В поисках солнца (СИ) - Берестова Мария

Она застыла, пытаясь понять и принять полученную информацию.

Нет, она знала, конечно, что Дерек её не любит, что он не простил ей интриги вокруг Райтэна, — но всё же его доброта к ней казалась ей искренней. Она думала, что, пусть они и не могут быть друзьями, он, во всяком случае, готов поддержать её, направить, помочь. Ей мечталось, что она всё же сумеет однажды… ну, пусть не так, как он дружит с Олив и Илмартом — и тем более с Райтэном! — но хоть как-то, хоть немножко стать ему дорогой, важной, ценной.

Мысль о том, что он добр к ней только потому, что этого у него потребовал её отец, выбила у неё почву из-под ног.

Постукивая пальцами по книжке, которая лежала перед ним, Дерек наблюдал за ней с любопытством почти живодёрским — хотя наблюдать толком было и не за чем, потому что она попросту застыла, лишь моргая время от времени совершенно растерянно.

— Неприятно, да? — наконец, злым каким-то шёпотом уточнил он. — Думать, что ты человеку симпатичен, что у вас есть отношения — живые, искренние! — а потом узнать, что ты — всего лишь часть его интриги.

Она закаменела; можно было подумать, что она и вовсе этого не услышала, если бы не дрожащие, выцветшие губы.

С минуту он продолжал наблюдать её, всё так же постукивая пальцами по книге.

Наконец, она разомкнула губы и тихо, жалобно спросила:

— И что же?.. ты… теперь всегда будешь меня ненавидеть, да?..

Он вежливо приподнял брови и тоном самым что ни на есть любезным спросил:

— А разве может раб любить своего господина?

Она вскрикнула мучительно, тонко; прикрыла покрасневшее от стыда лицо руками.

Ему вдруг сделалось её жалко.

Он вообще был жалостлив. Конечно, он не раз за этот разговор напоминал себе, что Руби верить нельзя, и что она может изобразить всё, что ей вздумается, чтобы получить то, чего ей хочется.

Но все эти, безусловно, логичные соображения не очень-то приживались в нём, когда он видел перед собой страдание — неважно, искреннее или изображённое.

Он не мог для себя однозначно решить вопрос, играет ли Руби сейчас или нет — но ему пришла в голову мысль, что, если предположить, что она не играет, то его действия становятся жестокими.

С минуту он взвешивал внутри себя вероятности и, поскольку был человеком благородным и добрым, пришёл к выводу, что пусть уж лучше он поведётся на очередной обман, чем запутавшаяся девчонка страдает от его жестокости.

Ему, к тому же, пришло в голову соображение, что он скорее срывает на ней досаду на господина Михара — тому-то он не мог ничего сделать, и поэтому всё, что ему оставалось, это пытаться задеть его через дочь.

Именно это соображение сделалось для него решающим.

«Я пытаюсь задеть её, чтобы отомстить ему, — чётко обозначил он собственную стратегию, которая теперь, названная прямо, вызвала у него стыд и отвращение. — А мы ведь договорились не впутывать женщин!»

Вздохнув, он потёр лоб, встал и подошёл к ней.

— Ну, Руби, — начал он, и в голосе его было гораздо больше тепла, чем обычно, — прости меня, я от досады говорю. Честное слово, я не ненавижу тебя, и, даже если бы у нас не было договора с твоим отцом, всё равно постарался бы помочь тебе.

Она глубоко, тяжело вздохнула, отвела руки от лица, бросила на него больной, пронзительный взгляд и отметила:

— Ты был бы ко мне добр, да. Но теперь у тебя нет выбора: ты обязан быть ко мне добрым, — с горечью и затаённой злостью на отца заключила она.

Он пожал плечами и грустно согласился:

— И то, что теперь у меня нет выбора, обесценивает мою доброту, да.

Губы её мучительно задрожали.

Он вздохнул и привлёк её к себе, обнимая.

Она расплакалась.

Ей очень хотелось, чтобы её любили просто так, потому что сами так решили, а не потому, что приказал её отец.

Дереку сделалось совсем уж жалко её. Она виделась ему теперь глупой, запутавшейся девчонкой, на которую и злиться-то невозможно — кто же злится на ребёнка, который и сам не понимает, что творит.

«Но она уже не ребёнок», — напомнил он себе — как бесчисленное количество раз напоминал себе это, когда речь шла о Грэхарде.

«Совершеннейший ребёнок!» — возразил внутренний голос, и, сам того не заметив, Дерек взял Руби под ту же опеку, под которой держал и Грэхарда.

— Ну! — погладив её по волосам, попытался переключить её внимание он. — Зато у тебя есть Тэнь!

Помогло лишь частично; вытерев слёзы, Руби отстранилась от него, затем покачала головой и глухо отметила:

— Я не стою её дружбы.

Он усмехнулся краешком губ и заверил:

— Бесполезно убеждать кого-то из Тогнаров, что ты не стоишь их дружбы. Они, если уж выбирают человека, то остаются верны ему навсегда.

Она невольно хмыкнула — в его голосе была целая бездна теплоты, адресованной, конечно, Райтэну. Но ей в этот момент казалось, что немного этой теплоты досталось и ей.

Планирование

Дерек, раздражённо покачивая ногой, хмуро вглядывался в бумажку, которую составлял вот уже три часа.

Бумажка содержала в себе структурированный список всех его проектов, личных дел и центральных задач. Это была шестая такая — предыдущие пять попыток систематизации валялись в корзине для мусора, потому что там не сходилось вообще никак.

В этой, шестой, всё кое или как сошлось, но легче от этого не стало.

Тоскливо выругавшись, Дерек придвинул к себе седьмой лист — и начал было вычерчивать свои схемы снова… но почти тут же нервно отбросил перо в сторону и вперил в шестой вариант мрачный взгляд.

— Такими темпами я хвост откину… — потерев щёки, признал сам в себе он.

Его работоспособность позволяла ему играючи жить в режиме «мотаться по делам с утра до вечера» — но этот режим мог и должен был быть лишь временной мерой. После периода острой мобилизации сил и возможностей требовался продолжительный качественный отдых — а вот этого у Дерека никак не предвиделось.

Высчитав на пальцах собственный возраст — он никогда не помнил точную цифру — он пришёл к выводу, что хвост отбрасывать ещё рано, и следует приложить какие-то усилия к тому, чтобы пожить подольше.

Дерек был жизнелюбив, поэтому бодро взялся за наиважнейшую задачу: сокращение числа своих проектов.

Сразу же он столкнулся с тем, что не способен выбрать кандидата на «выбывание». Все его занятия были ему важны, интересны и дороги, поэтому у него просто рука не поворачивалась что-то вычеркнуть.

Тогда он пошёл от обратного: начал записывать на седьмой лист то, от чего отказаться не может.

Первыми туда решительно легли задачи от Михара — собственно, именно их наличие и нарушило хрупкое равновесие между работой и отдыхом в жизни Дерека. Эти задачи уверенно покрыли собой треть суток (Дерек, конечно, уже высчитал, сколько времени и сил какие проекты отнимают — ещё на втором листе).

Поглядев на оставшиеся две трети, Дерек вздохнул и очертил одну из них как «сон». Как человек, давно и плотно занятый в работе умственного характера, он знал, что недостаточный сон существенно сказывается на продуктивности, поэтому им жертвовать никак нельзя.

В оставшуюся треть он долго и упорно пытался впихнуть невпихиваемое — всё остальное — но оно, конечно, никак не умещалось.

В очередной раз отбросив перо, Дерек погрузился в размышления о своей жизни — в которой, определённо, что-то пошло не так и не туда.

С одной стороны — размышлял он — все эти новые проекты ему очень нравились. Михар был не только весьма умён — он был человеком дела, и это вызывало в Дереке уважение. Возможно, если бы случай свёл их при других обстоятельствах, Дерек и сам был бы рад предложить свою помощь, и даже полагал бы большой удачей, если бы эту помощь приняли…

«Это он сейчас машет перед мной своими пряниками, — лениво размышлял Дерек, гоняя листы по столешнице. — А стоит мне взбрыкнуть — у него и кнут найдётся».

Последнее соображение обесценивало интерес проектов. Кому ж понравится заниматься чем-то из-под палки?