Под куполом - Стивен Кинг

Барби взглянул на свои.

— Сейчас четырнадцать тридцать. И я думаю, ты где-то на пять с половиной часов уже приблизилась к выздоровлению.

Резко крутнувшись, он услышал, как у него хрустнуло в спине, а потом немного попустило. Барби решил, что Том Петти был прав: ожидание — это самая тяжелая вещь[293]. Он предполагал, что, оказавшись в камере, будет чувствовать себя легче. Если вообще останется живым. Вдруг мозг ему пронзила мысль, что быть застреленным за сопротивление во время ареста — возможно, самый лучший для него выход.

— О чем ты думаешь, что так улыбаешься? — спросила она.

— Ни о чем, — он уже держал в руке пинцет. — А теперь лежи тихо, пока я буду заниматься деликатным делом. Раньше начнем — раньше закончим.

— Мне нужно встать и включиться в работу.

— Если попробуешь, твое включение моментально завершится падением на пол.

Она обратила внимание на пинцет:

— Ты хорошо знаешь, что собираешься с этим делать?

— Еще бы. Я когда-то завоевал золотую медаль на Олимпиаде по выниманию стекла.

— У тебя коэффициент болтания ерунды еще более высокий, чем у моего бывшего мужа, — она уже потихоньку улыбалась.

Барби догадывался, как ей больно, даже с обезболивающим в крови, и ему нравилась ее выдержка.

— Ты же не собираешься оказаться тем медиком, который, оказавшись в роли пациента, тут же превращается в тирана? — спросил он ее.

— Таким был доктор Гаскелл. Он как-то загнал себе занозу под ноготь большого пальца, а когда Расти предложил ему ее вытянуть, Чудотворец сказал, что доверится только специалисту, — рассмеялась она, но тут же вздрогнула и застонала.

— Если тебя это хоть немного утешит, скажу, что коп, который тебя ударил, получил камнем в голову.

— Снова-таки, карма. А он уже на ногах?

— Да.

Мэл Ширлз еще два часа назад на своих ногах вышел из больницы с перевязанной головой.

Когда Барби наклонился к ней с пинцетом, она инстинктивно отвернула голову. Он возвратил ее на место, нажав рукой — очень деликатно — на нее менее распухшую щеку.

— Я понимаю, тебе нужно, — произнесла она. — Просто я, словно ребенок, когда дело касается глаз.

— Принимая во внимание то, как сильно он тебя ударил, тебе еще повезло, что стекло застряло вокруг глаз, а не попало в них.

— Да, я знаю. Но прошу, не делай мне больно, хорошо?

— Хорошо, — согласился он. — Ты уже вскоре будешь на ногах, Джинни. Я все сделаю быстренько.

Он вытер руки, предпочитая, чтобы они были совсем сухими (перчаток не надевал, сомневался, что сможет в них надлежащим образом удерживать пинцет), и наклонился ближе. В бровях и вокруг глаз застряло с полдесятка заноз от линз ее разбитых очков, но этот крохотный кинжал, который беспокоил ее более всего, торчал в уголке ее левого глаза. Барби был уверен, что Расти сам бы его извлек, если бы заметил, но он сконцентрировался на ее носе.

«Сделай это быстро, — напомнил он себе. — Кто колеблется, тот и обсирается».

Он извлек осколок и бросил его в пластиковый лоток на столе. На том месте, где тот только что торчал, набухло крохотное семя крови. Барби выдохнул:

— О'кей. Остальное — это ничто. Легкий хлеб.

— Твои бы слова и до Бога, — сказала Джинни.

Едва лишь он извлек последний осколок стекла, как отворились двери, из смотровой вышел Расти и сказал Барби, что нуждается в его помощи. Фельдшер держал в руке жестяную коробку.

— Помощи с чем?

— Там один ходячий геморрой, — объяснил Расти. — Этот сракоголовый тип хочет уйти отсюда со своей незаконной добычей. При других условиях я бы радушно спровадил его прочь за двери, но именно теперь я могу его использовать.

— Джинни? — спросил Барби. — Ты в порядке?

Она махнула рукой в сторону дверей. Он отправился вслед за Расти, но тут она его позвала:

— Эй, красавчик…

Он обернулся, и она послала ему воздушный поцелуй. Барби его поймал.

8

В Честер Милле был только один дантист. По имени Джо Боксер. В конце Страут-Лейн располагался его зубоврачебный офис, где из окон кабинета приоткрывался живописный вид на речушку Престил и мост Мира. Приятный вид, знаете ли, если сидишь прямо. Большинство посетителей вышеуказанного кабинета проводили там время в полулежащем состоянии, и наслаждение их глазам обеспечивали несколько десятков приклеенных к потолку фотографий любимой собачки Джо Боксера породы чихуахуа.

— На одной из тех фоток та чертова собака, похоже, словно опорожняется, — рассказывал после очередного визита к дантисту Даги Твичел своему приятелю Расти. — Может, эта порода просто всегда сидит в такой позе, но я так не думаю. Думаю, я пролежал полчаса, именно созерцая то, как заслюнявленное животное выжимает из себя говно, пока тот еще кобель Боксер выковыривал у меня из челюсти два зуба мудрости. Отверткой, судя по моим ощущениям.

Поперечная вывеска, которая виднелась рядом с дверьми офиса доктора Боксера, имела вид баскетбольных трусов размера достаточного, чтобы налезть на какого-нибудь сказочного великана. Выкрашена она была кричащими золотым и зеленым — цвета местных «Уайлдкетс». Надпись на ней гласила: «ДЖОЗЕФ БОКСЕР, доктор зубоврачебной хирургии». А ниже: «БОКСЕР — ЭТО МГНОВЕННО». Он действительно работал фантастически быстро, с этим соглашались все, но не признавал никаких медицинских страховок и принимал плату только денежной наличностью. Если, скажем, к нему заявлялся какой-нибудь лесоруб с нагноением десен и щекой надутой, как у белки, которая насовала себе полный рот орешков, и начинал что-то говорить о зубоврачебной страховке, Боксер советовал ему сначала получить живые деньги от «Синего Креста» или «Антема»[294], и тогда уже приходить к нему.

Минимальная конкуренция заставила бы его смягчить свою драконовскую политику, но с полдесятка дантистов, которые старались укорениться в Честер Милле с начала девяностых, не выдержали и сдались. Ходили слухи, что это добрый друг Боксера Джим Ренни мог приложить руку и делает невозможной зубоврачебную конкуренцию в городе, но никаких конкретных доказательств не было. Тем временем Боксера можно было каждый день увидеть за рулем «Порше», наклейка на бампере которого гласила: «ВТОРАЯ МАШИНА У МЕНЯ ТОЖЕ ПОРШЕ!»

Когда Расти, а следом и Барби, следуя за ним, появились из коридора, Боксер уже отправился к входным дверям больницы. То есть старался, потому что Твич все еще держал его за руку. На второй руке Боксера висела корзина, заполненная вафлями «Егго»[295]. Одни лишь коробки вафель и больше ничего. У Барби мелькнула мысль (и не впервые): а не лежит ли он сейчас временами в какой-то канаве вне паркинга «Диппера», избитый в говно, и переживает ужасные видения своего поврежденного мозга?