Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет - Александр Лопухин

И в этой страшной борьбе Спаситель не оставлен был без помощи. Как при первоначальном искушении от диавола в пустыне, так и теперь укреплял Его ангел с небес. Зато люди, даже ближайшие Его последователи и ученики, и не помышляли оказать Ему какое-либо утешение или подкрепление. Когда Спаситель возвратился из глубины чащи к своим ученикам, то они – спали! Спал даже и Петр, и к нему особенно Спаситель обратился с кротким укором: «Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение». И тут же, как бы в извинение этой человеческой немощи, Христос с благостным снисхождением добавил: «Дух бодр, плоть же немощна». Два раза еще отходил Он в чащу и повторял ту же молитву и два раза по возвращении опять находил своих учеников погруженными в столь глубокий сон, что они даже не знали, что им отвечать на Его вопросы и укоры. Но в третий раз Он уже пробудил их явным указанием на приближение опасности: «Вы все еще спите и почиваете? кончено; пришел час; вот предается Сын человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот приблизился предающий Меня».

И в это самое время сквозь чащу дерев засветились огни и явилась целая толпа храмовых и первосвященнических служителей, которые, вооружившись мечами и кольями, тихо подкрадывались к саду, где, как указывал им предводительствовавший этим скопищем предатель, должен был находиться Христос. Такие предосторожности были совершенно излишни, так как Христос теперь готов был отдаться им Сам. Но сам этот дух безграничного самопожертвования был таким страшным обличителем совести нечестивых, что от простого заявления Христа, что это Он самый, которого они ищут, вся вооруженная толпа в ужасе рассеивалась и падала, тем более что сам предатель два раза оказывался не в состоянии подать условленный им знак и цепенел во всем своем гнусном существе. Только уже в третий раз сатана вооружил его адским мужеством, и Иуда своими гнусными устами напечатлел предательский поцелуй. Тогда вооруженная толпа окружила Иисуса Христа и стала вязать Ему руки. Произошло всеобщее смятение, и Петр, выхватив меч, хотел защитить им своего Учителя, но неумелой рукой отсек только ухо одному первосвященническому служителю Малху. Христос, однако же, укорил его за неразумную горячность и исцелил ухо служителю, обратившись в то же время ко всей вооруженной толпе с укорительными словами: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил; и вы не брали Меня. Но да сбудутся писания». Тогда последнее мужество оставило учеников, и они «все бежали». Только Петр и Иоанн издали следовали за толпой, да еще какой-то юноша в беспокойстве бегал среди толпы, закутавшись одеялом. Но и этот мужественный последователь Христа, очевидно разбуженный уличным шумом, следовал за Учителем только пока на него не обращали внимания. Когда один из служителей с целью удостовериться его личности схватил его за край одеяла, то он в страхе рванулся из рук служителя и, оставив в его руках одеяло, нагой скрылся во тьме. По преданию, это был апостол Марк, который один только и рассказывает об этом событии.

XXVIII

Суд над Христом у первосвященников Анны и Каиафы. Отречение и раскаяние Петра. Иисус Христос на суде Пилата и Ирода; бичевание его и осуждение Пилатом на смерть. Погибель Иуды, а также и других виновников злодеяния

В то время, как происходило взятие Христа под стражу, высокие злоумышленники заседали на ночном собрании, в ожидании жертвы, в доме главного вождя всего заговора – первосвященника Каиафы. Но Божественный Узник сначала отведен был к первосвященнику Анне, как старейшему иерарху, в надежде, что он, лично повидав Иисуса, своей испытанной мудростью поможет и своему зятю Каиафе, как лучше всего действовать в настоящем случае, чтобы осудить Узника и в то же время не возбудить негодования народа. Первосвященнический дом в Иерусалиме, как и вообще дома знатных лиц на Востоке, представлял собой целый ряд зданий, расположенных четырехугольником, внутри которого был мощеный двор, с одним или двумя входами в него. В этих зданиях не только помещались оба первосвященника, но и различные палаты для заседаний, а также и всевозможные службы, необходимые при доме столь знатных сановников. На такой двор и приведен был Христос вооруженной толпой, направившей Его прежде всего к Анне. Этот престарелый заштатный первосвященник, увидев Узника, с злорадством приступил к допросу и прежде всего «спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его». Вопрос был излишний и коварный, и потому Узник с правом и достоинством отвечал ему: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где все иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил». Таким ответом Христос напомнил неправедному судье о вопиющем нарушении им судебных законов, требовавших суда открытого, дневного и при свидетелях, а не ночного, тайного и при вооруженном скопище, и потому-то ответ этот так разъярил окружающих служителей, что один из них дерзко ударил Христа по ланите, закричав на Него: «Так отвечаешь Ты первосвященнику?» Такое дикое самоуправство служителя заставило самого первосвященника почувствовать угрызение совести, особенно когда он услышал бесконечно кроткое замечание Христа: «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь Меня?» Сознавая неудачность первого допроса, Анна послал Его связанного к первосвященнику Каиафе. Это был тот Каиафа, который уже раньше «подал иудеям совет, что лучше одному человеку умереть за народ».

В доме его заседал совет. Там уже все было подготовлено для осуждения божественного Узника. Синедрион вообще отличался как судилище мягкостью и человеколюбием, насколько он отражал дух вообще гуманного Моисеева законодательства. Вследствие этого сложилось даже правило, что «синедрион имеет своей задачей спасать, а не разрушать жизнь», и по установившемуся судопроизводству обвиняемому давались всевозможные средства оправдаться. Когда обвиняемый приводился на суд, то на обязанности председательствующего лежало обратиться к свидетелям с увещанием, чтобы они помнили высокое значение человеческой жизни и всячески заботились о том, чтобы как-нибудь не позабыть в своем показании чего-нибудь такого, что может служить в пользу обвиняемого. В уголовных делах судопроизводство не должно было происходить ночью и накануне субботы и великих праздников, а в случае осуждения приговор не мог приводиться в исполнение в тот же день, а только в следующий. Все эти правила служили для обеспечения правого суда; но теперь синедрион, собравшийся в доме Каиафы, был слишком подавлен желанием погубить ненавистного для народных старейшин Галилеянина, чтобы руководствоваться столь гуманными правилами, и он нарушил их во всех отношениях и представлял собой незаконное сборище злоумышленников, а не добросовестных судей. Да им и не было возможности действовать законно, потому что против предательски взятого ими Узника они не могли выставить ни одного законного обвинения. Во всех действиях и учении Христа они решительно не могли найти ничего такого, за что можно бы подвергнуть Его смертной казни и для этого им нужно было найти во чтобы то ни стало такой обвинительный пункт, который, при известной натяжке, мог бы быть перетолкован в государственное преступление и который давал бы им возможность передать его на суд римлянам как опасного мятежника. Таким пунктом могло быть только Его мессианство, и вот на него-то и были направлены все мысли судей.

Каиафа, наверно услышав о произошедшем в доме Анны, счел необходимым прибегнуть к допросу свидетелей. И вот были призваны свидетели, но не те, на которых указывал Христос как «знающих, что говорил Он», а лжесвидетели, заранее подобранные, с целью во что бы то ни стало найти улики обвинения против Узника. Да и их трудно было сначала найти, и «хотя много лжесвидетелей приходило», но все они не соответствовали цели, так как не могли сказать ничего веского против Узника. «Наконец пришли два лжесвидетеля», подававших более надежды. Они «лжесвидетельствовали против Него и говорили: мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой нерукотворенный». Хотя это свидетельство было явным искажением действительно сказанных Христом слов, но все-таки можно бы основать на нем обвинение Узника в неуважении к величайшей иудейской святыне и в посягательстве на целость народного и государственного достояния. К несчастью для неправедных судей, и эти лжесвидетели до того различно передавали это обвинение и настолько противоречили себе, что даже у неправедного суда не хватало смелости остановиться на нем. И вопиющая лживость этих свидетельств становилась тем ярче и постыднее, что Узник безмолвствовал. Это красноречивое безмолвие, бывшее в такой разительной противоположности с окружающим шумом лжесвидетельств и наветов, разъярило первосвященника, и он, вскочив с своего председательского места и став посредине полукруговой палаты, как раз перед Христом, запальчиво спросил Его: «Что Ты ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют?» – «Но Он молчал, и не отвечал ничего». Это окончательно вывело первосвященника из себя, и он сам обратился к Узнику с торжественными словами: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам: Ты ли Христос, Сын Божий?» Вопрос был поставлен прямо и торжественно, и на него Христос отвечал страшным самооткровением, которое должно бы было повергнуть всех присутствующих в трепет благоговения. «Ты сказал», – отвечал Христос, употребляя общеизвестный греческий оборот, означающий торжественное подтверждение вопроса, равносильное выражению: «Да, ты сказал истину, – это Я». «Даже сказываю вам, – прибавил Христос, – отныне узрите Сына человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных».