Операция «КЛОНдайк» - Неонилла Самухина

Леонид свесил голову с печки:

– Федор, ты что это с ним сделал?

– По душам поговорил, кресанием называется, – ответил тихо Федор, выключая свет.

– Ну и что его беспокоит? – в темноте голос Леонида прозвучал несколько зловеще.

– А беспокоит то, что его любимый племянник, подневольный раб ЦРУ, вынужден покинуть нашу страну, доставляя по заданию руководства в Америку нас, дюже опасных и важных людей, – сказал Федор, забираясь на печку. – А старику это не нравится, он уже прикипел душой к племяннику и не хочет, чтобы тот уезжал. К тому же его мучают дурные предчувствия.

– Это он тебе сказал? – поежившись, спросил Леонид.

– Нет, его предчувствия я сам увидел…

– Как это? – удивился Леонид.

– Как темный вихрь, несущийся навстречу тому, кто его ждет, – объяснил Федор.

– И что этот вихрь означает? – осторожно задал вопрос Леонид.

– Что он может смести и того, кто стоит рядом…

– Ты прямо как в страшных сказках высказываешься, – недовольно заметил Леонид. – Объясни хоть…

– Тот, кто ждет беду, – натягивает ее на себя. Скорость у нее, когда она несется к своему творцу, большая, а выглядит все это, как темный вихрь, сметающий всех: и бедового, и того, кто рядом.

– То есть нам нужно держаться от Григория Тарасовича подальше? – сообразил Леонид.

– Вот-вот. Завтра будем говорить с Филиппом, чтобы он не тянул там резину.

– Слушай, Федор, а, может, мы сами как-нибудь попробуем выбраться из страны, а? – спросил Леонид. – У меня есть документы иностранного подданства на нас с Есенией. Может, ты нас доведешь до какого-нибудь города, откуда летают самолеты, ты же эти места хорошо знаешь, и мы попытаемся тихо отвалить?

– Думаю, что нас ждут уже во всех аэропортах, и на что надеется Филипп – не понимаю… – Федор покачал головой и, помолчав задумчиво, сказал: – Слушай, рассказывали, что в пятидесятых годах погранцы обнаружили необычное «окно» на границе: один знающий человек водил в Китай контрабандистов по дну промерзшей таежной речки, которая пересекала границу и шла вглубь на территорию Китая. Бывают такие года, когда в одночасье падают сильные морозы, в реках моментом промерзает исток, обезвоживая русло. И тогда получается, что первый лед, зацепившись за берега, превращается в крышу или потолок, и между оставшимся хилым течением и льдом образуется воздушное пространство, иногда до метра с лишним высотой. Вот эти лазутчики и входили под лед такой реки километра за три до границы и, проползая по руслу, выходили километра через два после нее. А наверху следов не было никаких…

– Как же они лезли столько?

– Как-то лезли… – пожал плечами Федор.

– И ты нам предлагаешь с Есенией вот так же проползти по дну какой-нибудь реки под границей? – изумился Леонид.

Он представил, как беременная Есения будет несколько километров лезть по донной грязи, согнувшись в три погибели, и сам почти ощутил родовые схватки, которые за этим наверняка последуют.

– Нет, Есения такого не выдержит, – сказал он. – Надо что-то другое придумать…

– Какое же ты дитё все-таки, Лёньша! – хмыкнул в темноте Федор. – Куда тебя отпускать одного! Нет, сомнений быть не может: будете уходить вместе с Филиппом, тот свои интересы до конца блюсти станет, потому выведет вас отсюда, а там – поглядим! – и он замолчал, отвернувшись к стене.

«Для чего он мне эту речную историю рассказал? – недоумевал Леонид. – И заговорил прямо как Серега перед моим отъездом: „Куда тебя одного отпускать!“. Ничего, ведь справились же! Вон она, Есения, рядом, за стеночкой спокойно спит!»

И тут Леонид вдруг почувствовал непреодолимое желание увидеть Есению прямо сейчас.

«Пойду к ней!» – решил он.

Боясь передумать, он осторожно, стараясь не задеть спящего Григория Тарасовича, начал сползать с печки.

– Ты куда? – схватил его за руку Федор.

– К ней…

– Не тревожь ее сейчас… – строго сказал Федор.

– Я только посмотрю, – ответил Леонид, мягко освобождая свою руку из железной хватки Федора.

Он не стал надевать валенки, а как был – в носках, проскользнул на цыпочках к двери, за которой спала Есения, и медленно приоткрыл ее, опасаясь, как бы она не заскрипела.

Постояв немного на пороге, чтобы привыкнуть к темноте, почти не освещаемой маленьким огоньком горящей в углу перед образами лампадки, Леонид шагнул к кровати, на которой выделялся силуэт Есении.

Подойдя вплотную, он прислушался: Есения спала, отвернувшись лицом к стене, ее дыхание было ровным и глубоким. Рука, лежащая поверх темного мехового одеяла, отливала белым матовым светом.

Леонид опустился на колени перед кроватью и, склонившись к Есении, осторожно прикоснулся губами к ее обнаженному плечу.

«Замерзла, моя маленькая!» – ощутив прохладное прикосновение ее кожи, с нежностью подумал он.

Одним движением он стащил через голову футболку и накрыл ею плечо Есении, после чего вышел из комнаты, ступая на цыпочках.

Как только за ним закрылась дверь, Есения шевельнулась на кровати, с трудом переводя дыхание. Ее переполняли противоречивые чувства: все это время она безумно хотела, чтобы Леонид пришел к ней, но когда это произошло, она почему-то очень этого испугалась. Испугалась той лавины эмоций, которая обрушилась на нее.

Она не спала и слышала, как Леонид открывал дверь в ее комнату. Успев в последний момент положить обнаженную руку сверху на меховое одеяло и постеснявшись раскрыться более откровенно, она с бешено колотящимся сердцем замерла в ожидании. И в тот потрясающий момент, когда Леонид склонился к ее плечу с поцелуем, она последним усилием воли сумела удержаться и не выдать себя ни движением, ни сбившимся дыханием.

Сейчас она с трудом приходила в себя, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Высвободив вторую руку из-под одеяла, Есения потянула на себя футболку Леонида, согревающую ее оголенное плечо, и прижалась к ней лицом, вдыхая исходящий от нее знакомый запах Леонида. И не смогла сдержать стона от неожиданно накатившего на нее почти непереносимого желания. Она столько лет провела в холодной раковине своего одиночества, что ее буквально смяло это желание, заставив заметаться на постели.

Уже совершенно не владея собой, она откинула в сторону медвежье одеяло и, прижимая футболку к своему обнаженному телу, стала гладить мягкую ткань, словно это был сам ее хозяин.

– Я хочу тебя, я хочу тебя… – горячечно шептала она, одновременно вслушиваясь в собственные слова, словно их произносил он, и в этот момент перед ее внутренним взором стояло лицо Леонида, когда он овладевал ею в первый раз, там, в Юрмале.

Как он тогда боялся сделать ей больно! Как из последних сил сдерживал себя, в напряжении нависая над ней, осторожно и медленно проникая в глубь ее тела…