Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции» [349]. Нетрудно заметить, что главной проблемой этой статьи было то, что, исходя из определения контрреволюционной деятельности, расстрелять можно было кого угодно. Трактовка деяния как «ослабляющего» завоевания пролетарской революции, как и само понятие «завоевания пролетарской революции», – богатейшая почва для злоупотреблений режимом своей монополией на насилие в отношении граждан.

Само собой, советский уголовный кодекс был предназначен не только для борьбы с «контрреволюционерами» (т. е. политическими противниками), но и для наказания реальных убийц, насильников, воров, военных преступников, фальшивомонетчиков, контрабандистов, дезертиров и т. д. Однако только после того, как в 1961 г. 58-я статья была отменена, фактически было прекращено узаконенное физическое уничтожение людей за их оппозиционные взгляды или социальное происхождение, которого тоже могло быть достаточно для обвинения в шпионаже и работе на подрыв советского строя. В последние тридцать лет существования СССР оставались такие наказуемые смертью преступления, как измена родине, шпионаж, диверсия, бандитизм, убийство, уклонение от призыва в военное время, нарушение правил валютных операций, хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах, изнасилование, взятка в особо крупном размере, посягательство на жизнь милиционера или дружинника, дезертирство, различные нарушения в военное время со стороны военнослужащих и т. д.

Сколько казней проводилось в СССР? Для объективного (насколько это возможно) ответа на данный вопрос мы не будем учитывать приговоры к высшей мере наказания до окончания Гражданской войны в 1922 г., поскольку эти приговоры вынесены в обстановке хаоса военного времени и развала страны, но учтем таковые во время Второй мировой войны (смертные приговоры в Великобритании, Франции, США и Италии во время Первой и Второй мировых войн мы также учли), поэтому далее точкой отсчета для нас является 1923 г. Для понимания масштабов преследований инакомыслия не лишним будет добавить в табл. 32 и общее число осужденных за контрреволюционные преступления.

Таблица 32

На основании анализа табл. 32 мы можем отметить следующее:

1. Очень частое применение смертной казни в сравнении с Российской империей, США, Великобританией, Францией и Италией.

2. Резкие колебания применения смертной казни в 1930–1936 и 1937–1939 гг., что связано с началом индустриализации и коллективизации и Большим террором.

3. Как правило, смертная казнь применялась не к убийцам и насильникам (как в либеральных странах), а к оппозиции советской власти. Это легко доказать – резкий рост применения высшей меры наказания и одновременно пятикратный рост осужденных за контрреволюционные преступления приходится на годы коллективизации и индустриализации, когда противоречия между социалистической партией и крестьянством, церковью, внутрипартийной оппозицией и прочими «остатками» старого мира достигли своего предела. Именно на 1930-е гг. приходится полномасштабное «социалистическое строительство» (в отличие от относительно спокойных лет нэпа и послевоенной «либерализации»).

После смерти Сталина попытки строить социализм не прекращаются, но Маленков, а затем Хрущев и последующие генеральные секретари пытались придать режиму респектабельности и получить международное признание – как страна, победившая нацизм. Социалистическая идейность к тому времени ушла вместе со старыми большевиками, многие из которых сами были расстреляны за «контрреволюцию».

Нам могут возразить, что сотни тысяч расстрелов в годы Большого террора были трагическим исключением, а не правилом; злоупотреблением властью наркома Ежова и т. п. Кроме того, нам скажут, что нельзя считать казни в годы войны (но мы их уже посчитали для всех, а не только для СССР). Что ж, давайте ради интереса попробуем не учесть эти два периода. Тогда у нас получится цифра в 63159 человек с 1923 по 1953 г. – это все равно больше, чем в США, Российской империи, Франции, Италии и Великобритании, вместе взятых, за сотни лет практики смертной казни! Более того, расстрелы сталинской эпохи мотивировались идеологическими соображениями исполнительной власти и идеологизированностью самого советского общества. Поиск врагов народа приводил к попаданию в их список людей, не совершивших никакого преступления даже с точки зрения буквы закона. Как пишет исследователь политических репрессий Олег Мозохин: «…хотелось бы сделать уточнения о доле политических репрессий по материалам данной статистики. По отчетам ВЧК – ОГПУ в период 1918–1927 гг. их доля составляла приблизительно 30 % от общего числа осужденных, в 1928–1934 гг. – несколько более 50 %: в первую очередь сказались процессы по вредительству в промышленности и коллективизация сельского хозяйства (раскулачивание). В 1935–1936 гг., по словам Ежова, только 20 % общего количества преступлений относились к тяжким уголовным и политическим, на самом деле по статистическим данным – 30 %. В 1937–1938 гг. политические преступления составили свыше 90 % от всех расследуемых органами безопасности дел. И если до 1937 г. статистические сведения – с различными оговорками – можно считать объективными, то за эти два года – нельзя. Здесь все сфальсифицировано и подтасовано. Прослеживается стремление почти всех местных руководителей органов безопасности любой ценой выполнить лимиты на репрессии по политическим преступлениям. Если еще совсем недавно, в 1936 г., можно было весьма точно квалифицировать состав преступления осужденного, то с 1937 г. это сделать невозможно. Человека, совершившего уголовное или должностное преступление, осуждали теперь еще и по одной из частей статьи 58 УК РСФСР (контрреволюционные преступления). В какой раздел статистики отнесли подобные сведения (по факту) – совершенно непонятно. В предвоенные, военные и послевоенные годы количество осужденных органами государственной безопасности за контрреволюционные преступления держится приблизительно на отметке 80 %. Подводя итог, можно сделать вывод – доля политических преступлений, расследуемых органами государственной безопасности за рассматриваемый период, составляет приблизительно 60 % от общего количества осужденных, т. е. 3905738. При этом мы вынуждены учитывать фальсифицированную статистику 1937–1938 гг. Если не учитывать эти два года, то доля политических репрессий в деятельности органов безопасности за рассматриваемый период составит 50 %» [224, с. 44–45].

* * *

В других странах, где в XX в. строили социализм, ситуация обстояла не лучшим образом, хотя проблема заключается в том, что статистика по казням, вынесенным в судебном порядке, во многих социалистических странах скрывается от общественности.

Например, Китай, по сей день практикующий смертную казнь в больших масштабах, не делает публичной информацию о количестве смертных приговоров. Понятно, что в самом начале своего пути, в 1949 г., единый социалистический Китай преследовал граждан за «контрреволюционные преступления» точно так же, как СССР, КНДР, Вьетнам, Куба и т. д. С 1980-х пошла некоторая либерализация, сокращение статей с высшей мерой наказания; прекратились и внесудебные расправы над инакомыслящими. В современном Китае, который давно нельзя назвать социалистическим в полной мере, очень часто казнят за коррупцию. Оценочные цифры проводимых ежегодно казней доходят до 15000 преступников, что невозможно подтвердить ничем, кроме косвенных данных, вроде количества доступных органов от доноров – в КНР практикуется изъятие органов у смертников для последующего медицинского использования. С другой стороны, Dui Hua Foundation утверждает,