Черные Мантии - Поль Феваль

Подробности обсуждались исключительно в узком кругу:

– Дорогуша, этот ангелочек получит приданое, равное двум или трем приданым бельгийской королевы.

– За нее прочили некоего господина по имени Лекок де ла Перьер.

– Чрезвычайно странный молодой человек! А вы слышали, какие небылицы рассказывают об этом бедняге, стареньком полковнике Боццо-Корона?

– А вы знаете, что графиня, его внучка, была убита среди бела дня в самом центре Парижа?

– Ночью, дорогая моя, на скамейке на бульваре… И на каком бульваре!

– А это странное бегство…

– Так убийца скрылся?

– Нет, полиция напала на след: это Черные Мантии.

– Гайарбуа мне говорил, что в Париже больше десяти тысяч мошенников причисляют себя к этой ассоциации!

– А известно ли, зачем бедняжка-графиня отправилась на этот бульвар?

В другом узком кругу, рангом пониже:

– Ах, вот оно что! Так, значит, этот юный Мишель – родственник господина Шварца?..

– Тогда где же он был раньше?

– Баронесса… Вы же понимаете!

– Он долго путешествовал…

– Еще бы, даже успел побывать в Сен-Пелажи! Еще один узкий круг.

– Что бы там ни говорили… Барон будет рад заполучить в зятья человека, вхожего во дворец. И не только во дворец!..

– Не знаете ли вы, чем завершилась их беседа с полковником?

– Послушайте, господин Котантэн, по-моему, эта история с Черными Мантиями – просто дурная шутка.

– Может быть… а может, и не быть… Мои высокопоставленные друзья придерживаются того же мнения… Но скромность не позволяет мне продолжать.

– Четвертый узкий круг, сливки общества:

– Здесь без труда можно разглядеть их вблизи.

– Этим следует воспользоваться. Это любопытно.

– Однако это настоящий успех. Я видел здесь маркизу.

– И виконтессу, и всех обитателей дворца де…

– Слишком много судейских.

– Они любят ходить в театры. Приходится с этим мириться! Пятый узкий круг, чрезвычайно узкий и чрезвычайно ядовитый:

– Хотя в Париже его и не любят, я счел своим долгом принять приглашение.

– Мой бедный Бло, он просадил здесь не одну тысячу франков. Вот увидите, он плохо кончит. Надо же, растратить сто тысяч франков в угоду маленькой девочке!

– Об этом бале уже ходят легенды.

– Теперь все кругом мошенники! Разве я вам не рассказывал, как в воскресенье в омнибусе у меня украли табакерку, шейный платок и портмоне?.. Ах!

Это воскликнула госпожа Бло. Рантьерше показалось, что среди гостей она узнала того красноречивого путешественника, привлекшего ее внимание своими рассуждениями о Париже. Но уже через минуту госпожа Бло поняла, что ошиблась. Надеюсь, вам понятно, что иначе и быть не могло.

Но среди пустяков, о которых обычно беседуют, чтобы поддержать общий разговор, неожиданно стали проскальзывать весьма любопытные сведения; с каждой минутой количество этих сведений увеличивалось, однако никто не мог сказать, кто же первым сообщил их. Из уст в уста передавались имена полковника Боццо и графини Корона. Рассказ об убийстве графини обрастал тысячью подробностей; тут же называли имя убийцы, оно мгновенно приобрело роковую известность. Через час не осталось ни одного человека, кто бы не знал Брюно, торговца платьем с улицы Сент-Элизабет. Мы уже говорили, что графиня Корона была тесно связана с парижским светом. Ее смерть внезапно обратила в реальностью легенду о Черных Мантиях. Подтверждались слухи, уже давно ходившие среди легковерных парижан, что таинственная ассоциация, корнями вросшая в беднейшие слои нашего общества, ветвями своими уже достигла его верхушки, обычно огражденной благодаря своему богатству от досужих домыслов. Кто бы мог подумать, что полковник Боццо-Корона?..

Во всем этом была одна сплошная загадка. Графиня, в чьей жизни всегда было предостаточно как романтических, так и темных сторон, была ли она связана с ассоциацией? Страшное преступление, жертвой которого она стала, смахивало как на возмездие, так и на месть. А ее муж… это еще одна тайна.

И как-то само собой получилось, что постепенно всеобщее внимание переключилось на трех молодых людей, среди которых только один, а именно Мишель, мог претендовать на некоторую известность. Однако вместе с Мишелем все обсуждали Этьена и Мориса. Утверждали, что они были соседями этого Брюно. К тому же они сочиняли драму, сюжетом которой было дело Мэйнотта.

Никто из собравшихся никогда раньше не слышал об этом деле, но тем не менее скоро уже все рассказывали друг другу об ограблении, случившемся ночью 14 июня 1825 года в городе Кане. Кто же позаботился об этом?

Услужливые люди… Приглашенные, чьи имена остались неизвестными. На многолюдных балах вроде того, где мы с вами присутствуем, всегда есть не меньше полусотни господ, которых никто никому не представлял и чьи лица совершенно незнакомы хозяевам дома. Немало подобных лиц, кем бы они ни были на самом деле, оказалось и на балу барона Шварца. Словно опытные рыболовы бросали они свою наживку любителям позлословить, а уж те совершенно бескорыстно разносили слухи среди приглашенных.

Не обошли стороной и хрупкое создание по имени Эдме. Прежде ее видели в качестве скромной учительницы музыки: сегодня она была не менее скромна, но сколько очарования таила ее неброская красота! Вместе с госпожой Шварц ей выпала честь разделить успех, состоявший в том, что все прибывшие на бал особы женского пола внезапно воспылали к ним неугасимой ревностью. И какое отношение имела она к семье Шварц? Похоже, что эти Шварцы были лучше всех осведомлены о некой мрачной истории, где речь шла о девушке, найденной ночью, без сознания, на той же самой скамье, что и графиня Корона. На вопрос, кто была эта девушка, чей-то голос назвал имя Эдме. Эдме была знакома с Брюно, к тому же она проживала в доме «трех молодых людей», и… о чем это я? Разве теперь в это поверят?

Париж верит и не верит; он познает себя. Он равнодушно болтает о том и о сем, пересказывая немыслимые слухи, которые уже на следующий день становятся достоянием истории. Нет, он им не верит. Однако когда событие все-таки произошло – нелепое, невероятное, невозможное, – он с улыбкой, как у Вольтера, подмигивает вам и изумленно, словно Бомарше, разводит руками: а разве я вам этого не говорил?

Когда все уже перестали ждать, появился барон Шварц; он был исполнен достоинства и явно красовался своей приобретенной в тяжких трудах полнотой. Манеры его были безупречны. Слышно было, как он, раскланиваясь с гостями, говорил:

– Я счастлив, госпожа графиня. Необычайно признателен за оказанную нам милость, господин герцог. Для нас это большая честь, госпожа маркиза…

Было ясно, что он, зная свою привычку изъясняться излишне лаконично, выучил назубок все титулы и теперь исполнял обязанности хозяина, подходя ко всем, кто имел на то несомненное право. Он не был ни взволнован, ни подавлен, а опытные физиономисты даже пришли к заключению, что барон предвкушает некие весьма радостные для него события.