Тишина - Василий Проходцев

попытались прикрыть собой сам игровой стол, а также и проигранные вещи, но казаки по-прежнему сидели и смотрели на Артемонова выжидающе, хотя и с каким-то фальшивым добродушием.

– Во фронт! – скомандовал Матвей, и рейтары охотно выстроились в линию, прикрыв ей склад проигранного вооружения, в отличие от спокойно сидевших на месте казаков.

– Игра в зернь запрещена. Кто начал игру? Кто?!

– Твое добродие, мосцепане! Вроде бы, и не мы начали, как-то оно само пошло, и пошло…

– Встать!

– А я и встану. Только с чего бы, пане-добродию, тебе нас ведать? У нас и свои полковники есть…

Матвей пнул столик с фигурками, а следующим движением от всей души съездил рукоятью сабли по усатой роже одного из казаков. Тот упал, и стал отползать в сторону, а его товарищ быстро побежал в сторону деревни, громко высвистывая какую-то сложную трель. Обыгранные рейтары вмиг обрели боевой дух, натянули на себя кирасы и разобрали оружие, с которым уже успели проститься, и принялись, за отсутствием другого противника, лупить, чем под руку попадется, поверженного казака. Пока Артемонов унимал это безобразие, со стороны деревни показалось десятка с два фигур в шароварах и с торчащими вверх чубами, которые стремительно приближались к рейтарам. Как в дурном сне, повторялось то, что уже было пару дней назад с Матвеем, и Артемонов успел подумать, что стоит им и сейчас побить черкас, как непременно именно он и хитровские рейтары будут обвинены во всех смертных грехах. Пропадать зря, однако, не хотелось, и московиты приготовились к бою. Подбежав шагов на пятьдесят, черкасы, без особой, впрочем, надежды на успех дали по рейтарам залп из пистолетов. Матвей притворился, что ранен, упал на одно колено, и когда трое или четверо казаков подбежали, чтобы с ним разделаться, он подсек двоим голени, третьего проткнул снизу саблей, а с четвертым, успевшим отскочить в сторону, приготовился биться. И Матвей, и казак, сделали по паре выпадов, глядя на которые Артемонов должен был признать фехтовальные способности противника, но тут же и деревня, и луг, и далекий лес медленно поплыли перед ним, как будто падая куда-то в сторону. Матвей, в полусне, понимал, что падает вовсе не деревня, не луг и не лес, а падет он сам, и падет так медленно лишь потому, что кто-то сзади ударил его по голове чем-то тяжелым – так в молодости часто доводилось падать Матвею на серый лед реки во время кулачного боя. Потом видел Артемонов и совсем странные вещи: как будто, к дерущимся подбежал стольник Ордин, и принялся, с удивительной скоростью прыгать из стороны в сторону так, что казаки и не знали где и ловить разбушевавшегося воеводу. При каждом прыжке, однако, Афанасий Лаврентьевич непременно поражал одного из противников, сам оставаясь неуязвимым. Не понимая уже толком, видит ли он это вправду, или ему только кажется, Матвей окончательно погрузился во тьму.

Часть седьмая

Глава 1

– Матвей Сергеич, ну может хватит? И так на две сажени больше вчерашнего прокопали… – спросил жалостливым голосом поручик солдатской роты Артемонова Яков Иноземцев. Его вечно взъерошенные светлые волосы, изрядно припорошенные песком и сухой травой, были единственной частью поручика, выглядывавшей из глубокого рва наружу.

– Да что ты, Яшка, только лопаты взяли, а ты уже на отдых просишься! – раздосадовано отозвался прапорщик той же роты, Митрофан Наумов сын Наумов, – Ну что же за лентяи-то на Москве живут!

После некоторого размышления, капитан роты Матвей Артемонов нехотя скомандовал окончание работы, и полез по одновременно скользкому от глины и осыпающемуся песком краю рва наружу. Капитан тяжело дышал, пошатывался, и был, в полном несоответствии со своим званием, в простой льняной рубахе и холщовых портках, а так же в лаптях с онучами. Эта и без того простая одежда была густо перемазана землей и насквозь пропиталась потом.

– Ты посмотри, ирод, как капитан, начальный человек, себя не жалеет, копает против рядового вдвое! Да и грязен-то как, погляди! Ну, кто его за начального человека и царского воеводу примет – чисто пашенный мужик, бобыль немытый! А ты, мужицкое отродье, копать не копаешь, а ноешь весь день, – продолжал выговаривать Митрофан Якову, думая, что капитан его не слышит. Поручик с прапорщиком, придерживая друг друга, также с трудом выбирались из ямы. Они были всем похожи на своего капитана, разве что одежда у них была не только грязная, но и изрядно рваная. Вслед за ними потянулись и прочие солдаты роты, в основном раздетые по пояс, несмотря на моросивший с утра противный холодный дождик. Артемонов устало молчал, пересчитывая выбиравшихся из окопа солдат. Поначалу, когда работы только начинались, капитан и его подчиненные куда серьезнее относились к угрозе со стороны крепостных пушек и ружей, однако теперь многодневная изнуряющая работа при полуголодной жизни притупила чувства солдат, и они почти перестали думать о неприятеле, и даже выставлять караулы. Поэтому, когда со стены крепости показался дымок, за ним приглушенный шум, а потом и само ядро, взывая облако из комков земли, ударилось неподалеку – все восприняли это больше как развлечение и яркое событие в каждодневной однообразной рутине. Служивые начали размахивать руками, свистеть и кричать что-то защитникам крепости, скорее весело и одобрительно, чем зло. Защитники ответили несколькими хлопками выстрелов, которые звучали обреченно и уныло, и трудно было поверить в то, что стрелявшие всерьез надеялись в кого бы то ни было попасть. Прапорщик Наумов начал тихо всхлипывать, что предвещало у него долгий и изнуряющий приступ смеха. Артемонову не понравилось такое излишнее благодушие, и он отдал приказ перебежками и врассыпную отступать к ближайшей роще, где были спрятаны одежда и оружие.

Цепь земляных сооружений, по замыслу Матвея, должна была постепенно окружать крепость, приближаясь насколько возможно к ней так, чтобы защитить наступающих при штурме и позволить им с небольшими потерями подобраться к самым стенам. Для этого Артемонов и его солдаты использовали все возможные естественные углубления вокруг крепости, в дело шла каждая ложбинка, каждый овражек, и даже крупные промытые дождями канавы. Для прикрытия шанцев, каждый солдат приносил с утра с собой из лесу вязанку веток с листьями, из которых затем сооружался навес. Работа была нудная, тяжелая, и продвигалась вперед крайне медленно, однако урядники и солдаты Артемонова не роптали, понимая, что каждая лишняя вырытая сажень может спасти им жизнь. Такую же работу вели и другие командиры солдатских рот, в большинстве своем немцы, однако они, по сравнению с Матвеем, подходили к делу без