Княжич. Соправитель. Великий князь Московский - Валерий Язвицкий

– Где же отряды ваши были? Казанские-то лазутчики, мыслю, по всему лесу прятались да вас высматривали.

– Может, и были лазутчики, государь, – ответил князь Стрига, – да мы-то двинуться никуды не могли. Непогода все гати размыла, болота да топи разлились по всем дорогам. Кони по брюхо вязли, еле двигались. Вьючные-то совсем топли, а многие так в топях и остались, волкам на растерзанье.

Шаг за шагом описывал воевода все бедствия и муки полков московских и касимовых, а бедствия их с каждым днем увеличивались, становились тяжелей.

– Что же вы не вернулись? – грозно сверкнув глазами, спросил Иван Васильевич.

Воеводы побелели лицом, а Оболенский хриплым голосом проговорил:

– Волю твою, государь, исполнить хотели, дабы…

– Волю мою?! – сердито воскликнул великий князь. – Волю мою ко времю и к месту исполнять надобно, а не зря ума не переть на рожон. Три головы вас там было!

Воеводы все поднялись на ноги и замерли в страхе, но государь взял себя в руки и особенно страшным, глуховатым своим голосом тихо спросил:

– А людей сколь погубили?

Воеводы вдруг ожили и радостно все заговорили сразу:

– Миловал Бог нас…

– Многие доспехи метали от глада и с истомы, но живы…

– Как могли, о воях пеклись…

– Все здоровы пришли, кажный восвояси…

Иван Васильевич успокоился и, перекрестившись, молвил с облегчением:

– Слава богу. Добро и то, что воев своих сохранили от смерти и полона. Помните, воеводы, вои наши – наиглавное для нас, воев берегите, как самих собя.

Государь опустил голову, но, будто стряхнув с себя тяжкие думы, стал расспрашивать подробно о походе, дорогах, обо всем, что с полками было в пути туда и обратно.

– На всякой беде учиться нам надобно, – сказал он, отпуская воевод. – Будет и сей поход нам на пользу.

На пятый день после возвращения Касима-царевича из-под Казани государь вместе с княгиней Марьей Ярославной, с братьями, которые в Москве были, и с двором своим осматривал церковь Вознесения, обновленную старой государыней и ныне освящаемую митрополитом.

Церковь эта заложена была еще великою княгинею Евдокией, супругой Димитрия Донского. Много лет ее достраивала потом бабка Ивана Васильевича – Софья Витовтовна, но, стены возведя, сводов свести она так и не успела. Храм закончила уж мать государя, княгиня Марья Ярославна.

Сначала она, видя, что после многих пожаров московских церковь эта вся обгорела, а своды ее грозят обвалом, повелела все разобрать и построить новую церковь из того же камня и кирпича. Узнав об этом, зодчий Василий, Димитрия Ермолина сын,[201] домыслил вместе с каменщиками своими церкви всей не рушить, а только обломить на церковном подворье обгорелый камень и своды шатающиеся разобрать.

Внутри же церкви все твердо было, и зодчий Василий, рассчитав, как и чем укрепить обгорелый храм, не руша его, упросил государыню обновить церковь эту по расчетам его.

Иван Васильевич, осматривая обновленную церковь, дивился и радовался уменью и знаниям русского зодчего.

– Матушка-государыня, – говорил он с гордостью, – много слыхал яз, что иноземцы зело искусны в строении сводов, а наши зодчие на сие неумелы. Василий же так искусно, мудро и красно все изделал, что иноземцы-то не все так могут. Дивно сие строение!..

Государь, восхищенный искусством русского зодчего, слушал со вниманием его объяснения и расчеты.

– Как же ты за сие взялся с толикой смелостью? – спросил он Василия. – Ведь могли своды-то упасть и народ загубить?

– Государь, – отвечал зодчий, – исчислить для сего было надобно тяжесть сводов сих точно и домыслить точно же, какую опору в стенах им содеять и как для опоры сей стены укрепить. Стены я с каменщиками моими укрепил, как видишь, крупным белым камнем новым и кирпичом, твердо ожиганным пожарами, а от сего и твердость опоры сводам. Будут они без железных тяг и оковок век стоять!

За это пожаловал государь строителю и каменщикам в награду целую деньгу золотую и молвил милостиво:

– Ты, Василий, отныне с каменщиками своими служи и мне, но не токмо в церковном, а и в крепостном строительстве. Брат вот мой, князь Юрий Василич, укажет тобе, что надобно.

В это время Иван Васильевич заметил, что стремянный его Саввушка доложить ему о чем-то хочет.

– Сказывай, Саввушка, – приказал он.

– Государь, – волнуясь, ответил стремянный, – прислал Данила Костянтиныч брата моего Сергея; гонцы, баит, прискакали из Галича…

Иван Васильевич, круто повернувшись к Марье Ярославне, молвил:

– Прости мя, государыня, уеду яз, не дождавшись молебной и освящения храма: гонцы из Галича.

В покоях государя собрались воеводы московских полков, были среди них знатнейшие: князь Иван Юрьевич Патрикеев, князь Семен Романович Стародубский, князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский, князь Данил Димитриевич Холмский и другие из князей служилых, из бояр и детей боярских.

Думу приказано было думать в княжой передней, куда все и собрались.

Государь вошел быстрыми шагами в сопровождении брата Юрия и, ответив на приветствия вставших ему навстречу воевод и бояр, сел на великокняжий стол и тотчас же приказал позвать гонцов из Галича.

Перекрестившись на иконы, поклонившись государю, а потом всем остальным на две стороны, гонцы молвили:

– Здравствуй, государь, на многие лета! Везли вести мы на Москву денно-нощно.

– Здравствуйте и вы, – прервал их Иван Васильевич. – Сказывайте вести.

– Государь, наместник и воевода твой галицкий, – продолжали вестники, – повестует: «Великий государь, да хранит тя Бог на многие лета. Татары казанские, лишь токмо ушли воеводы твои из Казани, изгоном бросились к Галичу. Взяша полону совсем мало. Граду же и волостям повредить не могли и ушли восвояси ни с чем, ибо все люди были в осаде во граде, как ты нам повелел…»

Иван Васильевич улыбнулся и, знаком отпуская гонцов, сказал воеводам:

– Разумейте, как сугуба осторожность во спасение служит.

– Истинно, государь, так! – воскликнул князь Иван Юрьевич Патрикеев. – Мы с князь Иван Стригой и с болящим ныне Касимом-царевичем о твоей прозорливости еще под Казанью баили.

Иван Васильевич улыбнулся и бросил колкие слова:

– Лучше бы о сем вы до Казани баили. – Помолчав, он продолжал: – Ну да то уж прошло, того не воротишь, а Казань смирить надобно. – Окинул всех суровым взглядом. – Посему повелеваю, – сказал он, обращаясь к князю Стародубскому, – наиперво тобе, Семен Романыч. Иди с полками нашими на Черемису. Жечь и зорить сию землю и полон брать. Из Черемисы татарам идет весь корм: хлеб и скот. Оттуда ж белки, бобры и прочее. Пусть всяк добычу, какую может, берет, дабы корни Казани подрубить. Полки свои собирай у Галича с тем, дабы в начале декабря, до Миколы-чудотворца, на Черемису пасть нечаянно-негаданно, яко рысь с дерева. – Великий князь замолчал.

– Да будет так, государь, – горячо отозвался воевода князь Семен Романович, – блазнить сие будет воев, не убоятся они ни холода, ни леса дремучего! Пойдем мы без пути по дебрям лесным, по снегам глубоким, падем на поганых с огнем и мечом! Труден сей поход, государь, но, мыслю, дойдем мы до Черемисы от Галича за один месяц, не боле…

– Добре, – молвил государь и, обратясь к воеводе, князю Стриге-Оболенскому, продолжал: – А ты, Иван Василич, в Кострому иди с полками своими, гони басурман с христианской земли, пустоши земли казанские, бей поганых с другой стороны.

– А мне, государь, – молвил князь Данила Холмский, – повели на Волгу и Оку иттить. Яз поведу свои полки да и нижегородцев и муромцев подыму.

Глаза Ивана Васильевича блеснули.

– Добре! – воскликнул он. – Право удумал Данила Димитрич! Клич кликни, дабы, кто похощет, своей волей в дружины вольные сбирались, пустошили бы с атаманами земли казанские, купцов бы татарских били и грабили. Народ-то наивелику пользу на войне приносит. Без Бога, бают, ни до порога, так и без народа никуда не денешься. – Иван Васильевич встал со своего места и, поклонившись всем, добавил: – Иду яз, а вы, воеводы и бояре, подумайте здесь о походах с братом моим, князем Юрием Василичем. Вельми искусен он в ратных делах, а мне он потом все доложит.

После совещания с Юрием за вечерней трапезой ушел Иван Васильевич один в покои свои. Только Данила Константинович провожал его со свечой по сенцам хором. У дверей в покой свой великий князь, склонясь к дворецкому, молвил вполголоса:

– На рассвете, Данилушка, пока спят все, постучи нам в опочивальню.

– Не бойсь, Иванушка, как и в те разы.

Как только затворил за собой дверь Иван Васильевич, ласковые руки обвили его шею.

– Милый ты мой, – шептала ему Дарьюшка, – будто век тя не видела! Ненасытно к тобе сердце мое…