Зарождение добровольческой армии - Сергей Волков

6 декабря 1917 года в Новочеркасск прибыл генерал Корнилов. Вскоре потом на Дон стали приезжать и остальные быховские узники. Приказом генерала Алексеева генерал Корнилов 25 декабря был назначен командующим Добровольческой армией, а в руках генерала Алексеева сосредоточилась лишь политическая и финансовая часть Добровольческой армии. Генерал Деникин возглавил все сформированные части армии, как в Новочеркасске, так и в Ростове. Таким образом, генерал Деникин стал начальником гарнизона в Новочеркасске с начальником штаба генералом Марковым, а я занял должность офицера Генерального штаба, соответствующую по должности старшему адъютанту штаба дивизии. Все остальные генералы числились при штабе армии. Начальником штаба армии был генерал Аукомский.

Расположение добровольческих частей в двух городах при неустанном приближении большевиков и при растущей неурядице на Дону побудило командующего армией сосредоточить все части в одном месте. Таким пунктом в то время был выбран Ростов. В середине января (кажется, 11 числа) части из Новочеркасска перешли в новое расположение. Штаб армии занимал особняк во дворе Парамонова, и сам штаб стал называться полевым штабом Добровольческой армии. Вход в помещение полевого штаба разрешался только по пропускам, которые выдавались в другом месте. Дежурство по полевому штабу исполнялось офицерами из конвоя генерала Корнилова. При входе посетителя дежурный офицер требовал пропуск. Служба неслась добросовестно. Одним из таких дежурных офицеров я помню прапорщика баронессу Боде, [268] позднее убитую в конной атаке дивизиона полковника Рашпиля [269] под Екатеринодаром. Прапорщик Боде была строгим дежурным офицером.

В Ростове я был назначен начальником «инспекторско–хозяйственного отдела». Собственно хозяйственного дела в нем не было, но лишь инспекторское — близко касавшееся финансов.

Дабы не забыть, вернусь назад, к своему пребыванию в Новочеркасске, чтобы поведать случай, свидетелем которого я был. В Новочеркасске в доме штаба формированных частей жили генерал Корнилов и генерал Деникин. К ним могли приходить те лица, которых я предварительно решил допустить. От нежелательных посетителей я коротко отделывался.

Штаб же армии располагался в другом месте — в одном из зданий донских правительственных учреждений.

Как‑то мне пришлось зайти в штаб армии. Штаб армии находился в большом помещении, где была отдельная комната, стены которой и двери были из тонких досок. Я говорил с начальником связи полковником Трескиным, [270] и в этот момент вдруг открывается дверь комнатки, выходит генерал Корнилов, резко хлопает дверью и говорит: «Мерзавцы!»

Оказалось, что в этой комнатке происходило совещание общественных деятелей, прибывших из Москвы, в том числе и Милюкова.

Добровольческая армия, находясь в Ростове, представляла из себя как будто бы «проходной двор». Места убитых и раненых немедленно заполнялись новыми добровольцами. Материальное положение было весьма тяжелое, и не только в финансовом отношении, но и по части снабжения обмундированием, бельем, обувью и т. д. И это при условии, что все было в изобилии в интендантских складах. Помимо материальной необходимости Добровольческая армия обладала еще одним недостатком, и довольно крупным: она была Добровольческая. Поступали добровольцы по контракту, после чего по желанию могли или оставаться в армии или уходить.

Счастье то, что в армию большинство записывались ИДЕЙНО. Несомненно, что этот стимул спаял всю армию в одно целое и духовно крепкое тело. К сожалению, если солдаты не записывались, то это было понятно, но и офицеры мало откликнулись на зов Добровольческой армии. И это было тут же, под рукой у Добровольческой армии, в самом Ростове, который был заполнен офицерами в несколько тысяч человек, а записывались в армию единицы. Остальная масса пассивно относилась к вступлению в Добровольческую армию, чтобы потом молча сложить свои головы от руки большевиков. Мне припоминается один день в конце января или начале февраля 1916 года, когда я по делу посетил комендатуру Ростова и был свидетелем безобразного явления. В этот день происходила регистрация офицеров, и вот среди собравшихся раздался громкий голос:

— И что это за безобразие! Все регистрация и регистрация! И когда этому будет конец?..

Говоривший был в чине ротмистра и явно был из кадровых офицеров. Мне тогда казалось, что настало время перехода от добровольчества к исполнению воинской повинности по мобилизации, но командование Добровольческой армии придерживалось системы добровольной записи.

С каждым днем положение Добровольческой армии ухудшалось. Большевики давили со всех сторон, Дон переживал свою трагедию.

Атаман Каледин 29 января покончил самоубийством, но и смерть атамана не взбудоражила Дон.

При такой обстановке командование Добровольческой армией решило оставить Ростов и двинуться в неизвестность — «за синей птицей».

За несколько дней до начала 1–го Кубанского похода в Ростове был сформирован Инженерный батальон из двух рот, личный состав которого состоял из пленных чехословаков под командованием полковника Кроля и другого офицера–чеха — Немеца. Я принимал живейшее участие в формировании этого батальона.

За 3—4 дня до нашего оставления Ростова произошли два события, при воспоминании о которых я волнуюсь и сейчас.

Сижу я в инспекторско–хозяйственном отделе Добровольческой армии с двумя адъютантами генерала Деникина (один — поручик 18–го стрелкового полка, а другой — 4–го полка какой‑то дивизии). Дверь в комнату открыта. Мимо проходит штатский в пальто, бритый, без усов и бороды, в очках. Я его не узнал в тот момент. Он прошел к генералу Деникину и в скорости ушел из штаба. Это был Милюков. Приблизительно в то же время к генералу Корнилову приезжал Керенский. По слухам, генерал Корнилов предложил ему убраться из Ростова, если он не желает быть повешенным. Керенский пробыл в Ростове, говорят, 3 дня.

На моей душе грех: одного не узнал, а о другом узнал, когда было поздно. Как Милюков, так и Керенский являются главными виновниками гибели нашей Родины. Я бы их обоих тогда же ликвидировал бы, и они не могли бы продолжать свое злое дело. А за три дня до выхода из Ростова к Добровольческой армии присоединился и известный матрос Баткин, о котором я буду говорить в следующей части моих воспоминаний.

8 февраля генерал Корнилов решил произвести мобилизацию лошадей и подвод. Мобилизация была поручена штабс–ротмистру Н. М. Алексееву (сыну генерала Алексеева).

Штабс–ротмистр Алексеев зашел в мое инспекторское отделение и просил дать ему сведения о количестве транспортных средств, необходимых для отдела. Нужна была одна пароконная подвода и одна верховая лошадь. На второй день я получил верховую лошадь без седла и даже уздечки, а лошадей для подводы без всякой упряжи. В тот же день все это пришлось оставить, а дела отдела сжечь. Я вышел пешком в поход.