Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Приехав в Москву, мы сразу же зашли на Мясницкую, и я, отпустив Лилю погулять, не без трепета зашел к доктору. Альф принимал прямо в своей квартире, ассистировали ему две женщины — пожилая и молодая, думаю, что это были жена и дочь. Очереди не было, и я сразу прошел в кабинет. Доктор оказался худющим стариком лет под восемьдесят, почти слепым, но страшным матюгальщиком. Пациентов своих он называл на «ты», и говорил с ними сплошным матом, видимо те лучшего обращения и не заслуживали.

Я обрисовал ему симптомы моей болезни, но он прервал меня, как только я начал.

— Все ясно — гоноррея! Лечился ли как нибудь?

Я, смакую подробности, описал, как мы сперва разводили бициллин водой из чайника на блюдечке, а получившуюся кашу пытались вколоть в «мягкое место». Ну, и как потом все-таки вкололи миллион бициллина с новокаином, под обильный гарнир водки. Ну, и про заключительный укол в триста тысяч.

Доктор Альф прерывал мой рассказ такими матерными восклицаниями, что в комнату даже заглянула пожилая женщина и спросила, все ли в порядке. Альф отдышался и констатировал: «в общем, все правильно, хотя могли оба и подохнуть!»

— Завтра с ночи задержи мочу, а утром пораньше приезжай ко мне. Постарайся водку не пить или пить поменьше!

Остановились мы с Лилей у дяди — он поместил нас в своей художественной мастерской, которую ему недавно выделили. Это была маленькая однокомнатная квартира гостиничного типа, без кухни, но с туалетом и умывальником. Там оказалось очень удобно, так как мы были одни.

Водку я все равно выпил, но мочу задержал. Утром, часов в восемь, едва удерживаясь от «протекания», я сел в такси и примчался к Альфу. На каждом ухабе, не в силах удержать, часть мочи я все-таки терял. Сдерживаясь из последних сил, я поднялся-таки к Альфу и позвонил в квартиру. Дверь мне открыли, но к своему ужасу, я увидел в коридоре очередь из трех человек. Понимая, что не удержу своей ноши, я попросил доложить, что пришел больной с переполненным мочевым пузырем.

Альф принял меня без очереди. Подвел к умывальнику и приказал наполнить по очереди три пробирки — в начале, в середине, и в конце процесса. Кажется, до этого он сделал мне массаж предстательной железы, надев резиновый напаличник и приговаривая: «Это моя работа!».

Альф выписал мне направление в лабораторию (которая почему-то оказалась на первом этаже прямо в доме, где жил доктор), сослепу переходя ручкой с бланка на клеенчатую скатерть стола. А я в это время поинтересовался, почему он просит больных помочиться в умывальник, хотя рядом стоял унитаз.

— Ты что, с деревни приехал? — Альф даже оторвался от писанины, — где ты видел, чтобы мужики в унитаз писали? Если есть умывальник, то мужик, если, конечно, он не дурной, всегда писает туда. Во-первых, не обмочит все вокруг, а во-вторых, тут же подмоется, не отходя от «кассы»!

Альф вручил мне три пробирки, направление, взял деньги (не помню уже сколько, но немного), и сказал:

— Если все в порядке — иди домой и впредь веди себя умнее, если нет — зайдешь ко мне снова!

Ёжась от стыда, я понес пробирки в лабораторию. Подойдя к окошечку, я не обнаружил там приемщицы, и робко, жалобным голосом попросил позвать ее.

— Маня, тебя тут опять сифилитик от Альфа спрашивает! — с нескрываемым презрением прокричала, кажется, уборщица.

Не торопясь и изобразив губами «куриную гузку», Маня брезгливо приняла у меня пробирки и направление.

— Завтра зайдите за результатом! — бросила она мне, и уже обращаясь к товаркам, продолжила — этот Альф совсем ослеп от старости — гляди, как он заполнил направление!

Весь день я нервничал, даже пошли в кино, чтобы отвлечься, а вечером зашли к дяде. Я рассказал ему о том, какова жизнь в Тольятти, как там хорошо и перспективно. Чувствуя, что я привираю, дядя ворчливо спросил, ужалив меня в самое сердце:

— Следующим, какой город будет — может Сыктывкар?

Утром я, дрожа от нетерпения, зашел в лабораторию и назвал свою фамилию, прибавив: «от Альфа».

Маня вынесла результат анализа и передала бумажку мне в руки, как мне показалось, с уважением:

— Гонококков не обнаружено! — доброжелательно сказала она. Я бережно принял от нее бумажку, вежливо поблагодарил, и, выпячивая грудь от гордости, вышел из лаборатории.

— А ну, попробуйте назвать меня сифилитиком, и узнаете, что я еще и мастер спорта по штанге! — бросал я немой вызов прохожим, но они бежали по своим делам, не обращая на меня никакого внимания. Справку же я заботливо сложил в паспорт, чтобы не потерять.

Вечером того же дня мы выехали в Тбилиси. А, уже подъезжая туда, мы были поражены, как видами из окон, так и разговорами, что в Восточной Грузии небывалые морозы. Ночью было 22 градуса, такого не помнит никто! В городе, где преимущественно печное отопление, а топлива-то и в помине нет! Это вам не Шахты, где уголь рассыпан по улицам, а в домах все равно мороз!

Электропровода, не рассчитанные на такие морозы, порвались от перенатяжения. Вода в трубах замерзла и разорвала их. Дома температура в комнатах — минус 5 градусов!

Я сбегал в керосиновую лавку и принес два бидона керосина. Достали из подвала старую печку-«буржуйку», вывели трубу в вентиляционный люк, и топили «буржуйку» керосином, сидя все время перед печкой и заливая туда керосин кружкой по мере выгорания. Детей отправили к родителям жены — у них был собственный дом на окраине Тбилиси, с печью и дровами.

Днем я все-таки сбегал к Трили на прием.

— Ра гатсухебс, бичо? («Что беспокоит, мальчик?») — псевдоласково спросил он меня при встрече.

Я рассказал, что, приехав в Тбилиси на несколько дней, не мог не нанести визита вежливости своему учителю…

Трили без интереса выслушал меня, задал для приличия еще пару вопросов бытового плана, спросил про погоду в Тольятти. Я, не без ехидства, отвечал, что погода и температура там — такие же, как сейчас в Тбилиси. Но в домах почему-то тепло и идет горячая вода.

Так мы расстались и больше не виделись. Потом я узнал, что как Трили рассчитывал, так и вышло. На очередных выборах его забаллотировали в вице-президенты, и он, как и предполагал, вернулся в институт директором. «Малахольный» Самсончик получил пинок под зад, Авель остался заместителем директора. Умер Тициан Тицианович вовремя, не дожив до войны, разрушения экономики и науки Грузии.

Пару слов о моем приятеле Маникашвили. После того, как его уволили уже из Комитета по науке, он опять запил и загулял. Вот тут-то сбылась вторая часть моего проклятья, которое слышали десятки людей. Первая его часть, если помните, состояла в том, что Геракла выгонят с работы через три месяца после моего ухода из института — и это сбылось даже на десять дней раньше предсказанного. Вторая же часть заключалась в том, что Геракл должен «потерять» один глаз после того, как его выгонят с работы.