Круглый год с литературой. Квартал четвёртый - Геннадий Красухин

В 1956 реабилитирован. В 1961-м вышел на пенсию и вернулся в Москву, где работал в комитете народного контроля на общественных началах.

Переписывался с Шаламовым. Десять лет писал роман в четырёх частях «К вящей славе Господней» («Ad majorem Dei gloriam»). Это роман-биография и роман-документ, описывающий, что происходило с автором и страной в тридцатые годы.

Кроме романа написал ещё несколько повестей и рассказов.

Публикации не дождался: умер 10 декабря 1982 года (родился 30 декабря 1906-го).

Роман издал в 2008 году внук Моисея Наумовича С.В. Заграевский.

Надо сказать, что роман считался потерянным, и внук нашёл все 950 страниц машинописного текста среди, как он пишет, «гор черновиков».

Роман не только издан, но весь есть в Интернете.

Этого писателя сейчас мало кто помнит. А ведь в своё время Сергей Фёдорович Буданцев (родился 10 декабря 1896 года) написал роман, назвал его «Мятеж» (1922), но пока медлил с публикацией, в 1925 году свой роман «Мятеж» напечатал Фурманов. Пришлось идти с Фурмановым на переговоры. Соглашаться на переименование. Буданцев выпустил роман под названием «Командарм» (1927).

Собственно, этот роман и принёс ему известность.

Написал он ещё и фантастическую повесть «Эскадрилья Всемирной Коммуны» – о всемирной революции. Там действует реальный фашист Бенито Муссолини, казнённый народом, как предрекает Буданцев, в 1944 году. Ошибся на год.

Мне думается, что это пророчество его и погубило.

То есть, Сталин не мог, конечно, знать, что повесть пророческая, но почувствовать, что она точна фактически, советский диктатор мог.

В самом деле, кем до этого был Буданцев? Автором плохонькой книги стихов «Пароходы в Вечности». Одним из тех литераторов, кого НКВД командировал в поездку по Беломорско-Балтийскому каналу имени Сталина и кто написал в коллективную книгу главу о перековке заключённых-каналостроителей. И ещё в одной коллективной книге принял участие Буданцев – в романе «Большие пожары», который печатал «Огонёк».

Всё!

Тем не менее 26 апреля 1938 года его арестовывают, приговаривают к 8 годам лагерей, этапируют на Колыму, на золотые прииски, где он умирает 6 февраля 1940 года.

Позже после реабилитации родственникам отдали бумаги Буданцева, среди которых оказался роман «Писательница». Его опубликовали в 1959-м.

Нелли Закс родилась 10 декабря 1891 года в Берлине. В 15 лет прочитала роман Сельмы Лагерлёф «Сага о Йесте Берлинге» и написала письмо его автору в Швецию. Лагерлёф ответила. Их переписка продолжалась около 35 лет до смерти шведской писательницы.

Стихи Нелли Закс начала писать в 18 лет. Видимо, она не испытывала дефицита профессионализма, если её ранние, во многом романтические стихи заинтересовали Стефана Цвейга.

Сама Закс не придавала этим стихам никакого значения и впоследствии не включала их в свои книги.

После прихода Гитлера к власти Нелли Закс с матерью удаётся, благодаря стараниям Сельмы Лагерлёф, в 1940 году укрыться в Швеции, где она выучила шведский язык и переводила шведских поэтов на немецкий. Этим и зарабатывала на жизнь.

На уничтожение евреев в гитлеровских лагерях Закс откликнулась стихами, где сумела осмыслить эту трагедию еврейского народа.

Сергей Аверинцев писал об этом: «Можно вспомнить по контрасту изречение философа-эссеиста и музыкального теоретика Т.Адорно «После Освенцима нельзя писать стихов». В этой сентенции, приобретшей большую известность, выразило себя не слишком глубокое и не слишком великодушное представление как о страдании, так и о стихах; вся поздняя поэзия Нелли Закс (в единстве с древней общечеловеческой традицией «плача» об общей беде) опровергает Адорно. Для неё, Нелли Закс, именно после Освенцима нельзя было не писать стихов; в очень личном, но и в сверхличном плане стихи были единственной альтернативой неосмысленному, непрояснённому, бессловесному страданию, а потому – безумию. Ценой её собственной боли и гибели её друзей был добыт какой-то опыт, какое-то знание о предельных возможностях зла, но и добра, и если бы этот опыт остался не закреплённым в «знаках на песке» (заглавие одного из поэтических сборников Закс), это было бы новой бедой в придачу ко всем прежним бедам, виной перед памятью погибших. Стихи здесь – последнее средство самозащиты против жестокой бессмыслицы. Отсюда их необходимость – главное их преимущество. Писательница до последних месяцев жизни не могла перестать работать: это от неё уже не зависело».

Да, можно в связи с этим феноменом вспомнить, что его уже однажды зафиксировал Тициан Табидзе: «Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут / Меня, и жизни ход сопровождает их» (перевод Б. Пастернака). Но «жизни ход» в стихах Закс – это (прав С. Аверинцев) поиск средства самозащиты против жестокой бессмыслицы. Что выразило себя в первом же послевоенном сборнике «В жилище смерти», который был опубликован в Восточной Германии в 1946 году.

За ним последовали «Затмение звёзд» (1949), «И никто не знает, как быть дальше» (1957». Сборник «Бегство и превращение (1959) приносит Закс широкую известность. В 1960 году власти Дортмуда устанавливают ежегодную премию её имени и назначают поэтессе пожизненную пенсию.

А в 1964 году она удостоена Нобелевской премии за «выдающиеся лирические и драматические произведения, исследующие судьбу еврейского народа».

«Известность, – пишет С. Аверинцев, – не принесла больному, старому человеку ничего, кроме нервного кризиса, воскресившего старые страхи: ей мерещилось, что она снова в западне, в руках ловцов. Не следует искать в этом приступе весьма понятной немощи больше смысла, чем в нём есть; с другой стороны, однако, в сравнении с крайней серьёзностью истоков и задач поэзии Нелли Закс литературный успех и в самом деле представляется некоей подменой. Человек пытался силами своего слова раскрыть, передать другим свой опыт боли, поставить перед глазами предостерегающие образы палачества и страдания – и видит, что его слово стало всего-навсего «литературным событием», а предостережение едва ли кому-нибудь внятно».

Но, написав это, Аверинцев пишет и о том, что должно быть внятно читателям: стихи Нелли Закс «образуют как бы единый и написанный на одном дыхании реквием – очень цельное выражение и последовательно вникающее прочувствование и продумывание опыта жертв исторического зла»:

И с твоих ног, любимый мой,две руки, рождённые давать,башмаки сорвалиперед тем, как тебя убить.Две руки, которые должны отдать себя,распадаясь в прах.Твои башмаки из телячьей кожи,дублёной, крашеной,шилом проколотой.Кто знает, где последний живой вздох обитает?Во время короткой разлукиземли с твоей кровьюберегли они песок, словно часы,наполняемые смертью ежесекундно.Ноги твои!Их опережали мысли,такие быстрые у Господа Б-га,что ноги твои уставали,израненные в погоне за сердцем.Но кожу, которую лизал тёплый языкматери-коровы,прежде чем содрали её, —эту кожу содрали ещё раз,с ног твоихсодрали,любимый мой!

Это из тех стихотворений (перевод В.Микушевича), где, по наблюдению С. Аверинцева, «человек в момент вполне безвинного страдания обретает трогательное и возвышающее сходство с животным – печать жертвенности»: перед тем как убить «мёртвого жениха» «с его ног сорвали обувь, которая была сделана из кожи теленка, некогда живой, потом освежёванной, выделанной, продублённой, так что его агония повторила агонию телёнка и слилась с ней».

Так что согласимся с С.С. Аверинцевым:

«Для того чтобы с такой сосредоточенной пристальностью смотреть на катастрофу, болезненно и безжалостно задевшую человека в самой писательнице, чтобы настолько отрешиться от жалости к себе самой и увидеть всё в перспективе даже не всечеловеческой, а всеприродной, космической солидарности страждущих, нужна немалая душевная сила». Её и вложила поэтесса в свои великие произведения.

Скончалась 12 мая 1970 года в Стокгольме.

11 ДЕКАБРЯ

«Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец «Гаврииллиада»; приписывают её мне; донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность», – писал Пушкин Вяземскому 1 сентября 1928 года.

Дело было серьёзное. Юношеская ёрническая атеистическая поэма Пушкина через семь лет после её написания попала на глаза петербургскому митрополиту, который передал её в Верховную комиссию, решавшую все важнейшие дела в стране в отсутствии Николая I, бывшего в это время в действующей против турок армии. Комиссия послала запрос Пушкину: им ли написана поэма? Пушкин ответил, что не им. Им же сделан с неё список ещё в лицее, а потом список он куда-то затерял.