Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе - Владимир Федорин

ВФ: То есть Грузия была готова биться за каждый дом?

КБ: В Чечне же не только армия оказывала сопротивление. Дети гранатами закидывали… Город можно брать мгновенно, когда все деморализовано. А если уже пять дней идет война…

ВФ: План Саркози – это, по сути, минские договоренности – если сравнивать Грузию и Украину. По сути – признание поражения в войне.

КБ: Нет, там же было написано, что стороны отходят на позиции, которые до этого занимали. И с точки зрения буквальной это означало, что Россия уходит через Рокский тоннель, а мы уходим с территории Южной Осетии. Но Россия это интерпретировала по-другому, и тут было не за нас общественное мнение из-за идеи, которую Тальявини потом оформила в своем докладе, что Грузия тоже виновата. Мол, если бы Грузия вела себя мирно, говорила нежные слова, ласково улыбалась, то никакого вторжения не случилось бы… Это вопрос, который многие задают себе и еще будут задавать: почему мы тогда не поняли, что Россия – агрессор. Это же легенда про reckless Georgians, которые раздразнили доброго Путина, и он просто махнул рукой, а лапа тяжелая, и заодно прихватил случайно территорию. Сейчас же понятно, что «доброго Путина» не существует. Кто его в Крыму раздразнил-то? Янукович? Идея «Янукович раздразнил Путина, оскорбляя его» лишена содержания.

ВФ: Помните, я вам рассказывал историю про встречу Януковича и Путина 9 ноября, на которой якобы Путин пригрозил, что в случае подписания ассоциации захватит пол-Украины.

КБ: Янукович же отказался подписывать. Не оскорблял, ничего такого не было. Если мы исходим из этого, то надо подождать, пока Путин нападет на Швейцарию?

ВФ: Прибалтики будет достаточно.

КБ: Нет, Прибалтика в НАТО, на них есть первородный грех уже. На Финляндию тогда, она не член НАТО.

ВФ: Но уже подумывает присоединиться.

КБ: Ну тогда, я не знаю, на кого. Тогда надо напасть на Швейцарию. Или на Марокко.

ВФ: В каком состоянии на момент войны находился ваш университет?

КБ: Я университетом особо не занимался – некогда было.

Война была важна в каком отношении? Я понял, что университет нужен для того, чтобы была сильная национальная элита, которая смогла бы победить. Мне казалось, что если будет сильная национальная элита, то страна будет сильнее во всех отношениях – и дипломатически, и военно, и экономически.

ВФ: Мы встречались в марте 2009 года – вы еще сидели в администрации, но уже официально там не работали.

КБ: Я сидел в администрации, наверно, до мая. Внештатным советником, а потом по всему проспекту Руставели поставили клетки, сваренные из прутьев, и стало просто невозможно подъезжать к зданию правительства…

ВФ: Какая активная оппозиция.

КБ: Там не оппозиция была, там просто привезли людей за 10 лари в день. Они жили в палатках. Это было чудовищно, потому что там была такая грязь.

ВФ: Кто финансировал?

КБ: Бурджанадзе, насколько я знаю. Не знаю, кто тогда ей давал деньги. Последнее время это был Медведчук.

ВФ: И все же – как тогда обстояли дела с университетом?

КБ: Сначала я думал о бизнес-школе как о хобби. Хорошее дело, которое само себя содержит. Бизнес-школа сама по себе может жить очень даже хорошо, с прибылью. Школа права тоже может – в отличие от всех других школ. А потом я решил, что надо сделать серьезный университет, который все изменит… Это сейчас звучит патетически, но человек же не думает патетически. Было ощущение: надо, чтобы университет изменил страну. Чтобы мы не испытали больше никогда оккупацию, захват, полеты бомбардировщиков над нашими домами.

А когда мы с вами встречались… Поскольку я времени не уделял университету, мне казалось, что я скажу, люди засуетятся и все сделают. Я нашел, что это не происходит, надо самому этим заниматься и разбираться. А я был совершенный профан – я не понимал, чем curriculum от syllabus’а отличается. Знал только, что есть такие слова, которые произносят люди, близкие к образованию.

ВФ: Как вы достраивали университет? К бизнес-школе добавили право?

КБ: Да. Потому что у меня были большие претензии к грузинским юристам.

ВФ: Из-за того, что они писали по-грузински на немецком?

КБ: Дело не в том, что писали на немецком. Они сторонники нормативной теории – это нельзя, потому что так написано, а не потому что это глубоко укоренено в природе человека и противно морали. Я не поклонник Ролза – левовато это на мой вкус, – но человека нельзя мучить не потому, что так написано во Всеобщей декларации прав человека, а потому, что это негуманно. А поскольку мучить человека нельзя в принципе, то поэтому в декларации так и написано.

Потом я встретился с первокурсниками из бизнес-школы и школы права (студенты из бизнес-школы были в большинстве). Это было, кажется, в 2009-м. Я спросил, чем они хотят заниматься в жизни? «Зарабатывать деньги – поэтому бизнес-школа». «Ну а если забыть сейчас про деньги? Представьте себе, что независимо от образования вы будете получать не гигантскую, но хорошую зарплату».

Один сказал, что тогда ему все равно – самый правильный ответ, на мой взгляд (улыбается). Половина сказала, что хотели бы заниматься математикой. Почему? Наш университет был самым престижным, туда шли самые сильные ребята, хорошо знающие математику, поэтому у нас была очень большая доля таких математически настроенных студентов. А еще? Один сказал, что занимался бы физикой, другой – биологией, а одна девушка – танцами. Пришел я к себе в кабинет и подумал, что мы делаем какое-то неправильное дело. Люди хотят заниматься математикой, а мы даем бизнес-образование. Если не считать финансы, математика к бизнесу отношения не имеет. То есть вы берете хороший материал и делаете из него что-то не очень хорошее. И я сказал сам себе, что нужно развивать математику.

У нас были на тот момент три школы: школа бизнеса, школа права и школа международных отношений, которую мы тоже присоединили и которая возникла из востоковедения. Она готовила людей, которые говорят на китайском, арабском, японском.

ВФ: На фарси?

КБ: На фарси очень маленький спрос. Как и на иврит. Самый большой спрос был на арабский, китайский, японский, корейский. Сейчас добавился турецкий.

В общем все было слишком гуманитарно. Люди, которые могли бы стать хорошими математиками или software engineers, шли не в математику, а в основном в бизнес.

ВФ: А в Тбилисском университете разве не было математики?