Избранное. Молодая Россия - Михаил Гершензон

Вольд. Время дорого, Sophie. – Нам не нужно алтаря – око всевидящее видит нас здесь. – Дай руку, Sophie. – Здесь, на этом самом месте, за год перед сим наши взгляды в первый раз встретились; здесь сердце твое, Sophie, забилось новым чувством – здесь, на этом священном месте, клянись мне, Sophie, именем Бога Всемогущего, клянись драгоценною жизнию твоей матери, клянись святостью твоей девственной чистоты, – клянись, что для тебя всегда и везде будет священна память моя; что ты и тенью сомнения не омрачишь моего светлого образа. – Пускай толпа вопиет против меня – брось им кость – они замолчат.

(Слышен второй свисток).

О! как летишь ты, время! – стой! – Клянись,Sophie, что в этом сердце, в этом храме,Где я, как бог верховный, ликовал,Ты жертвовать не будешь идолуДругому, чуждому… Клянись, что тайнаСвиданья нашего в сию минуту,С тобою ляжет в саван гробовой!

Sophie. Довольно, Вольдемар! Здесь, перед лицом Бога – здесь, на этом самом месте, я клянусь быть твоею в вечности – обручаюсь с тобою союзом смерти. Обменимся кольцами – прими свою супругу, Вольдемар! (Бросается в его объятия).

Вольд. Sophie, прими сей брачный поцелуй!

(Раскаты грома и третий свисток)

Ага! пора! готова жертва!И розами увенчана глава!Первосвященник! подымай секиру!А вы ликуйте, жители Олимпа!Вам теплый пар от крови человекаПриятнее амвросии небесной!Прощай! Будь мужественна, Sophie! Будь готова на все!

Sophie. О гордый человек! Смотри (вынимает кинжал) и научись понимать женщин.

Вольд. Порция! – прощай!

(Раскаты грома; барабан; выстрелы. Занавес опускается).

Он уходит – куда? – Разрушить старый мир, потому что это все, что он может.

Ты можешь ли из бурного хаосаМогучим словом вызвать новый мир?

Нет, такого слова он не знает. Он может только разрушить, и, следовательно, сам должен умереть, пасть под обломками. Но и этого довольно: разрушение само обновляет мир, оно – источник жизни.

Эта мысль уже и раньше мелькала у Печерина – например, когда он думал о смерти, глядя на Рейнский водопад. Теперь он придал ей универсальный смысл. Он послан на землю для того, чтобы призвать в мир Смерть-обновительницу. Так возникла у него философия смерти, в которой его личная участь неразрывно сплелась с представлением о грядущем мировом катаклизме. Поэму, посланную друзьям одновременно со «сценами», он так и назвал: Торжество смерти[354].

Эта поэма – грандиозная симфония Бетховенской силы и Бетховенской мрачности. Она слаба по фактуре стиха, как и все, что написал в молодости нетерпеливый Печерин, не дававший себе времени отделывать написанное; и все-таки она обнаруживает пламенную душу и мощное поэтическое дарование.

Она начинается картиною февральского праздника в Петербурге. Печерин вспоминает надежды, которые он когда-то возлагал на «святую пятницу», вспоминает смелые речи, которые раздавались на февральском празднике; теперь и эти надежды, и эти речи кажутся ему детской игрой. Рука деспота задушит всякое свободное движение, а чего не сделает она, то за нее сделает пошлость общества, засасывающая, как тина. Затем следуют две вставки – баллады: о русском юноше и о графине Турн. Их содержание тождественно: это две повести о любви, разбивающейся о социальное неравенство. Возможно, что эта тема была внушена Печерину историей его собственной любви к Софии, но возможно и то, что он хотел изобразить общее явление – как предрассудки людей попирают жизнь, насилуют природу. Такова первая часть поэмы. Вторая изображает разрушение «древней столицы». Мстя «за столетние обиды», Немезида посылает на столицу бушующее море, и хоры пронзенных кинжалами сердец, погасших факелов и «пяти померкших звезд» (пять казненных декабристов) благословляют карающую руку Немезиды. Печерин использовал здесь ходячее поверье, что Петербург когда-нибудь погибнет от воды{620}. Лермонтов также написал стихотворение на эту тему, где, впрочем, под волнами, наступающими на дворец, разумеется народная масса[355], а по словам графа В. А. Соллогуба, Лермонтов любил также «чертить пером и даже кистью вид разъяренного моря, из-за которого подымалась оконечность Александровской колонны с венчающим ее ангелом[356]. Последняя часть поэмы – интермедия: апофеоз Смерти освобождающей и обновляющей. В эпилоге выступает сам Поэт.

Торжество смерти

За синим за морем, в далекой земле,Сошлись молодцы пировать в феврале.Тарелки брязжат и стаканы звенятИ вольные речи сверкая кипят.Дверь настежь, – с гуслями вошел старичок,И всем поклонился, и сел в уголок.За ним с самопрялкой старуха вошла,С собой для потехи кота привела.Ерошится кот и сверкает хребтом,Сердито мурлычит и машет хвостом.Уселась старуха – прядет и поет;Под музыку пляшет, мурлыкая, кот.

Старуха (поет в нос)

Пряжа тонкая прядися!Веретенышко вертися!А веревочка плетися!Тру-ру, тру-ру, тру-ру.

Кот

Мяу, мяу, голубок.Не гуляй, друг, одинок!Мяу, мяу, молодцы,Прячьте в воду все концы.Мяу, мяу, мяу, мяу, мяу.И старец пустился на гуслях играть —С присвистом, с прищелком пошел припевать.

Старик

Ай веревочка свивается,Ай люли! ай люли!Да на шейку надевается,Ай люли! ай люли!

Старуха

Пряжа тонкая прядися!Веретенышко вертися!А веревочка плетися!Тру-ру, тру-ру, тру-ру.

Кот

Мяу, мяу, серый кот!Кошечка на крыше ждет.Мяу, мяу, чижик мой,Сидя в клетке, смирно пой.Мяу, мяу, мяу.

Старик (закатисто)

Ах, головушки вы удалыя,По французской моде завитыя!Вам не долго почиватьНа подушечках пуховых,Вам не долго погулятьВ мягких шапочках бобровых!Ай веревочка свивается,Ай люли! ай люли!В узелочек заплетается,Ай люли! ай люли!Да на шейку надевается,Ай люли! ай люли!

Старуха

Пряжа тонкая прядися!Веретенышко вертися!А веревочка плетися!Тру-ру, тру-ру, тру-ру.

Кот

Мяу, мяу, кот глядит:Чижик в клетке не сидит;Мяу, мяу, чиж запел, —Чижика наш котик съел.Мяу, мяу, мяу, мяу.

Старик (закатисто)

Ах вы шейки белоснежные!Дети барские вы, нежные!Галстучки пеньковые,Други покидайте!Галстучки шелковые К зиме припасайте.Ай веревочка свивается…

Тут барин, схватясь за бутылку, сказал:«Перестань, старый черт, ты мне скуку нагнал!Старуха, не пой! а ты, кот, не пляши!А лучше, старик, ты нам сказку скажи!»Старушка и котик затихнули вмиг,И начал им сказочку баять старик.

Сказка о трех Новых годах

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});