Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

— Вы сказали: мириады бессмертных хищников?

Феликс рассмеялся.

— Я шучу.

— Надеюсь, что да.

— Именно так. Ройбен, тебя очень легко дразнить. Ты всегда подыгрываешь.

— Но, Феликс, разве не существует каких-нибудь общих правил для всего этого?.. Ну, чтобы все морфенкиндеры признавали тот или иной закон или?..

— Вряд ли, — с плохо скрытым недовольством ответил Феликс. — Но у наших соплеменников есть традиции. Я тебе только что говорил о традициях празднования Солнцеворота. В этот день мы дружелюбно принимаем своих — и горе тому, кто нарушит этот обычай. — Он немного помолчал и добавил: — Не у всех морфенкиндеров есть место, чтобы должным образом, как это будет у нас, отпраздновать сердце года. Так что, если кто-то присоединится к нам в Модранехт, мы обязательно примем его.

— Модранехт, — улыбнувшись, повторил Ройбен. — Никогда не слышал, чтобы так называли Йоль. Во всяком случае вслух.

— Но само слово ты знаешь, да?

— Ночь Матери, — с расстановкой произнес Ройбен. — Из истории англосаксов Беды Достопочтенного.

Феликс негромко рассмеялся.

— Ты не устаешь радовать меня, мой дорогой книгочей.

— Ночь Матери-Земли, — добавил Ройбен, смакуя эти слова, свои мысли и радость Феликса.

Феликс немного помолчал, а потом продолжил:

— В старину — в старину даже с точки зрения Маргона — Йоль, праздник Солнцеворота, был поводом для встреч, для заверений в верности, в мирных намерениях, для признаний в любви, для учебы, для служения. Вот что много-много лет назад я узнал от учителя. Тому же самому он учил и Фрэнка, и Сергея, и Тибо. Именно это Йоль до сих пор значит для нас — для нас, — повторил он с подчеркнутым ударением, — время обновления и возрождения, и наплевать, что об этом думают Хелена и все остальные.

— Для любви, для учебы, для служения… — повторил Ройбен.

— Так что все не так ужасно, как ты можешь подумать, — вновь успокоил его Феликс. — Мы не произносим речей, не возносим молитв. Ничего подобного.

— Мне это вовсе не кажется ужасным. Это скорее похоже на некую всеобъемлющую формулу из тех, которые я ищу всю жизнь. И сегодня я это видел — видел в празднике, видел, как гости заражались этим ощущением, словно вдыхали какую-то чудесную отраву. Я видел, как очень многие вели себя совсем не так, как обычно. Сомневаюсь, чтобы моя родня так уж почитала всякие церемонии, праздники и торжества по случаю обновления. Можно подумать, что мир давно уже бесследно миновал все это.

— Э-э, в мире никогда ничего не проходит бесследно, — возразил Феликс. — А тем из нас, кто не способен стареть, необходимо отыскать какой-то способ отмечать течение лет, знаменовать наши стремления к обновлению духа и идеалов. Время не действует на нас, но мы вшиты в него. И если мы не будем следить за этим, то если будем жить так, будто времени не существует, тогда… тогда время может и убить нас. Черт возьми, именно во время Йоля мы укрепляемся в решимости попытаться стать лучше, чем были прежде, только и всего.

— Новогоднее очищение души, — сказал Ройбен.

— Аминь. А теперь давай забудем обо всех остальных и прогуляемся в дубраву. Дождь перестал. Пока здесь кипел праздник, у меня совершенно не было такой возможности.

— У меня тоже, и мне тоже хочется побывать там, — сказал Ройбен.

Быстро надев пальто, они вышли в чудесный сияющий лес..

Каким же спокойным и тихим предстал он в прекрасном мягком освещении; он очень походил на то заколдованное место, которое явилось Ройбену в тот вечер, когда он отправился сюда один.

Он вглядывался в теневые переплетения серых ветвей и думал, есть ли сейчас рядом с ними Лесные джентри, а если есть, то где они — на земле или высоко в кронах.

Они шли все дальше и дальше, мимо неубранных столов, оставшихся от приема, и все глубже погружались в сказочное сияние.

Феликс молчал, погруженный в собственные размышления. Ройбену очень не хотелось нарушать его сосредоточенность, портить его удовлетворенное и откровенно счастливое настроение.

Однако он чувствовал, что это нужно сделать. У него просто не было выбора. И так он слишком долго оттягивал. Да и вообще новость должна порадовать Феликса, так почему же он жмется? Почему тревожится?

— Сегодня я видел Марчент, — сознался он. — Причем видел не единожды и совсем не такой, как прежде.

— Неужели?! — Феликса его слова явно потрясли. — Где? Расскажи. Расскажи все, в подробностях. — В его голосе вновь прорезалась так несвойственная ему боль. Даже разговоры о других морфенкиндерах не вызывали у него столь заметного страдания.

Ройбен рассказал о том, как в первый раз увидел ее в деревне в обществе Элтрама, где она передвигалась так, будто была совершенно, полностью материальной, и о тех секундах в темном углу оранжереи, куда она явилась как будто в ответ на его призывы.

— Простите, что я не рассказал вам об этом сразу. Сам не могу объяснить, почему так получилось. Но я так переживал!..

— О, я все понимаю, — ответил Феликс. — Не вини себя ни в чем. Ты видел ее — вот что важно. Я-то все равно не смог бы ее увидеть, даже если бы ты сразу предупредил меня.

Он тяжело вздохнул, скрестил руки и обхватил себя за плечи, точно так же, как в первый раз, когда Ройбен заговорил с ним о призраке Марчент.

— Они прорвались к ней, — печально сказал он. — Именно так, как я и надеялся. И теперь могут увести ее прочь, когда на то будет ее воля. Они могут проложить свой путь, дать свой ответ.

— Но, Феликс, куда они уходят? Где они находились, когда вы воззвали к ним?

— Не знаю. Некоторые из них всегда находятся здесь. Некоторые постоянно скитаются. Они там, где лес гуще и темнее, где тише и спокойней. Я собрал их вместе. Вообще-то я звал Элтрама. А насчет того, действительно ли они уходят в какие-то недоступные дали, — ничего не могу сказать. Но собираться в одном месте или показываться по несколько раз — для них необычно.

— Значит, она станет одной из них?

— Ты видел только то, что видел. Я бы сказал, что это уже случилось.

— Но неужели мне так и не удастся поговорить с нею? — спросил Ройбен. Он понизил голос, но не потому, что опасался, что его подслушают Лесные джентри, а лишь потому, что сейчас он изливал Феликсу свою душу. — Я все же думал, что такое может случиться. Однако когда я увидел ее в оранжерее, то не попросил об этом. На меня навалилось оцепенение, я утратил способность разумно мыслить. Я даже не смог дать ей понять, насколько сильно мне нужен разговор с нею.

— Не забывай, что именно она пришла к тебе, — напомнил Феликс. — Это она пыталась говорить с тобой, она хотела о чем-то спросить тебя. И может быть, теперь она получила ответ.

— Молюсь, чтоб это было так, — ответил Ройбен. — Она казалась удовлетворенной. Она казалась целостной.

Феликс вдруг остановился, по-видимому, задумавшись; его глаза медленно скользили по лицу собеседника. Потом он слабо улыбнулся.

— Пойдем-ка назад, — сказал он, — что-то я начинаю мерзнуть. У нее будет время, чтобы поговорить с тобой. Много времени. Помни, что Лесные джентри не уйдут отсюда до Рождества и, вероятно, даже до Нового года. Им очень важно быть здесь в то время, когда мы устраиваем свой круг. Лесные джентри будут петь с нами и играть на скрипках, дудках и барабанах.

Ройбен попытался представить себе эту картину.

— Должно быть нечто неописуемое.

— Время от времени что-то меняется — в зависимости от того, что они сочтут нужным привнести в церемонию. Но они всегда любезны, всегда добры, всегда преисполнены искреннего стремления к обновленью. Они — самая суть любви к этой земле, ее сезонным переменам, процессам, в ней происходящим, и к ее возрождению как таковому. Могу заранее сказать, что человеческие жертвы в Солнцеворот их совершенно не привлекают. Напротив, это самый верный способ оттолкнуть их от себя. И, конечно, ты, Ройбен, очень им понравился.

— По словам Элтрама, — уточнил Ройбен. — Но я подозреваю, что его сердце похитила Лаура — когда ребенком прогуливалась по этим лесам.

— Ну, они как-никак называют тебя Хранителем леса, — сказал Феликс. — А ее — Госпожой леса. К тому же Элтрам знает, как ты страдаешь из-за судьбы Марчент. Сомневаюсь, чтобы он намеревался оставить тебя без каких-либо известий от нее. Уверен, что даже если дух Марчент покинет этот мир, Элтрам обязательно сообщит тебе что-нибудь еще до Нового года.

— И все же, Феликс, на что вы надеетесь для Марчент?

— На то же самое, на что надеешься и ты. Что она вскоре обретет покой и что она простит меня за ошибки, недостаток мудрости и просто глупые поступки. Ты, впрочем, не должен забывать и о том, что Лесные джентри довольно-таки рассеянны.

— То есть как?

— Все духи, призраки, все сущности, не имеющие физического тела, все они легко отвлекаются на всякую всячину, — пояснил Феликс. — Они не укоренены в материальном мире и потому не привязаны ко времени. И потому, случается, не понимают по-настоящему того, что причиняет нам боль. Это вовсе не необязательность и тем более не измена. Это всего лишь эфирная сущность духов. По-настоящему сосредоточиться на чем-то они способны, только пребывая в материальных телах.