Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

за контроль над этой altera patria с испанцами, затем с голландцами, а теперь с французами. Она прокладывала новые пути по воде к континентам и вокруг них, к ресурсам и рынкам Африки, Индии, Дальнего Востока, Австралии, южной части Тихого океана и двух Америк, чуждых или восставших, но жаждущих торговли. Только Северо-Западный проход бросил вызов этим ненасытно ищущим британцам и отправил их домой дрожащими, но непокоренными.

Однако эти торговые флоты и защищавший их бродячий флот пришлось строить в основном из импортных пиломатериалов; колонии и покупатели должны были получать за свое сырье, серебро и золото, специи, продукты питания и экзотические фрукты продукты британской промышленности; эта процветающая торговля должна была быть загружена и профинансирована промышленной революцией. Постепенно Англия, особенно средняя и северная, и Шотландия, особенно южная, реорганизовывали свою экономическую жизнь, уводя все больше и больше населения из полей и деревень в города и фабрики, а из медленного домашнего ремесла или гильдий — в замкнутые коллективы дисциплинированных мужчин, женщин и детей, обслуживающих и подгоняющих машины и производящих промышленные товары для всего мира.

Переходу к новому этапу способствовало огораживание. Еще в двенадцатом веке умные англичане сообразили, что использовать землю на больших участках выгоднее, чем на маленьких. Они скупали отдельные фермы и «коммоны» — общие поля и леса, где крестьяне традиционно пасли свой скот и заготавливали топливо; они обрабатывали свои обширные владения с помощью наемных «рук» под руководством надсмотрщика. В пятнадцатом веке они решили, что можно получать больше прибыли, разводя скот или, что еще лучше, пася овец, чем пахая землю; ведь теперь им требовалось меньше людей, и они находили готовые рынки для туш и шерсти в прохладной, любящей мясо Британии и за рубежом. Все больше и больше крестьян продавали или теряли свои фермы и перебирались в города; крепкие йомены постепенно исчезали, унося с собой силу и гордость английского характера. К 1800 году в Британии было 15 миллионов душ и 19 миллионов овец; овцы, сказал один остроумный человек, пожирают мужчин. И по сей день, путешествуя по средним и северным графствам Англии, поражаешься скудости ферм и пашен, а также количеству зеленых и огороженных загонов, где единственными видимыми обитателями являются овцы, праздно перерабатывающие траву в шерсть и вознаграждающие своим конечным продуктом благодарную почву.

Не стоит преувеличивать: на протяжении всего этого периода (за исключением кризиса, близкого к голоду, вызванного наполеоновской континентальной блокадой в 1811 году) английское сельское хозяйство, становясь все более капиталистическим и механизированным, успешно кормило Англию без иностранной помощи.2 Сельхозпроизводители были настолько уверены в своих силах, что убедили парламент принять «Кукурузные законы», ограничивающие с помощью жестких тарифных пошлин импорт конкурирующего зерна. («Кукуруза» тогда означала любое зерно; в Англии это обычно обозначало пшеницу, в Шотландии — овес). Тем не менее, к 1790 году миграция перемещенных крестьян в города, при поддержке обедневших иммигрантов из Шотландии и Ирландии, обеспечила рабочую силу, которая сделала возможной индустриализацию.

Промышленность по-прежнему в основном располагалась в домах и ремесленных мастерских, но большая ее часть определялась и потреблялась на месте; она не была организована для оптового производства, способного снабжать разнообразные рынки, простирающиеся через границы. Домашний или цеховой работник находился во власти посредников, которые продавали ему материал и покупали его товар; его оплата определялась спросом и предложением, а также самыми голодными конкурентами; обычно жена и дети должны были работать вместе с ним от рассвета до темноты,3 чтобы не подпустить волка к двери. Нужно было найти более эффективный способ финансирования и организации промышленности, чтобы она могла удовлетворить потребности размножающихся горожан или заполнить трюмы торговцев, ищущих иностранные товары или золото.

Вдохновленная Адамом Смитом, но забывшая его предостережения, английская промышленность была ориентирована на частное предпринимательство, подстегиваемое мотивом прибыли, и в значительной степени свободна от государственного регулирования. Она получала капитал из собственных неизрасходованных доходов, от процветающих купцов, от лендлордов, собирающих доходы от сельского хозяйства и городскую ренту, и от банкиров, которые знали, как сделать так, чтобы деньги росли, обнимая их, и ссужали деньги под более низкие проценты, чем их французские коллеги. Таким образом, частные лица и ассоциации предоставляли средства предпринимателям, которые предлагали объединить продукты ферм и полей с услугами машин, трудом и навыками мужчин, женщин и детей в большем масштабе и с большей выгодой, чем когда-либо знала Англия. Поставщики капитала следили за его использованием и дали название экономической системе, которой предстояло преобразить западный мир.

Это была рискованная игра. Инвестиции могли быть испорчены плохим менеджментом, колебаниями цен или рынка, сменой стиля, перепроизводством для недоплачивающих потребителей или новым изобретением, загнанным в угол конкурентом. Страх потери обострял жажду наживы. Стоимость рабочей силы должна быть минимальной; за изобретения нужно предлагать вознаграждение; машины должны по возможности заменять людей. Железо нужно добывать или импортировать, чтобы делать машины, броненосцы, мосты, пушки. Уголь (которого, к счастью, в Англии предостаточно) должен добываться для топлива плавильных печей, очистки руд и закалки железа в сталь. Как можно больше машин должно быть связано с одним мощным источником энергии; этим источником может быть ветер, или вода, или животные, идущие по беговой дорожке или вращающие винт; но лучшей силовой установкой будет паровая машина, подобная той, что Джеймс Уатт установил на заводе Мэтью Боултона в Бирмингеме (1774). При достаточном капитале и тщательной организации любое количество машин можно было привести в действие одним или несколькими двигателями; к каждой машине можно было приставить мужчину, или женщину, или ребенка, которые работали бы на ней от двенадцати до четырнадцати часов в день, получая за это прожиточный минимум. Фабричная система приобрела форму.

Вскоре тысячи дымовых труб извергали свои дымы над растущими промышленными центрами — Манчестером, Бирмингемом, Шеффилдом, Лидсом, Глазго, Эдинбургом. В Британии 1750 года было два города с населением в пятьдесят тысяч человек, в 1801 году — восемь, в 1851 году — двадцать девять. Дороги были проложены, чтобы облегчить транспортировку материалов, топлива и продуктов на фабрики, рынки и в порты. Дилижансы были построены так, чтобы выдерживать восемь пассажиров и десять миль в час.4 Около 1808 года Томас Телфорд и около 1811 года Джон МакАдам (оба — шотландские инженеры) разработали новое дорожное покрытие, по сути, похожее на современные щебеночные магистрали. В 1801 году Джордж Тревитик построил первый паровой локомотив, который тянул пассажирский вагон по рельсам. В 1813