Институт экстремальных проблем - Саша Камских

Разыскивая их, Томский перешел мост и оказался на Дворцовой площади. Сергею показалось, что в окнах Эрмитажа мелькают человеческие лица, он присмотрелся – Даная, Юдифь, Мадонна Литта, другие персонажи знаменитых шедевров живописи то появлялись, то исчезали в них, а живых людей все так же не было видно. Томский отвернулся и, пройдя под желтой аркой Главного штаба, вышел на Невский проспект. Тишина, безлюдье, ни одного человека, одни только голуби лениво уступали дорогу человеку, и воробьи молча отлетали в сторону. Сергей двигался все быстрее, он уже не шел, а словно летел, не касаясь асфальта. Мимо промелькнули книжный магазин в доме «Зингера», Казанский собор, канал Грибоедова, Гостиный двор, Александринский театр с памятником Екатерине, Аничков мост. Кони на мосту вдруг ожили, вырвались из человеческих рук и понеслись безумным галопом, увлекая за собой. По левую руку остался Литейный проспект, по правую – Владимирский, мелькнул Московский вокзал, затем все здания слились в одну полосу, закончившуюся площадью Александра Невского. Там Сергей остановился и снова огляделся по сторонам, недоумевая, куда пропали люди. Появился и стал расти страх того, что произошла какая-то катастрофа мирового масштаба, уничтожившая всех, и он остался единственным человеком на всей планете. Неизвестность – самая страшная пытка… Страх превратился в ужас, подкосивший ноги; Сергей упал на колени, неистово желая очнуться от кошмара и оказаться рядом с Ириной и Лешкой. Самым мучительным было чувство собственного бессилия, неспособности что-либо предпринять.

И тут начал бить колокол. Глухой звук зародился прямо под ногами, он нарастал, и одновременно нарастала вибрация почвы – звук рвался к поверхности. Томский отпрянул, и тут же асфальт пошел трещинами, затем в воздух полетели, обрадовавшись освобождению из плена, булыжники, которыми когда-то была вымощена мостовая, и в безоблачное небо вонзилась игла колокольни Петропавловского собора. Колокол гремел так, что содрогалась вселенная, и Сергей замер в ожидании того, что еще миг – и все начнет рушиться, в первую очередь превратится в развалины сама колокольня.

Внезапно наступили тишина и темнота. Так бывает, когда при показе фильма рвется пленка; на несколько мгновений жизнь на экране приостанавливается, а затем продолжается, как ни в чем не бывало. И верно, через долю секунды Сергей осознал, что снова стоит на стрелке Васильевского острова, между Ростральных колонн, колокол стих, но это затишье не обрадовало Томского, потому что оно было безмолвием смерти.

Все повторилось раз, другой, третий, потом Сергей сбился со счета. Жизнь не хотела продолжаться, она свернулась в кольцо, разорвать которое никак не получалось. Сергей догадывался, что это сон, и слабо удивлялся тому, что видит одно и то же, но не мог вырваться из замкнутого круга, в который он попал. На очередном витке отчаянная попытка сопротивляться вызвала пульсирующую головную боль, словно колокол-разрушитель переместился в его голову. Боль росла и стала совсем нестерпимой, испепеляющей мозг и разрывающей черепную коробку на части, казалось, что глаза вот-вот вылезут из орбит, но неожиданно пришло спасение – ласковая рука легла на лоб и прогнала морок.

— Сереженька, что с тобой?

Томский с трудом открыл глаза и увидел перепуганную Ирину. Боль меньше не стала, но пришло облегчение при мысли о том, что он наконец-то вырвался из паутины кошмара.

Двойная доза найденного в аптечке валокордина успокоила взбудораженные нервы, аспирин и прохлада влажного полотенца на голове немного сняли боль с температурой, и Сергей заснул. Спал он крепко, без снов, но недолго, а проснувшись, сразу же заметил обеспокоенный взгляд Ирины, сидевшей около него.

— Хороша сказка – ночами из-за меня не спать, — Сергей погладил ее руку. — Не волнуйся, малыш, все прошло.

— Сережа, что это было? — Ира прикоснулась губами ко лбу Томского. Ей показалось, что температура упала до нормальной.

— Бывало со мной такое в детстве, редко, но бывало: ночью жар, бред, а утром, всего через несколько часов, будто и не было ничего. И сейчас уже все прошло, только что-то жарко очень. — Сергей сбросил с себя простыню, его тело, действительно, даже в сумраке блестело от обильной испарины. — Наверное, это, как говорится, на нервной почве, от эмоций. Видишь, какая я кисейная барышня. — Он виновато улыбнулся. — Неврастеник…

— Это ты неврастеник?! — возмутилась Ирина. — Да я в жизни не встречала человека с такими здоровыми нервами. Ты просто все накапливаешь в себе, а потом эти твои отложенные эмоции прорываются. Тут, скорее, я виновата: хотела показать тебе и Леше как можно больше и не подумала о том, что впечатлений может оказаться слишком много. Завтра устроим день отдыха, — решила Ира, — а пока спи.

— Ириша, не нужно никакого отдыха, лежать на диване перед телевизором можно дома, а эти две недели, вернее, то, что от них осталось, нужно использовать по полной. Собирались завтра в Петергоф поехать – вот и поедем, нечего из-за меня ломать планы. Когда мы снова сможем сюда приехать? В лучшем случае, через год. А если нет? Я, лично, буду очень жалеть, что мы чего-то не увидим из-за того, что я раскис.

— Ладно, Сережа, — Ирина, чувствуя, как Сергей переживает, не стала настаивать на своем, — утром посмотрим, какими будут погода, самочувствие, настроение и все прочее, и вместе решим, что делать.

У нее появилась идея, как провести день, чтобы хорошо отдохнуть, при этом не слишком перегружая себя впечатлениями, но она решила преподнести ее как сюрприз утром.

Томский повернулся на бок и обнял Ирину.

— Знаешь, малыш, о чем я сейчас подумал? Я ведь почти нигде не был, если не считать, что в детстве с родителями летом ездил на море, да с классом один раз в Москве на зимних каникулах был. Полжизни прожил – и ничего не видел, а в мире столько интересного! Многого, конечно, никогда уже не увижу. Жалко… — вздохнул он. — Надо хотя бы Лехе побольше показать, так ведь этого паршивца, кроме компьютера, чучел и камней, ничего не интересует. У него перед глазами такие шедевры, а он смотрит на них, как на осточертевшую рекламу в автобусе!

— Сережа, — улыбнулась Ира, — а на тебя в тринадцать лет Рембрандт с Рафаэлем произвели бы большое впечатление?

— Не знаю, — честно признался Сергей, — скорей всего – нет.

— Вот видишь… Ты зря ворчишь на Алешку – у него интересы гораздо обширнее, чем у большинства его сверстников. Пускай сейчас он равнодушно смотрит на то, что ему показывают, в памяти это все равно отложится, придет время – может, не в деталях, но Леша вспомнит, что видел.

— Будем надеяться, вроде голова у парня не такая дырявая, как у меня. Я бы очень хотел, как Вадим, суметь впоследствии по памяти воспроизвести хоть что-либо из увиденного за эти дни, но… Во всех отношениях не дано, — слабо усмехнулся Сергей. — Совсем не умею рисовать, не то, что наш командир.

— Вадим хорошо рисует?

— Я мало что видел, но ребята говорят, что он настоящий художник.

— Надо же… — задумчиво протянула Ирина и внезапно предложила: — Насколько я помню, у вашего командира в сентябре день рождения. Давай привезем ему в подарок пару альбомов про Эрмитаж и Русский музей.

— Давай, — подхватил идею Сергей, — только, может, лучше не альбомы, а диски. Мы пока что окончательно не решили, но у ребят есть мысль подарить Вадиму ноутбук.

— Сережа, а это ведь, как говорит Лешка, «самое оно»! — обрадовалась Ирина. — Я через Свету передала Вадиму читалку, она ему очень понравилась, а с ноутбука не только читать можно, но и в Интернет ходить, и кино смотреть, про диски я уже и не говорю.

Дверь комнаты приоткрылась, и в щель заглянул Алешка:

— Пап, тебе плохо? — хрипловатым со сна голосом спросил он.

— Со мной уже все в порядке, — Сергей рывком приподнялся с подушки и повернулся к двери, — а вот ты что по квартире бродишь?

— Ну-у, вы тут… Я слышу, что вы не спите… Может, чего случилось…

— Ничего не случилось, а вот кое-кому предварительно постучать в дверь – не помешало бы, — Сергей, спохватившись, натянул простыню на обнаженное тело и слегка сердито глянул на сына.

— Мы просто обсуждаем, что можно привезти в подарок папиному командиру, — примирительно улыбнулась Ирина.

— А-а, это который позвоночник сломал, — зевнул Лешка.

— Вопросы еще есть? — поинтересовался Сергей. — Если нет, то пошел спать, подъем в восемь. Сам к этому времени не встанешь, я тебя подниму.

За завтраком Лешка клевал носом, несмотря на то, что Ирина разбудила его не в восемь часов, как грозился отец, а в девять, не без труда убедив Сергея, что нарушенное обещание не уронит отцовского авторитета. На самом Сергее тяжелая ночь не оставила видимых следов, но Ира заметила, что зеленый цвет его глаз потускнел, а взгляд был необычно рассеянным.