Любовь властелина - Альбер Коэн

В своей комнате он улыбнулся собственному отражению в зеркале. Она снова жила, его дорогая девочка. Он уловил в ее глазах проблеск интереса, который не мог увидеть уже много дней. Ах, если бы для того, чтобы сделать ее счастливой, нужно всего лишь все время быть добрым с нею, с какой радостью, приплясывая, как дервиш, он твердил бы ей с утра и до вечера, что он любит ее, с каким энтузиазмом пичкал бы ее нежностями и прислуживал ей, вплоть до того, что с радостью стирал бы ее одежду и чистил туфли. Но непрестанная нежность утомляет и кажется немужественной, они все это не любят. Им подавай наслаждения, американские горки и трамплины страсти, внезапные переходы от горя к радости, тоску, приступы счастья, ожидания, надежды и отчаянье, вся эта так называемая страсть с ее вереницей волнений и придуманными трагедиями, составляющими цель в жизни. Ну вот, он дал ей цель в жизни. Отныне она будет начеку, будет следить за ним, задаваться вопросом, не скучает ли он с ней, и это не даст ей заскучать. Короче, она будет чувствовать себя на своем месте. И вот, если завтра мощное телесное слияние последует за нежностью, следующей за жестокостью, она живо оценит это слияние. О, как горько быть злым из добрых побуждений. О, Солаль, палач поневоле.

Он приблизился к двери и услышал, как она рыдает. Она плакала, его дорогая девочка, у нее было занятие, она больше не думала о том, чтобы подавить зевок. Слава богу, она плакала, она знала лучше прежнего, как она любит его, она знала, что никогда ей не будет скучно с ним. На цыпочках он вернулся в свою комнату. Спасен, он спасен. И главное, он спас ее. Спустя некоторое время он постучал, и за дверью раздался несчастный заплаканный голос.

— Послушайте, погода наладилась, — сказал голосок.

Он довольно потер руки. Операция прошла успешно. Она пытается его задобрить.

— И что теперь, — спросил он с наигранным раздражением.

— Может быть, мы прогуляемся, если хотите? — взволнованно сказал голосок.

— Нет, я предпочел бы пройтись в одиночестве, — ответил он. «Сокровище мое», сказал он про себя, и погладил деревянную дверь, за которой она жила — вновь жила.

На улице он шатался посреди всей этой природы, раздражавшей его своим слишком голубым небом, с иссохшими и пыльными деревьями, с камнями, острыми как бритва. Он был счастлив, он наподдавал ногой булыжники. Сейчас она чувствует, как ей недостает его, и она будет счастлива теперь, когда он сможет без опасений быть добрым с ней. По дороге он представил себе, что встретил пастора, который стал упрекать его, который говорил, что вот он никогда так не ведет себя со своей дорогой супругой, что ему нравится дарить ей счастье.

«Замолчи, брат, ты ничего не понимаешь, — сказал Солаль. — Если твоя жена счастлива, этому десять причин, и девять из них не имеют ничего общего с любовью. Общественное положение, которым она тебе обязана, уважение, которым она окружена, ее религиозные собрания и кружки вязания, ваши общие друзья и приемы для них, обсуждения ваших взаимоотношений, ваши дети, твои рассказы о своей работе, ее участие в твоей деятельности, время, которое ты проводишь, когда навещаешь больных, поцелуй, который ты даришь ей вечером, возвращаясь домой, ваши совместные молитвы перед сном, стоя на коленях возле кровати. Что? Ей нравится заниматься с тобой любовью? Конечно, пристойные и одетые в течение дня, ночью вы становитесь нагими, и вами движет инстинкт, и то не каждый раз. Вот она и наслаждается разительным контрастом превращения из давешних высокоморальных личностей в два сексуальных существа. А мы, бедные, вынуждены все время быть животными».

Ладно, сегодня вечером ее ждут счастливые часы, когда он вернется, улыбнется ей, и она бросится в его объятия и станет плакать от счастья, и их ждут первосортные поцелуи, влажные донельзя, поцелуи женевских времен, и она скажет ему, что ей никогда не скучно со своим злым любимым, и она будет верить в это всем сердцем, слава богу. Ладно, сегодня счастливый вечер для обоих. А что завтра? Каждый день, что ли, говорить этой несчастной, что ему с ней скучно?

На следующий день она предложила ему спуститься поужинать вниз, в ресторан, в виде исключения, конечно, потому что гораздо приятней есть дома, но один разок было бы неплохо взглянуть на все эти буржуазные физиономии, ну, как в театр сходить, в общем. Они спустились весело, держась за руки.

За столом она отпускала иронические замечания по поводу окружавших их посетителей, пыталась угадать профессии и характеры. Она гордилась своим Солем, таким элегантным, он так выгодно отличался от этих обжор, гордилась восхищенными взглядами их уродливых жен. Одна женщина, однако, удостоилась ее лестной оценки, довольно привлекательная сорокалетняя рыженькая дама, которая читала журнал, прислоненный к графину с водой; рядом с дамой на стуле смирно сидела ее собачка.

— Вот одна выглядит по-человечески, — сказала она. — Наверняка англичанка. Первый раз ее вижу. Какой у нее прелестный силихем-терьер, поглядите, как он преданно смотрит на хозяйку.

В холле, где им подали кофе, они вместе листали журнал. Рядом с ними, как бы обнюхивая друг друга, пристроились две пары и завели между собой беседу. После того, как все первоочередные необходимые банальности были произнесены, они зашевелили усиками-антеннами, прощупывая друг друга на предмет общественного положения и незаметно, подспудно обогащаясь знанием друг о друге — главным образом о роде занятий и степени полезности в случае знакомства. Убедившись с облегчением, что вылезли из одного термитника, они буквально расцвели, стали бурно общаться, провозглашая с наслаждением: «Как же тесен мир! Конечно же мы их знаем! Как жаль, что они уехали! Совершенно восхитительные люди!»

Чуть поодаль два других мужа высасывали друг друга, обмениваясь престижными именами нотариусов и епископов, обсуждали автомобили, то и дело прерываемые молоденькой женой одного из них, круглолицей куколкой, похожей на жену Петреско — она, как и жена Петреско, изображала прелестную дурочку и периодически вскрикивала, подпрыгивая и хлопая в ладоши, как маленькая девочка, что, ня, она хочет «крайслер», ня и ня, хорошенький «крайслер», ня! Все эти люди трепетали от счастья, что нашли себе подобных, растекались от радости лужицами, растворяясь в коллективе. А наши любовники молча читали, держась за руки, благородные и одинокие. Она резко встала.

— Уйдем, они мне отвратительны, — сказала она.

В камере их любви они слушали новые диски, которые она купила, обсуждали их и целовались. В половине третьего он сказал, что у него болит голова и он хотел бы отдохнуть у себя, они договорились встретиться за чаем. Оставшись одна, она решила еще раз спуститься вниз.

Сидя в холле, она читала туристические проспекты, разложенные на столике, а в это время, неподалеку от нее, будущие покойники бурно обсуждали планы экскурсий, и круглолицая куколка вновь и вновь изображала свою сценку девичьего очарования. Эта подпрыгивающая и хлопающая в ладоши детка, эдакая святая простота, выглядевшая даже еще глупее, чем вторая супруга, американка, все повторяла своему мужу, что хочет «крайслер», ня и ня, и радовалась, что она такая шалунья, и при этом с помощью своей бесконечной считалочки незаметно информировала присутствующих, что они с мужем вполне способны приобрести «крайслер». Но она перестала скакать и все разговоры смолкли, их сменило тихое шушуканье, когда Ариадна встала и вышла из холла.

Она медленно брела по усыпанной гравием аллее и увидела идущую навстречу рыжую даму. Она склонилась и погладила подбежавшую собачку, навострившую любопытный нос. Они улыбнулись друг другу, обменялись замечаниями об очаровании силихем-терьеров, таких ревнивых, но верных, потом о погоде, для двадцать седьмого ноября очень тепло, необыкновенно тепло, даже для Лазурного Берега.

Потом они уселись в плетеные кресла в тени болезненной пыльной пальмы. Ариадна задала еще несколько вопросов о характере песика, а тот, убедившись, что среди моря окружающих ее запахов нет ни одного заслуживающего внимания, заскучал, положил голову на лапы, зевнул и притворился спящим, в то же время следя полузакрытым глазом за муравьями.

Беседа продолжалась по-английски, рыжая дама восхитилась безупречным произношением своей собеседницы, а та вспомнила незабвенные годы, проведенные в колледже «Гиртон» в Кембридже, а затем в «Леди Маргарет Холл» в Оксфорде. В глазах англичанки блеснула искра живого интереса, когда она услышала про два этих женских колледжа, которые считались элитными. Она с симпатией поглядела на собеседницу. «Маргарет Холл», о, как это интересно и как тесен мир! Барбара и Джойс, близнецы моей дорогой Патрисии Лейтон, виконтессы Лейтон, тоже учились в «Маргарет Холл», и им там нравилось, такое приятное общество! В общем, улыбнулась она, можно вполне по-деревенски пренебречь этикетом и представиться друг другу. Ее звали Кэтлин Форбс, она была женой Генерального консула Великобритании в Риме. После некоторого колебания ее собеседница назвала себя, прибавив, что ее муж один из заместителей Генерального секретаря Лиги Наций.