Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наверху! – с трудом выдохнул бывший король. – Нам нельзя подниматься наверх.
И тут, по-моему, я допустил оплошность. Я попытался оправдаться, не слишком хорошо представляя, как это сделать.
– Понимаю, – пробормотал я, – членам клуба не разрешается брать наверх гостей.
– Членам клуба? – переспросил он меня. – Но мы не члены клуба! – В его голосе звучало столько укоризны, что я ничего более не прибавил, просто вопросительно на него глядел, возможно, мои губы шевелились, возможно, я даже произнес: «Так кто же вы?» – ибо был крайне изумлен.
– Мы официанты, – проговорил он.
Этого я знать никак не мог, но, так как мое заблуждение было искренним, стыдиться мне было нечего, роскошь стола сама по себе исключала подобное предположение.
– А кто же тогда члены клуба? – задал я вопрос.
Воцарилась глубокая тишина, на лицах присутствующих застыл благоговейный ужас, и вдруг мне в голову пришла дикая, нелепая мысль, фантастическая и ужасная.
– Они тоже изгнанники? – спросил я, схватив короля Эритиварии за руку и понизив голос.
Дважды взглянув мне в лицо, мой собеседник дважды торжественно кивнул. Я в крайней спешке, едва простившись с лакеями-королями, покинул этот клуб, чтобы больше сюда не возвращаться; когда я выходил из дверей, огромное окно на самом верху распахнулось, и вырвавшаяся оттуда молния убила собаку.
Три адских анекдота
Вот какую историю рассказал мне унылый путник на пустынной хайлендской[50] дороге одним осенним вечером, когда в преддверии зимы трубили олени-рогачи.
Навевающие печаль сумерки, уже совсем почерневшие горы, неизбывная тоска оленьего рева, сиротливое, скорбное лицо незнакомца – все это казалось частью какой-то трагической пьесы, поставленной в этой долине отверженным богом: прегорестной пьесы, в которой холмы выступали декорациями, а одинокий путник – единственным актером.
Мы уже давно заметили друг друга посреди этой безлюдной глухомани, и расстояние между нами неуклонно сокращалось. Наконец мы сошлись, и он заговорил.
– Я расскажу вам кое-что такое, от чего вы умрете со смеху. Я не в силах больше держать этот анекдот в себе. Но сперва я должен вам поведать, как он мне достался.
Я не стану пересказывать эту историю его словами, со всеми страдальческими восклицаниями и драматизмом исступленных самобичеваний: мне бы не хотелось без лишней необходимости погружать своих читателей в атмосферу печали, что пронизывала все его речи и словно бы следовала за ним по пятам, куда бы он ни направился.
Я так понял, он был членом некоего вест-эндского клуба – вполне респектабельного, но отнюдь не фешенебельного, вероятно, где-то в Сити: в нем состояли страховые агенты, занимающиеся главным образом страхованием от пожаров, но также и страхованием жизни и автомобилей; словом, это был клуб коммивояжеров. Однажды вечером несколько членов клуба, доиграв очередную партию и ненадолго позабыв про энциклопедии и универсальные шины, принялись громко разглагольствовать за карточным столом о своих личных добродетелях, и какой-то коротышка с вощеными усами, который терпеть не мог вкус вина, соловьем разливался о своем воздержании. А тот, кто теперь рассказывал мне свою прискорбную повесть, чуть наклонился над зеленым сукном, и выдвинулся в свет двух оплывающих свечей, и, раззадоренный чужим бахвальством, поведал, вне всякого сомнения чуть смущенно, о своем собственном целомудрии. В его глазах-де все женщины были уродинами.
Хвастуны пристыженно умолкли и разошлись по домам спать, оставив нашего героя наедине с его беспримерной добродетелью. Во всяком случае, так ему казалось. И однако ж, он был не один: как только разошлись все прочие, из глубокого кресла в дальнем темном углу поднялся один из членов клуба и направился к нему через всю комнату, – о его роде занятий рассказчик в ту пору знать не знал и заподозрил правду гораздо позже.
– Ваша добродетель не имеет себе равных, – похвалил незнакомец.
– Да только что мне с нее толку-то! – отвечал мой злополучный приятель.
– Тогда вы, наверное, согласитесь продать ее за сходную цену, – предположил незнакомец.
Что-то в манере или внешности этого человека заставило унылого рассказчика этой печальной истории устыдиться собственного несовершенства, а поэтому он, по всей видимости, отчаянно засмущался, так что разум его смиренно преклонился перед собеседником, так же как житель Востока повергается ниц в присутствии высокопоставленного лица; а может, его просто тянуло в сон или он выпил чуть больше, чем следовало.
Как бы то ни было, вместо того чтобы возразить на столь безумное замечание, он лишь пробормотал: «О да». А незнакомец повел его в комнату, где стоял телефон.
– Думаю, моя компания даст вам за нее хорошую цену.
И он без дальнейших церемоний перерезал кусачками телефонный провод и отсоединил трубку. Из соседней комнаты слышались шаркающие шаги: старик-официант, приглядывавший за клубом, наводил порядок, прежде чем уйти на ночь.
– Что вы такое делаете? – удивился мой приятель.
– Сюда, – пригласил незнакомец.
Они прошли по коридору в глубину здания; там незнакомец высунулся из окна и закрепил отрезанные провода на громоотводе. Да, это был громоотвод, мой приятель в этом совершенно уверен: полоса листовой меди шириной в полдюйма или больше протянулась от крыши до земли.
– Черт, – проговорил незнакомец в телефонную трубку; затем помолчал немного, прижимая трубку к уху и по-прежнему высовываясь в окно.
Мой приятель явственно услышал, как несколько раз была упомянута его злополучная добродетель, а затем прозвучало что-то вроде «Да» и «Нет».
– Вам предлагают три анекдота: все, кто их услышит, просто помрут со смеху, – промолвил незнакомец.
Полагаю, к тому времени моему приятелю эта комедия прискучила; ему уже хотелось домой; так что он сказал, что анекдоты ему не нужны.
– Наши очень высокого мнения о вашей добродетели, – промолвил незнакомец.
При этих словах бедняга, как ни странно, заколебался, ведь по логике вещей, если товар оценивается высоко, за него следовало бы заплатить больше.
– Ладно, идет, – согласился он.
И агент тотчас же вытащил из кармана нижеследующий примечательный документ:
«Я, такой-то, в порядке компенсации за три новых анекдота, полученных от мистера Монтегью-Монтегю, в дальнейшем именуемого „агент“, каковые три анекдота гарантированно соответствуют заявленному описанию, закрепляю за ним, или, что то же, передаю и уступаю ему все права на вознаграждения, компенсацию, доходы, льготы и привилегии, мне причитающиеся, здесь или где-то еще, в счет нижеследующей добродетели, а именно: что все женщины в моих
