Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

полному отсутствию у меня вымысла, второе – по пренебрежению некоторыми научными условностями и чересчур личной интонации, третье – по структуре повествования, в которой есть литературная составляющая: сюжет с кульминацией, развивающиеся во времени характеры, авторские ремарки. В современной словесности я сходных опытов не знаю, а образцами для меня служили античные историки, в первую очередь Плутарх, Фукидид и Тацит. Что касается «смерти романа», о чем в связи с моей книгой говорит Валерия Пустовая, тут мне вспоминается модное во времена моей юности сочинение французского философа-коммуниста (позднее он обратился в ислам) Роже Гароди под тем же названием. По-моему, и у Гароди, и у Пустовой это не более чем метафора нашего разочарования в беллетристике как инструменте познания мира, и в самой фигуре художника (в смысле artist) с его демонстративно-пошлым «я так вижу» и явным нежеланием «отвечать за базар».

Одной из беспристрастных, абсолютно независимых от конъюнктуры «исторического момента» фигур, руководствующихся, как, кстати, и герой вашей книги генерал Пепеляев, прежде всего, своими моральными представлениями, мне видится Э. Юнгер, эпиграф из которого вы выбрали для вашей книги. Как вы воспринимаете Юнгера, ведь оценки его были противоречивы, менялись на протяжении того, да и этого веков?..

Романы Юнгера я не читал, за исключением «В стальных грозах», но меня впечатлили его «Сердце искателя приключений» и дневники. Эпиграф к «Зимней дороге» взят из дневника путешествия Юнгера в Юго-Восточную Азию в начале 1960-х. Этот путевой журнал восхищает меня способностью западного автора упорядочить чуждый ему мир, не совершая над ним ментального насилия. Наблюдения за привычками китайских гребцов или устройством американских военных кладбищ на Филиппинах заводят Юнгера так далеко от описываемой им реальности, что конечный продукт его размышлений можно с пользой применить к совсем иным обстоятельствам – потому хотя бы, что в них присутствуют огромные пласты культурной памяти.

Генералом Пепеляевым двигали стоические, чуть ли не в духе бусидо, идеалы. Например, он говорит, что сражаться только ради сохранения собственной жизни – бессмысленно, и идет на верную смерть исключительно из жалости к доверившимся ему солдатам. Обобщая, можно ли сказать, что белые и красные в той войне руководствовались разными идеалами (верность долгу, обычаю у белых, праведный революционный энтузиазм у красных) – или же это был один и тот же идеализм, но в одеждах разного цвета? Ваших героев Пепеляева и Строда, «соавторов мифа» (по удачному определению А. Журова [166] ) в описываемом эпизоде Гражданской войны, вы сами назвали «родственными душами, двумя идеалистами, судьбой разведенными по разным лагерям, но сумевшими сохранить благородство в нечеловеческих условиях войны на Крайнем Севере» [167]…

У Пепеляева и Строда общественные идеалы были схожими, но тип идеализма различный: у первого – жертвенный, близкий к религиозному подвижничеству (недаром он говорил о своем походе, как о «крестном пути», и любил книгу Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса», в которой Иисус Христос представлен вождем и героем), у второго – оптимистический. Свою добровольную смерть Строд рассматривал не как искупление, а как возможность сохранить достоинство. Это две разные модели идеализма – христианская и языческая. Разница между ними такая же, как между смирением и гордостью. Пепеляев готов был пойти на казнь ради спасения своих добровольцев, а Строд собирался взорвать себя со всем своим отрядом только для того, чтобы продемонстрировать верность избранному пути. Уважения, впрочем, заслуживает и то, и другое. Если же считать обоих моих главных героев творцами и одновременно персонажами одного мифа, то в первом случае это мифология, созданная побежденными, во втором – победителями.

В. Беньямин утверждал, что нужно изучать историю побежденных, и сейчас, кажется, на этот подход начали обращать внимание и в науке… В «Зимней дороге» упоминается барон Унгерн, герой другой вашей книги, «Самодержец пустыни», и так обе работы оказываются отчасти связаны, выстраивается глобальное историческое исследование. Но действие «Зимней дороги» происходит в Якутии. Дальний Восток, Сибирь – иной регион, с глубокими традициями независимости, вольницы, собственного пути, это «другая Россия»?

Для меня «Самодержец пустыни» и «Зимняя дорога» – две части дилогии о заключительной фазе Гражданской войны на Востоке России. Только здесь и только в это время у белых возникли свои социальные утопии, которые мне интересны. И Унгерн, и Пепеляев привлекли меня отчаянной попыткой противопоставить свой мессианизм мессианизму красных, причем на экзотическом фоне Монголии и Якутии. Это придало истории их походов особую и весьма актуальную специфику.

Колчак вызывает у вас меньший интерес? И, так как нельзя не вспомнить недавний фильм о нем, насколько полезным или вредным вы как историк считаете эту и подобные киноработы, вообще нынешнюю традицию использовать собственную историю, как ценный «государственный ресурс, как те же нефть и газ» [168] ?

Любое государство использовало и будет использовать национальную историю как ценный идеологический ресурс. С этим ничего поделать нельзя и, наверное, не нужно, важно только, чтобы идеологи точно знали границы, которые им переступать не следует. Академическая история должна оставаться полем свободной циркуляции идей. А Колчак… Мне не интересно добавить в его биографию свои три копейки. Свою задачу я вижу в том, чтобы извлечь достойные фигуры из исторического забвения или полузабвения.

Вы довольно много пишете для кино. Каких фильмов по вашим сценариям можно ожидать? Сейчас, когда государство начало финансировать патриотические фильмы на исторические темы, работать в кино стало легче или сложнее?

В ноябре на экраны выходит полнометражный игровой фильм «Контрибуция», снятый на Ленфильме режиссером Сергеем Снежкиным («Белая гвардия», «Похороните меня за плинтусом») по моей ранней повести «Контрибуция». Главный герой – тот же Пепеляев, но действие происходит не в Якутии, а в моей родной Перми в декабре 1918 года. Я эту повесть никогда не переиздаю, потому что она плохо написана. Но сюжет и герои там хорошие – это герметический детектив, где все происходит в одной комнате: белый генерал и пленный следователь красной милиции вместе ищут пропавшее сокровище. Сценарий написал я сам, но Снежкин так сильно его изменил, что я снял свое имя. В титрах я остался только в качестве автора экранизируемой повести. Что касается того, легче или труднее стало работать в условиях государственной поддержки патриотического кино, это вопрос не ко мне. Для ответа у меня слишком мало опыта. Во всяком случае, «Контрибуция» поддержку Фонда кино получила.

Вы долгое время преподавали историю в школе и сейчас общаетесь с детьми. Изменился ли у ваших учеников в последние годы взгляд на историю? Или их интересуют те же темы, что и советских школьников?

Я не преподаю в школе больше десяти лет. Но когда еще преподавал, заметил, что и в советское время,