Охотники за каучуком - Луи Анри Буссенар

Сказано — сделано. Он отвязывает с чашки свой пояс, заглядывает в нее и видит, что она наполнена несколько мутной жидкостью. Делает глоток, невольно кривится и говорит:

— Это солоно, горьковато, невкусно, кисловато, и все, что хотите, но это несомненно соль парипу: Кроме того, это совершенно безопасно и безвредно. Я не однажды пользовался этой солью, чтобы приправить кусок жареного тапира, обезьяны или свинки пекари. Раз я тоже был отравлен их проклятым ассаку, то, для пробы, первый проглочу хороший глоток этой жидкости! У меня все еще ноги не тверды, да и в голове не совсем ясно, хотя это и незаметно… Ну-ка! ..

Он хлебнул раз, два и подождал с четверть часа действия этого лекарства. Благодаря лекарству или просто самовнушению, но только он почувствовал себя гораздо лучше.

— Ну, а теперь ваша очередь, господин Шарль, — сказал он, заметно повеселев. — Это не особенно вкусно и не особенно аппетитно, но уверяю вас, что принесет вам пользу! Это и есть то лекарство, о котором вспомнил Хозе, или почти оно! Пейте себе спокойно, я уже попробовал его, оно превосходно подействовало на меня!

Шарль покорно выпил раз и два и затем снова заснул. Маркиз и Хозе последовали его примеру по очереди и также заснули.

— Ну, и прекрасно! — решил эльзасец. — Хорошенечко вздремнуть вам не мешает, а проснетесь вы веселые, как птички! Ну, все уже храпят! Так и я всхрапну!

Но видно, суждено было, чтобы этот день, и так уже памятный важными и знаменательными происшествиями, не окончился.

Искатели хинных деревьев мирно спали уже часа два. Было около пяти часов вечера, когда из леса вдруг раздались нестройные звуки, которые пробудили их и заставили невольно содрогнуться от предчувствия грозной опасности.

Вскоре эти звуки стали приближаться. Они напоминали глухое мычание, похожие на резкие и неблагозвучные трели волынок альпийских пастухов.

Все четверо путешественников проснулись, совершенно бодрые, с ясными мыслями, но с голодным желудком и ощущением страшной физической усталости. Потому ли, что лекарство, рекомендованное Хозе в полубреду, превосходно подействовало, или же потому, что индейцы примешали к их пище несмертельную дозу яда, только все четверо пришли в себя и чувствовали себя почти здоровыми.

Едва они успели убедиться в дезертирстве своих носильщиков, исчезновении багажа, припасов и даже оружия, как увидели довольно многочисленный отряд краснокожих, торжественно и важно шагавших по лесу.

Во главе колонны выступали двое музыкантов с бамбуковыми флейтами, называемыми тейкием, в которые они дули изо всех сил.

Позади них шел человек, сверкая разноцветными ожерельями из стеклянных бус, которыми были увешаны его плечи, грудь, шея и предплечья; на голове виднелась акангатарэ из золотисто-желтых перьев, из которых точно рога, торчали два длинных ярко-красных пера. Несомненно, это был вождь или как их называют индейцы, туксау.

Позади него ступал по его следам рослый индеец, украшенный точно так же, как и первый, но не столь богато, в голубой акангатарэ, рожки которой были более скромных размеров. По-видимому, это был старший сановник или ближайший родственник вождя.

Далее шел старец в своеобразном уборе, в котором он почти утопал, так как был с ног до головы увешан разными побрякушками, производившими странный шум при каждом его движении. На спине, в виде плаща, у него висела шкура каймана, голова которого, довольно хорошо выделанная, украшала голову старика, а хвост волочился по земле, подобно женскому платью со шлейфом. Остальная часть его наряда состояла из ожерелий, нанизанных из зубов животных, колец с хвоста гремучей змеи, когтей ягуара, хвостов ревунов, из шкурок пальмовых белок и обручей из латунной проволоки.

Кроме того, этот человек, на физиономии которого отражалась затаенная хитрость и жестокость, держал в руке длинную толстую кость с дырками — подобие флейты или, вернее, свирели, из которой он время от времени извлекал резкие, неприятные звуки, режущие ухо.

Сама форма этой кости, украшенной рисунками, с первого же взгляда указывала на ее принадлежность к человеческому скелету. Это была берцовая кость, то есть этот музыкальный инструмент был не что иное, как легендарная свирель канаемэ, а старец — колдун данного племени, или пажет, как его называют индейцы с берегов Амазонки.

На индейцах, шедших позади этих важных сановников, был обычный наряд местных индейцев, то есть простой калимбэ, и ожерелья из зубов и стеклянных бус. Все они были вооружены большими индейскими луками и пучками стрел, и некоторые, кроме того, эргаравантана, или сарбаканами. У всех без различия, и музыкантов, и вождей, и простых граждан, лица были расписаны самыми яркими красками и самыми резкими полосами, белыми, красными и черными, придававшими им одновременно и комичный, и отталкивающий вид. А ноги до колен были вымазаны руку, то есть красной краской, так что казалось, будто они только что бродили по колена в крови.

Всех их было около тридцати человек. Стройно и мерно выступая гуськом, в строжайшем порядке и в полном безмолвии, они обходят путешественников и смыкают вокруг них кольцо, так что те оказываются в центре круга, затем, по знаку своего вождя, застывают неподвижно.

Искатели хинных деревьев, едва успевшие прийти в себя, с весьма понятным недоумением смотрят на этот странный маневр и готовы поверить, что видят продолжение своего болезненного кошмара. Но, увы! Все это слишком действительно и реально.

Некоторое время продолжается неловкое молчание; обе стороны наблюдают друг за другом, и ни та ни другая не хотят говорить первой.

— Что ни говори, — замечает Маркиз вполголоса, — а эти граждане прекрасно маневрируют и выправка у них превосходная! Это делает честь их учителю по строевой подготовке. Только жаль — малость безвкусно размалеваны… Что вы на это скажете, мосье Шарль?

Несмотря на всю серьезность данной минуты, молодой человек не может удержаться от улыбки при этом забавном замечании. Однако эти несколько слов как будто сломили преграду.

Вождь дикарей, по-видимому, с трудом преодолевает впечатление, произведенное на него этими белыми. Он прокашливается, обменивается взглядом с колдуном и затем произносит несколько слов на языке, совершенно не понятном никому из путешественников.

— Черт возьми! — бормочет Шарль. — А ведь это может сильно осложнить наше положение! Поняли вы что-нибудь, Хозе?

— Ни одного слова, сеньор!

— Это неприятно! — сказал Шарль, затем, вдруг спохватившись, он обратился к индейцам и спросил:

— Не говорит ли кто из вас на ленгоа жераль (обыденном наречии)?