Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру

Он посмотрел на мой живот, наклонился ко мне и зашептал так торопливо, словно боялся, что его прервут:

— И Серпетис такой же, мам. Он не хочет, чтобы я говорил про него плохое, но я не люблю Серпетиса. Они говорили о новой жене для папы. После того, как родится ребенок, он хочет взять себе новую жену. Серпетис не стал тебя защищать. Он только кивнул. Почему он сам не женится, мама? Пусть сам берет себе в жены кого-нибудь. Это наш дом. Вот отец женится, и что тогда будет с нами?

— Мы уедем в Тмиру и будем жить с дедушкой, — сказала я тоже торопливо, чтобы заглушить слова ребенка:

«Серпетис — не плохой человек. Не позволяй моему брату говорить так о моем отце, пожалуйста. Я начинаю злиться, и тебе будет больно».

Если сначала речь ребенка была похожа на речь Кмерлана, то теперь мне кажется иногда, что он взрослее меня. «Он», о котором говорит мой сын, это, конечно, дитя в моем чреве, и мне кажется странной мысль о том, что Кмерлан и этот безымянный избранный говорят о чем-то без меня.

Он учится контролировать свою силу, но у него получается не всегда, и тогда он злится. И тогда мои внутренности словно опаляет огнем, а боль выворачивает наизнанку.

Тогда, в тот вечер, я уселась рядом с Кмерланом на жесткую кровать и долго рассказывала ему о Тмиру и о доме, который нас там ждет. Я хотела бы увидеть своего отца больше всего в жизни. Я хотела бы, что он узнал взрослого Кмерлана, чтобы рассказал ему те сказки, что рассказывал мне, чтобы поцеловал его и заплакал от счастья.

Цили видел его в тот день, когда к ним явилась Энефрет, а я не видела своего отца уже очень долго. Я боюсь, что он решит идти на войну, и тогда я могу потерять его. От этой мысли внутри все стягивается в ноющий узел. Мой старый отец еще может держать в руках меч. Фиуры деревень отправляли в войско Мланкина своих сыновей, но если отправлять было некого, шли сами.

Я знаю, что Цили тоже думает об этом. А еще о той цепи, что связала нас троих до рождения ребенка. Он готов был ехать, готов был сражаться, но теперь вынужден, как трус, сидеть в тылу.

— Я не могу ехать, мне больно, — говорю я сегодня утром, и лицо фиура вытягивается от плохо скрываемого разочарования. — Я прошу тебя дать мне передышку до завтрашнего утра, фиур. Ведь вряд ли вы хотите, чтобы правительница Асморанты потеряла свое дитя по пути домой.

— Правитель просил не медлить. Мы дадим тебе лучших лошадей, син-фира, — говорит его жена. — Выпал снег, на санях ты и не почувствуешь, как домчишься.

Они так хотят побыстрее избавиться от неудобной гостьи, что говорят глупости. Я открываю рот, чтобы сказать ей, что дело не в поездке, но тут в мои мысли врывается голос ребенка.

«Скажи ей, что ее сын умер на поле боя. Скажи, что скороход вскоре принесет к ее дому его одежду — когда войска пересчитают убитых и раненых».

Я не успеваю открыть и рта, когда перед глазами вспыхивает яркий свет. Всего мгновение, но я успеваю разглядеть его: молоденький мальчик, не старше Серпетиса, лежит на земле с разорванным горлом в окружении мертвых и умирающих людей. Вокруг ходят те, кто выжил, и кто-то наклоняется и заглядывает ему в лицо — и качает головой.

«Живых нет!»

От зрелища крови, заливающей все вокруг, мне становится дурно. В голове гудит, я наклоняюсь и выплескиваю утреннюю трапезу фиуру под ноги, не успев даже отвернуться.

— Позовите мою повитуху, — хриплю я, когда Кмерлан помогает мне добраться до выделенной нам сонной. — Позовите!

И на этот раз они подчиняются.

Унна садится у моей постели и трогает мой вспотевший лоб. Я рассказываю ей о том, что видела, понизив голос, чтобы не слышал Кмерлан, и она бледнеет при мысли о Серпетисе. Теперь, когда война началась, она почти не скрывает своих терзаний. Я вижу в ее глазах тоску и боль, и мне кажется, она как-то осунулась за те два дня, что я ее не видела.

— Он жив, — говорю я, и она быстро вскидывает на меня глаза. — Серпетис жив, я знаю.

Ее глаза наполняются слезами. Долгие дни раздумий или мои слова — я не знаю, что становится последней каплей, но плотину прорывает, и Унна разражается рыданиями у меня на груди. Кмерлан удивленно смотрит на нас, пока я поглаживаю светлые волосы той, кого так крепко связали со мной сотканные Энефрет нити, и бормочу что-то почти ласковое.

Она совсем девчонка, и Серпетис для нее — первая любовь, первый мужчина, которого она коснулась в миг, когда он был беззащитен.

Нельзя заглянуть в сердце человека, стоящего на краю смерти, и забыть о том, что видел в его глазах. Нельзя держать за руку того, кто отчаянно цепляется за жизнь, и не думать о том, что именно ты можешь его спасти.

История о девушке и воине не так просто уже много Цветений остается любимой историей у молоденьких девушек. Я слышала ее столько раз, что знаю наизусть.

Он был воином, а она — дочерью фиура приграничного городка на восходе Шинироса. Он воевал, защищая Цветущую долину от страшных и темных врагов, а она лечила раненых, которых приносили в город с поля боя. Они влюбились друг в друга, хоть его ждала дома нареченная, а ее вот-вот должны быть отдать замуж за фиура соседнего города.

Обозленные мать и отец девушки опоили ее