Десятое правило волшебника, или Фантом - Терри Гудкайнд

Как и все ложные вероучения, оно было таким же неосуществимым. Чтобы выжить, такая вера должна была стремиться стать преобладающей, а значит — игнорировать свои же постулаты, что само по себе уже было насилием над вероучением, за которое они воевали. Среди светочей принудительного равенства в Ордене равенства не существовало.

Разве то, что игрок Джа-Ла, самый искусный воин, или император, считались лучшими не просто по необходимости, но служили примером для подражания и высоко ценились, не несло в себе внутреннюю ненависть к собственной неспособности соответствовать их собственному учению и к страху быть разоблачённым. Приверженцы этой веры, в наказание за свою неспособность исполнить требования священного учения, предпочли заниматься самобичеванием, заявляя о недостойности людского бытия и вымещали ненависть к самим себе на козлах отпущения: они возлагали вину на жертв.

В конце концов, вера была не чем иным, как выдумкой богословов — бездумной бессмыслицей, повторённой в мантре, чтобы вызывать доверие, придать видимость священнодействия.

— Я уже видела игры Джа-Ла, — сказала Кэлен. Она отвернулась от него. — У меня нет никакого желания видеть больше.

Он захватил её за плечо и развернул вокруг, повернув к себе.

— Я понимаю, что тебе хочется, чтобы я уложил тебя баиньки, но это может подождать. А сейчас мы пойдём смотреть игры Джа-Ла.

На его лице медленно проступила ухмылка распутства, словно из гнили его души всплыл пузырь жирного навоза.

— Если тебе не по нраву наблюдать стратегию и ход игры, то пусть твои глаза прогуляются по обнажённой плоти соревнующихся. Я уверен, что её вид возбудит в тебе желание того, что произойдёт затем нынешней ночью. Постарайся быть не слишком нетерпеливой.

Внезапно Кэлен осознала глупость протестов против всех обстоятельств, в попытке избежать его постели. Но игра Джа-Ла проходила снаружи среди толпы, и у неё не было ни малейшего желания снова туда идти. Здесь тоже у неё не было выбора. Ей очень не хотелось находиться среди этих мерзавцев. Она напомнила себе, что должна держать свои чувства в узде. Солдаты не видели её. Это было глупо.

Он потянул её к выходу из палатки. Она пошла, не сопротивляясь. Для сопротивления ещё не настало время.

Снаружи ждали пятеро специальных охранников. Они увидели, что Кэлен была одета, но никто не проронил ни слова. Они стояли, выпрямившись, высокие и внимательные, выглядя готовыми выпрыгнуть по первому приказу. Очевидно, желая произвести впечатление на своего Императора, они вели себя наилучшим образом.

Кэлен полагала, что быть лучше других — это в порядке вещей, если ты император, и это не делало его хуже всех. Он воевал за доктрину, от которой он сам себя избавил, так же, как и все его солдаты. Кэлен понимала это лучше, чем, если бы ей это объяснили.

— Это твои новые охранники, — сказал ей Джегань. — Повторения последнего инцидента не будет, так как эти солдаты могут тебя видеть.

Все мужчины выглядели вполне довольными, как собой, так и очевидной безобидной видимостью женщины, которую им предстояло охранять.

Кэлен бросила быстрый, но весьма внимательный взгляд на первого мужчину, которого Сёстры привлекли на службу, партнёра того, со сломанным носом. Одним мимолётным взглядом она оценила оружие, которое было при нём, нож, и грубо сделанный меч с деревянной рукоятью, состоявшей из двух половин, прикрученных к зубцу, и как неуклюже он выглядел, нося его. Этот взгляд дал ей понять, что своё оружие он несомненно храбро использовал, участвуя в резне против невинных женщин и детей. Она сомневалась, что ему доводилось пользоваться им в бою против других мужчин. Это был не более, чем головорез. Устрашение было его основным оружием.

Судя по его самодовольной улыбке, она не произвела на него впечатления. В конце концов, он один уже почти справился с ней, и почти уже затащил в палатку. По его мнению, он был в двух шагами от того, чтобы забраться на неё.

— Ты, — сказала она, указывая ему прямо между глаз. — Тебя я убью первым.

Все мужчины захихикали. Она окинула их взглядом, оценивающе осмотрела их и их оружие, изучая то, что ей было нужно. Она указала на мужчину со сломанным носом.

— Ты умрёшь через секунду после него.

— А как насчет нас троих? — не сумев подавить смешок, спросил один из оставшихся. — В каком порядке Вы убьёте нас?

Кэлен пожала плечами.

— Вы узнаете это в тот момент, когда я перережу вам глотки.

Все солдаты рассмеялись. Но не Джегань.

— Добрый вам совет — относитесь к ней серьезно, — сказал им Император. — В последний раз, когда ей в руки попал нож, она убила двух моих заслуживавших доверия телохранителей — людей, гораздо лучше знавших службу, чем вы — и Сестру Тьмы. Абсолютно одна, и всего за несколько кратких мгновений.

Смех замер.

— Всем вам нужно быть начеку, — произнёс Джегань грубым рыком, — или я сам вас выпотрошу, даже если мне просто покажется, что вы пренебрегаете своими обязанностями. Если она ускользнёт от вашего наблюдения, вы у меня окажетесь в пыточных палатках, и я прикажу, чтобы смерть к вам пришла не раньше, чем сгниёт и сдохнет ваша плоть.

В головах у них больше не осталось сомнений относительно серьёзности намерений Джеганя или о ценности его добычи.

Как только он целеустремлённо направился прочь от палатки, тут же вокруг их вождя образовался громадный эскорт, состоявший из сотен, если не тысяч, ближних и самых опытных охранников императора. Пятеро специальных охранников окружили Кэлен со всех сторон, кроме той, с которой находился Джегань. Они шли по лагерю, облачившись в доспехи и с оружием наготове. Кэлен считала, что хотя для такого вождя, как Джегань считалось нормой принять меры против шпионов, но она понимала, что в этом было нечто большее.

Он был над всеми остальными.

Глава 46

К тому времени, когда они возвратились с соревнований Джа-Ла к императорской резиденции и его большой палатке, беспокойство Кэлен возросло. Очевидно, это был не только страх оказаться наедине с этим непредсказуемым и опасным человеком — или даже её почти паническая боязнь того, что она понимала, он намерен был с ней сотворить.

Всё это конечно было, со зловещим затаившимся предчувствием его жестокости, пенившейся уже прямо под поверхностью. Его лицо налилось кровью, движения стали более агрессивны, комментарии стали более острыми, чернильного цвета глаза приобрели пронзительную интенсивность. Наблюдение за играми привело Джеганя в ещё более вспыльчивое настроение чем, как ей казалось, было его нормой. Игры подействовали на него. Они возбудили его — во всех смыслах.