртку, прикрывающую грудь молодого человека, и готов уже проткнуть ему горло концом своей сабли. И, — о, чудо! — его рука повисает, как от электрического удара. Сабля выпадает из его рук, и он издает такой крик, который покрывает собою вой толпы и мгновенно заставляет замолчать даже самых свирепых.

ГЛАВА XV

Талисман. — Мать канаемэ. — Туксау Лууди за все расплачивается. — Пажет жалеет о голенях белых людей. — Отступление. — Удавшаяся экспедиция, но стоившая дорого. — Тромбетта. — Отчаяние. — Состояние Маркиза ухудшается. — Винкельман повеселел. — Голод. — Самоотвержение. — Человек, живущий голодом и чувствующий себя прекрасно. — Курукури-Оуа. — Плот. — Скудный обед. — Плавание. — Черепаха. — Предчувствия. — Катастрофа.

— Ожерелье маскунан! — отчаянно кричит колдун и подобострастно склоняется перед белыми, которых только что хотел убить.

Воины следуют его примеру.

— Ожерелье маскунан! .. Маскунан! — повторяет старик с недоумением.

И это слово, произносимое с чем-то вроде суеверного ужаса, шепотом переходят из уст в уста, действуя на всех, как неотразимый талисман.

Кольцо индейцев, сплошной стеной обступивших искателей хинных деревьев, постепенно раздвигается, и все отступают от них с какой-то суеверной почтительностью. Тогда белые встают на ноги, не веря своим глазам и не понимая, какому чудесному вмешательству они обязаны свей жизнью.

Между тем колдун, успевший уже прийти в себя, подходит к Шарлю, дотрагивается до ожерелья, как бы желая убедиться в том, что оно действительно настоящее, а не подделка, и обращается к молодому человеку:

— Белый знает маскунан — матерь всех канаемэ, жаопири, уятуэ, уатча, кара, парикотэ и ширикума?!

— Ты же сам это видишь!

— А почему маскунан дала белому это ожерелье?

— Дитя той, которую ты назвал матерью всех канаемэ, умирало, и я предложил лекарство, от лихорадки, а маскунан в благодарность сама надела мне на шею это ожерелье.

— Да… Это так! Почему же ты не сказал, что носишь ожерелье, делающее тебя другом всех индейцев?

— А почему ширикума, прикинувшись друзьями, хотели предательски убить белых? — строго и сурово спросил Шарль. — Разве ширикума забыли индейское радушие и гостеприимство? Разве у них в обычае убивать человека, который с полным доверием идет в их малока и пьет с ними их кашири?