Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

Первушину чуть различал, что-то светло-русое?.. — дама. Не смущайся, останься у меня, надо будет — пропишут. Но я не смею связывать-принуждать тебя. Найдешь лучшим — остановись в отеле, хорошем, рядом, на рю Моруа, против нашей улицы. Отель «Рояль-Версай». М. б. найдем No. Вместе сходим. Там — все удобства и порядок, и чисто, очень. Знаю, жили знакомые. 2 мин. от меня. Но мне досадно обдирание. Такой развал во всем, и алчность. Да, на воздухе — лучше. Но отдаленность. И какие еще! люди они? Хорошо ли ты знаешь их? Были, м. б., но… _т_е_п_е_р_ь?!.. К Нюстрин — ни ногой! Тебя там _в_ы_ж_м_у_т, возможно. Ты так открыта, так доверчива, так чиста, и все собой меряешь. Только, думаю, — хочу верить, — во мне не ошибешься: я — _т_в_о_й, _п_о_ тебе, того же затора. Плюнь на заботы «дня». Но меня тронуло — о кобылке… — всегда-все — ты! Не знаю адрес Вигена, он нужен мне для Ивонина. Для меня — ничего не нужно мне, Ты — и все, сверх-все. Тебе необходим полный отдых, остынь от. «горячки». Тогда найдешь себя и — из-себя. Серов — лечи он меня — _в_с_е_ запустил бы! — он — «спрохвала», _т_а_к…, «пройдет». Конечно, никакой бы вакцинации. Знай одно и успокойся: четвертый день работаю, до упаду. Неразумно? Душа разрешила, а я ее слушаюсь. Как тебя. Я счастлив-радостен, что не вызвал в тебе отталкиванья. Этого страшился. Мы совсем ничего не сказали друг другу. Я, с одурелости… _ч_и-т_а_л_ тебе! Разве _т_а_к_ надо?! Надо — _в_с_е. И, Бог поможет, — мы _в_с_е_ восполним. Сколько хочу поведать, _р_а_с_к_р_ы_в_а_т_ь_ тебе, из сердца! из _у_м_н_о_й_ души!!.. полубезумной. Сто-льким живу, теперь, горю… _н_е_с_у_ в себе, для тебя. Читал бы тебе Тютчева, Пушкина. А это верно: «Ночевала тучка золотая…» и — «в путь пустилась… _р_а_н_о_. Но… остался влажный след в морщине… Одиноко… он стоит… Задумался глубоко… и тихонько… пла-чет он… в _п_у_с_т_ы_н_е»551.

Но — выпрямимся! Поглядим в глаза!.. Бодрость, упованье! Олёк-ласточка, обвиваю тебя сердцем, его _с_в_е_т_о_м_ во мне. Т_ы_ — всем очарованье. Так я — и о себе — высказал Юле, и она поняла и приняла свято, нежно. Знай это. Я часто сбивался — «Юля!..» — Но, ведь, только она _т_а_к_ меня знает. Она — чиста и добра непреложно. Она — _п_о_н_и_м_а_е_т_ мое очарование. И оно — оправдано в ее глазах. Впо-лне. Так и знай. Очарование — светлое — тобою. И мне ни-как не стыдно, и не стеснительно. Но она — ни-чего другого _н_е_ знает. И не будет знать. Того сближения душевного… Она твердо знает, что _в_с_е_ _н_а_ш_е — по _и_н_о_й_ воле. Оно — даровано… м. б., _м_о_л_и_т_в_о_й. Оно — освящено высоким чувством, и… неприглядностью, и сиротством жизни моей. Она знает, что это мне — как дар сокровенный, _в_ы_м_о_л_е_н_н_ы_й. Что это по воле _т_о_й, ее Оли… Я даже не открыл тебе закрытую фотографию усопшей Оли, снятую через 3–4 часа по кончине… Она у икон. Мне не пришло на мысли, как многое. Я только после увидал все «провалы». И как же скорбел! Я никогда не открываю. Ты увидишь… — и — поразишься: «уснула». И — какое светлое, какое _ж_и_в_о_е_ лицо! какое — юное!!.. О, не _т_о_т_ портрет — больной… о, не тот!.. А когда перед «накрытием»… в белых лилиях… И я вскрикнул…. — «Царица!..» Ты увидишь… Это _о_н_а_ _с_а_м_а_ позволит. До-зволит. Ибо взгляд твой — чистый и святой, — _л_ю_б_я_щ_и_й, я _з_н_а_ю. Благоговейный. Перекрестясь, я позволю себе открыть — чистую — ч_и_с_т_о_й. Ибо _э_т_о — _м_о_е, во мне, живило меня, _в_е_л_о, держало, выпрямляло. Оно, тленное еще, земное. И — спасало. От многого. И я — не сбился. Только — через _Н_е_е. На этот светлый и покойный Лик — можно только молиться. Это — укрытая _и_к_о_н_а. По-мни, верь мне. Мы — земные, пока… она — небесная. И она доселе возносит за меня моленья. Знаю. И ты знаешь. Она и мальчик. Это — _т_а_м. Здесь — волею непостижимой — _т_ы. Благодарю Тебя, Господи! Не отринул. Хоть и не заслужил я… лишь — пытаюсь.

Если успеешь, дай знать, когда приходит «Этуаль дю Нор»[178], я наведу справки в отеле. Или — потом?.. Ты скажешь. Так ты нужна мне! так — желанна!..

Трудно глазу, хоть и не болит, но залит, мягко, как в воде. И — не просматриваю письма. Поцеловал твои цветики. Благодарю. После письма вымой руки спиртом. Хотя м. б. это и не опасно. Не знаю. Крым нет 5-й день. Серов навещает. Почту не смотрю. Ах, раззява, не дал тебе в дорогу купленных — для тебя же! — бананов хотя бы. Ни-че-го! _П_у_с_т_о_й_ был — не был. И — не виноват… Я болтался без сил — в полусознанье. И — пытался — держаться… Господь с тобой, мой Свет, покой, опора и оплот. Крещу, благословляя. Целую, Оля! Твой Ванюша 5 час.

Кто опустит письмо?.. Пошли, Господи, Меркулов уже был, и другие. Зашел бы кто.

123

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

11. VI.1946 Вторник 4 ч. дня

Солнце мое, свет мой! Оля!.. Я повторяю, я пью это чудесное — Оля — живу и томлюсь им сладко. Для мена _в_с_е_ _у_ш_л_о — с тобой552. Я в пустоте, во тьме… я не хочу видеть дневного света, — _м_о_й_ _с_в_е_т, _С_в_е_т_ — светит в _и_н_о_м, где-то… Но он же и во мне, и ничего другого никакого света не надо мне. Какое истомленье! как остро почувствовалось одиночество, до _п_у_с_т_о_т_ы_ даже во мне самом… О, ч_У_д_н_а_я… О, моя вечная Оля, — _к_а_к_ же ты мне открылась! _В_с_е_ — в тебе… _В_с_е_ — через тебя беру, _в_с_е_ — _т_ы. На всем у меня — ты. Ты заполнила все во мне, и я ничего уже — без тебя — не воспринимаю. Деточка бесценная, чистая, мудрая, глубокая, — и вся — боль, и вся — радость, и вся — _с_в_е_т… Нет сил, ни мысли… — нет тебя, и во мне иссякло _м_о_е. Но это лишь ощущение, преходящее… Тобой _в_с_е_ будет _р_а_с_т_и, твориться. Ты меня _о_д_а_р_и_л_а_ огромным, _н_о_в_ы_м. Как же ты многолика, чудо-сердце мое!.. Нет слов.

Вернулся — в тоске смертной. В полдень — твой дар прощальный — о, на срок, только на срок — прощальный! — твои цветы. С ними как бы вступила ты, твое дыханье я услыхал, слышу, — в розоватых-нежнейших гляйолях, в розовом милом цветке — шапках… — о, нежная! Я плакал… Какая ты!.. Ты… вся ты…