Курский излом - Валерий Замулин

— Держись, Армо. Марс иногда и армянам помогает!

— Спасибо, Володя, знаю, ты всегда был уверен в интернациональных настроениях языческих богов!

— Гляди, — басит Горелов, — на бога надейся, а сам не плошай.

Не плошаю, как могу. Есть потери, но люди чувствуют себя уверенно. С переднего края в полосу обороны бригады отошли артиллерийские подразделения 6‑й гв. А, снова включились в борьбу с танками врага. С ними чувствуем себя веселее, хотя становится все тяжелее.

…А враг упрямо лезет вперед… Где–то танки, противника провалились через первые траншеи нашей пехоты, перевалили через них, углубились в нашу оборону. Кажется, ничего живого не осталось в этих траншеях. Ан нет! Танки ушли вперед, а траншеи ожили, в них поднимаются бойцы и снова ведут бой с вражеской пехотой, наступавшей под прикрытием этих танков. [580]

…То тут, то там стреляющие башенки, чуть возвышающиеся над полем сражения, — это закопанные в землю наши танки. Они менее уязвимы для артиллерийских снарядов. Танковая рота лейтенанта В. А. Бочковского уничтожила десять танков. Лейтенант Б. В. Павлович подбил три вражеских танка, из них одного «тигра» (потом он вместе с экипажем отбуксировал этот «тигр» № 824 в тыл, и эта машина демонстрировалась в Москве на выставке трофейного оружия). Два «тигра» на личном счету лейтенанта Г. К. Карпиноса, три — лейтенанта И. А. Никитина»{538}.

С утра 6 июля и почти до исхода дня наряду с вереницей проблем, возникавших в ходе наступления, генералу Кнобельсдорфу пришлось ломать голову над ситуацией в бригаде «пантер». Помимо того что первые бои выявили ряд существенных недоработок конструкторов новых машин, из–за чего уже их значительное количество вышло из строя, у корпуса возникли и организационные проблемы — встал вопрос о налаживании эффективного взаимодействия 10‑й тбр с корпусом и вообще о создании эффективного органа управления более чем 300 танками дивизии «Великая Германия».

Налаживать связь и взаимодействие с частями «Великой Германии» должен был штаб 10‑й тбр и ее командир полковник Декер. Но к моменту начала операции «Цитадель» непосредственно в район действия дивизии он полностью не прибыл и к работе не приступил. С тем, какая неразбериха творилась в бригаде 5 июля, читатель уже знаком, был об этом осведомлен и Кнобельсдорф. «Из–за возникших трений между отдельными командирами, — писал генерал инспектор танковых войск Г. Гудериан начальнику штаба ОКХ генералу Зейдлицу, — этот штаб на начальной стадии не функционировал»{539}.

Проблемы с управлением продолжились и на следующий день. Перейдя утром 6 июля в наступление, бригада потеряла связь с командованием дивизии. Несколько часов кряду ни генерал Хейерляйн, ни штаб корпуса толком не знали, где находится и как действует, и действует ли вообще, столь мощнейшее бронетанковое соединение. Лишь после того, как в дивизию, а затем и в бригаду был направлен офицер связи, корпус, опять же с трудом, начал получать хоть какую–то информацию. Но и после этого выстроить эффективную систему взаимодействия войск дивизии со столь значительной танковой группировкой не удавалось. В значительной степени этому мешала и личная неприязнь Штрахвица и Декера. Амбиции [581] и отсутствие элементарного взаимопонимания между офицерами наложили существенный негативный отпечаток даже на взаимодействие их в ходе боев. Вот цитата из рапорта, который направил полковник Декер генералу Г. Гудериану 12 июля 1943 г.:

«Господин генерал!

Согласно Вашему приказу докладываю о первых результатах операции, о возникших трудностях и моих впечатлениях после возвращения в штаб бригады, откуда я был вызван в соответствии с приказом. Замечу, что положение дел в мое отсутствие было весьма плачевно, о чем и сообщаю далее.

…На следующий день (6 июля. — В. З.) в результате атаки 300 танков бригады мне удалось дойти до второго оборонительного рубежа. После каждой успешно завершенной такой атаки при минимальных потерях я, согласно приказу, докладывал генералу фон Кнобельсдорфу.

Танковая бригада действовала совместно с дивизией «Великая Германия». В танковом полку «Великая Германия» было восемь рот танков Т-4 и рота «тигров».

Командовал полком граф фон Штрахвиц, находившийся на танке «Лев». Взаимодействовать с ним во время атаки было весьма затруднительно, так как он предпочитал действовать самостоятельно и не отвечал на позывные по радио. В конце концов, когда мне было приказано прибыть в штаб к генералу фон Кнобельсдорфу, фон Штрахвиц предпринял совершенно не поддающиеся логике действия, приведшие в результате к необратимому оголению фланга. Таким образом, в результате бездарных тактических маневров мы потеряли 12 «пантер», которые подорвались на минах и были уничтожены путем поражения в уязвимые для них борта»{540}.

Для специалистов приведенная цитата не является сенсацией, а вот для широкого круга читателей, думаю, будет достаточно интересной. Она позволяет смахнуть налет идеализации германской армии, и особенно ее танковых войск, которым порой грешат некоторые авторы, и взглянуть несколько по–иному, изнутри, на нашего противника и его командный состав.

Понимая, что так дальше продолжаться не может, Кнобельсдорф решает проблему. В 17.25 он приказывает объединить оба полка: 39‑й тп и тп «Великой Германии» под единым командованием полковника графа фон Штрахвица. Этот выбор не был случайным, граф пользовался авторитетом опытного и знающего командира–танкиста, которого знали в [582] дивизии и ценили. С этого момента и в последующие несколько дней в документах 48‑го тк созданное временное формирование именовалось как бригада Штрахвица, а потом, после ранения, вновь — бригадой Декера. Расчет опирался на то, что танковый полк дивизии является «родным» для нее и его штаб достаточно быстро, безболезненно поможет «влить» в ее состав полк «пантер». Полковник Декер участвовал в боях 5 и 6 июля, но после принятия решения Кнобельсдорфа он был вызван в штаб 48‑го тк для изложения ему сути приказа и находился почти неделю вне бригады.

Отмеченная в докладе Декера «не поддающаяся логике» атака была предпринята после 19.00 при атаке противника на Луханино. Командование «Великой Германии» попыталось протаранить нашу оборону массированным ударом танков на узком участке, не учтя в полной мере ни силу артогня с флангов, ни отсутствие возможности маневра из–за минных полей. Мне приходилось слышать рассказы ветеранов 1‑й ТА, которые вспоминали о том, что вечером 6 июля немцы предприняли необычную атаку. Между собой бойцы назвали ее «психической». На позиции бригад 3‑го мк и стрелковые подразделения 90‑й гв. сд двинулся огромный клин бронетехники, эшелонированный в глубину, причем атака началась без обычной для противника предварительной обработки с воздуха наших рубежей. Танки шли как на параде, казалось, даже интервал между ними был выверен до сантиметра. Наши офицеры, наблюдая в бинокль, начали считать бронетехнику, но сделать это не удалось, дым от двигателей десятков танков, а затем пелена пыли от разрывов снарядов заволокли часть техники. Решили, что атакует больше сотни, так как при подсчете сбились на цифре 82 танка. Наиболее эффективный огонь по этому клину вели батареи 1837‑го иптап, которые отошли в район Луханина после того, как прикрываемый ими отход 196‑го гв. сп и других подразделений 67‑й гв. сд в основном был завершен. Из журнала боевых действий 48‑го тк:

«19.00 «Великая Германия» докладывает, что после преодоления сильно заминированной местности с рядами колючей проволоки и противотанковым рвом находится в наступлении по балкам Ольховая, Большой. Бои очень тяжелые.

20.10 «Великая Германия» докладывает об ожесточенных боях против противотанкового фронта южнее Сырцево. Наши потери тяжелые. 11‑я тд также очень медленно продвигается около выс. 241.1 с танковым полком под очень сильным противотанковым огнем. Разведбатальон со штурмовыми орудиями прорвался с юга на эти вражеские позиции. Приходится взвешенно оценивать ситуацию и позволить частям боевой [583] группы на восточной окраине леса юго–восточнее Дуброво продвигаться вперед с перерывами»{541}.

В некоторых публикациях высказываются сомнения в том, что немцы в период июльских боев на обояньском направлении применяли в одном бою сразу по 70, 100 и более танков для прорыва нашей обороны. Авторы относят это к стремлению наших командиров преувеличить свои заслуги в отчетах перед вышестоящим командованием. Артиллеристы и танкисты якобы перекладывали свою вину за неумение воевать и большие потери в материальной части на то небывалое количество бронетехники, которое немцы использовали в боях. Особенно часто эта мысль начала звучать с выходом в свет на русском языке воспоминаний битых генералов вермахта. Сравнивая их с мемуарами наших военачальников, публицисты находят (естественно) серьезные расхождения в описании тех или иных событий, а поработать в архивах и проанализировать имеющуюся там информацию не удосуживаются. В результате появляются дутые сенсации. Это касается не только вопроса о применении бронетехники.