Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

   — Поехали!

Зазвонил телефон — гнусный аппарат, изобретённый в преисподней, как считал Юсупов, — и всё испортил: «старцу» «телефонировали» из Царского Села, просили немедленно приехать.

   — Не получилось с цыганами! — Распутин огорчённо развёл руки в стороны.

   — Не огорчайтесь, Григорий Ефимович, в следующий раз обязательно съездим! Либо у меня во дворце покутим. Не хуже, чем в «Вилле Роде» будет!

   — Да-да, во дворце — это хорошо, — согласился Распутин, — тем более ты меня с Ириной обещал познакомить. — «Старец» прошёл в прихожую, кряхтя, сел на стул и стал натягивать на сапоги галоши. Он носил то меховые боты, то галоши с сапогами, галоши у него были из настоящего каучука, на роскошной байковой подкладке, высокие, довольно большие — одиннадцатый номер...

Юсупов уходил от «старца» подавленный. Распутина надо было убирать. И чем быстрее, тем лучше.

Распутин продолжал резвиться, жить на «полную катушку». Филёры по-прежнему не только охраняли его, но и следили за ним — очень внимательно и холодно, всё засекая, каждую мелочь, каждый шаг «старца», и не только топтуны из Царского Села, не только боевики, нанятые банками, и не только топтуны-филёры из отдела наружных наблюдений Петроградского охранного отделения, но и приметное начальство: некий Корнилов — жандарм в высоком чине, господин Глобачёв, генерал-майор, выше которого в страшной петроградской охранке никого не было, старый генерал Курлов, большой мастер провокаций, из-за ротозейства которого в Киеве недоучившимся студентом Богровым был застрелен великий человек — российский премьер Столыпин, министр двора граф Фредерикс и многие другие[55].

Все они относились к Распутину по-разному, одни хуже, другие лучше, но сказать, чтобы кто-то из них любил Распутина, нельзя. Этого не было. Они ненавидели его. Исключение составлял, может быть, Комиссаров, ставленник Белецкого, «верный человек».

Одни ненавидели Распутина больше, другие меньше — вот и вся разница.

Распутин это чувствовал, но виду по-прежнему не подавал, держался гоголем — знал, что ни «царицка», ни «папа», пока живы, в обиду его не дадут, и варил свою кашу, продвигая преданных людей — особенно тех, которые могли быть полезны, — на приметные в России места, влияя на политику и даже на ход войны с немцами.

Время было неумолимо, оно катилось стремительно, развязка приближалась.

Тусклым морозным вечером двадцать второго ноября состоялось совещание у Юсупова. Сухотин особого впечатления на собравшихся не произвёл — движения его были вялыми, чересчур аккуратными, правда, Юсупов не сразу сообразил, что это следствие ранения, а вот великий князь Дмитрий Павлович, стремительный, высокий, красивый, всем понравился сразу. В нём ощущалась сила, жажда жизни, движения были жёсткими, резкими.

Пуришкевич до этого вечера не был знаком с великим князем, видел только, как тот носится на своём роскошном длинном автомобиле по петроградским улицам, отчаянно давя на сигнальный рожок, распугивая обывателей и обрызгивая грязью луж солдат, скорость великий князь развивал опасную — такую, что исчезали даже спицы на колёсах автомобиля, в бешеном своём вращении они превращались в сплошной металлический круг, на ходу у машины трещали рессоры, масляно погромыхивал мотор, и позади оставался вонючий дымный хвост.

У Юсупова на Мойке стоял роскошный дворец. С длинной полоской архитектурных розеток по фасаду и гербом на фронтоне, с шестью крупными высокими колоннами, прижатыми к стене, и огромными залами, украшенными французскими гобеленами, картинами мастеров старой голландской школы, с арапами, наряженными в расшитые золотом ливреи. Пуришкевич, увидев арапов, поморщился, но хозяину ничего не сказал.

Придёт время — скажет.

   — Феликс, скажи несколько слов о плане, — попросил великий князь.

   — Главная часть плана заключается в том, что Распутина надо отделить от охраны: охрана должна быть в одном мешке. Распутин — в другом.

   — Хорошая идея, — похвалил великий князь. — Но как это сделать?

   — Шерше ля фам! Я уже рассказывал об этом Владимиру Митрофановичу.

   — Шерше, шерше, — усмехаясь, подтвердил Пуришкевич, вытянулся в кресле. — Шерше ля фам! Ишите женщину! Но как только приличная женщина попадает в окружение Распутина, так на ней сразу оказывается позорное пятно, которое трудно бывает смыть. Правда, в данном случае мы имеем дело с исключением из правил.

   — Да, есть женщины, к которым эти пятна не пристают, — подтвердил Юсупов, — и они готовы послужить обществу.

   — Браво! — великий князь легонько похлопал в ладоши.

   — В Питере живёт одна очень красивая женщина. — Юсупов замялся на мгновение, раздумывая, сообщать великому князю имя своей жены или не сообщать... Правда, Пуришкевичу он уже назвал её имя, и сделал это необдуманно, но Пуришкевич — это одно, а великий князь — совсем другое, Ирина — близкая родственница Дмитрия Павловича. Поколебавшись немного, Юсупов решил имя Ирины не называть. — Имя её пока ни к чему, — сказал он, — Распутин, когда видит её, — истекает слюной, просит: «Когда ты познакомишь меня с красавицей графиней?»

   — Она графиня? Представительница высшего света? — удивлённо спросил Дмитрий Павлович.

   — Да.

   — Так вот, я обещал Гришке, что познакомлю его с графиней. Хотя и ни к чёрту это сводничество, а я его познакомлю с графиней — придётся это сделать ради наших общих интересов.

   — М-да, — великий князь удручённо покрутил головой. — До чего только не доходят лучшие люди России!

   — Что-то мы слишком много говорим о России, — сухо заметил Пуришкевич, — надо бы проще!

   — И поставлю Распутину одно условие — на свидание явиться без охраны, — продолжил Юсупов. — Графини в Петрограде сейчас нет, она отдыхает в Крыму и возвращаться пока не собирается, но когда мы в последний раз виделись с Распутиным, я сказал ему, что графиня на днях приезжает в Питер, пробудет здесь несколько дней и я готов в один из вечеров, за ужином, познакомить их.

   — И что Распутин? — спросил великий князь.

   — Предложение принял с восторгом.

   — Хорошо, — великий князь азартно потёр руки, — птичка сама лезет в клетку.

   — Попросил только, чтобы я предупредил его заранее, дня за два, — боится, как бы императрица не вызвала в тот день в Царское Село. Так что у нас все карты на руках — Гришка приедет сюда. Главное, чтобы он оторвался от слежки, и в этом Гришке надо помочь — это раз, и два — придумать, куда деть тело, чтобы его не нашли.

   — По фронту знаю: избавиться от трупа, чтобы не осталось следов, — задача чрезвычайно сложная, — сказал Пуришкевич.