Паразиты сознания. Философский камень. Возвращение ллойгор - Колин Генри Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В таком случае у нас преимущество. Мы с Литтлуэем не спали. Но как нам использовать это?
Литтлуэй пришел примерно через час.
— Я думаю о том, что все-таки сказал Роджер, — поделился он. — «В ладье». Просмотрел указатель к «Атласу мира», определить, где есть такое место, чтобы звучало как «ладья». Есть несколько в Индии и Бирме. Но вот что меня шарахнуло. Ты уверен, что это именно «В ладье»? Может, то было «Ф ладье»? Что-нибудь типа «Филадье»?
— Филадье? Где оно?
— А Филадельфия? Например, начинаешь выговаривать «Филадельфия» и тут обрываешься: «Филаде…»
Я хлопнул его по плечу.
— Боже ты мой, Генри, гениально! Может, ты в самом деле прав!
— Что ж, возможно… единственно что: как выяснить, есть ли какая-то оккультная коллекция в Филадельфии? Может же оказаться и частный коллекционер. Или какая-нибудь полубезумная секта. Если я верно помню, Евангелиста какое-то время провел в Филадельфии…
— Я знаком с Эдгаром Фрименом, заведующим английским отделением Пенсильванского университета. Он, по-моему, большую часть жизни там прожил.
— Позвони ему. Сколько сейчас времени — половина второго? В Пенсильвании восемь тридцать. Дай ему до десяти часов.
Казалось маловероятным, но мы были твердо настроены использовать каждую возможность, неважно насколько зыбкую. Я сделал заказ на международной, запросив на десять часов связь с Пенсильванским университетом. Оператор позвонил в самом начале одиннадцатого. К счастью, Фримен оказался у себя в кабинете.
Назвавшись и поздоровавшись, я сказал:
— У меня к вам довольно странная просьба. Я пытаюсь отыскать книгу, средневековую книгу по магии и сверхъестественному. В Филадельфии есть какие-нибудь библиотеки, которые специализируются на таких вещах?
— Насколько я знаю, нет. Я бы смог сделать для вас запрос. Кажется, у розенкрейцеров есть здесь филиал, но не думаю, что у них такая уж большая библиотека. Есть, конечно, впечатляющий отдел здесь в университете. Вы знаете, как она хоть примерно называется?
Я объяснил, что звучит примерно как «Некрономикон», но досконально точно не знаю. Фримен указал, что «Некрономикон» — это вымышленное название, выдуманное Лавкрафтом, но я объяснил, что есть основания считать, что он действительно существовал или был основан на реальной книге.
— Вот те раз, — растерялся он, — просто не знаю, что и сказать. Сознаюсь, не подозревал даже… Это, наверное, на латыни?
— Не обязательно. Может оказаться и на арабском.
— Что ж, это не так сложно проверить. Я бы мог выяснить, есть ли у нас какие-нибудь фолианты по магии на арабском. Откровенно говоря, сомневаюсь. Если желаете, наведу справки в каталоге Библиотеки Конгресса?
— Нет. Я думаю, это находится где-то в Филадельфии.
— Что ж, ладно. Тогда прямо сейчас спущусь в библиотеку. Вам перезвонить?
— Давайте, я вам перезвоню. Скажем, через час.
Шансов было до абсурдного мало. Была лишь моя решимость отследить всякую возможность, на какую в принципе можно рассчитывать. Через час нас звонком снова связал оператор. Фримен находился в библиотеке. Он зачел перечень книг, на которых Лавкрафт мог основывать свой замысел «Некрономикона»: Парацельс[233], Корнелий Агриппа[234], Джон Ди, аль-Кинди[235], Коста ибн-Лука[236], аль-Бумасар, Халид ибн-Язид[237], Рази[238] и неизвестный автор сочинения по герметизму в «Китаб-Фихристе», арабской энциклопедии десятого века. Библиотекарь придерживался мнения, что прототипом «безумного араба Абдула Альхазреда» послужил Мориений, легендарный колдун, написавший ряд книг по магии, из которых не уцелело ни одной. Единственной восточной книгой по магии в библиотеке был перевод на латынь «Различия меж душой и духом» Коста ибн-Лука, сделанный в двенадцатом веке Иоанном Испанским.
Я начал говорить с библиотекарем, который оказался большим любителем Лавкрафта и позаботился поднять любой источник, имеющий связь с «Некрономиконом». «Древнейшую историю» Евангелисты мне упоминать не хотелось, чтобы не сойти за окончательного сумасброда. Мы проговорили двадцать минут и проследили всякую возможность. Затем он сказал:
— Есть еще и рукопись Войнича, хотя о ней, конечно, мы знаем очень мало…
— Что это?
— Вы разве не знаете? К ней последнее время существует некоторый интерес. Очень заинтересовался профессор Ланг, но, разумеется, исчез…
— Что сделал?
— Попал, кажется, в авиакатастрофу. Его племянник работает здесь в английском отделе.
— Вы бы могли рассказать поподробнее?
— Может, лучше написать? У вас за разговор, наверное, набегает астрономическая сумма.
— Не стоит беспокоиться.
Гудвин (так звали библиотекаря) рассказал вкратце о том, что профессор Ланг из университета Вирджинии семь лет назад заинтересовался рукописью Войнича. Перефотографировал ее в цвете, увеличил, а впоследствии так и сказал кое-кому из близких друзей, что успел ее перевести. А сам исчез во время перелета в Вашингтон в 1968 году — тот частный самолет так и не был найден.
— Но что это за рукопись такая?
Эта история была более продолжительной и сложной. Рукопись была найдена в каком-то итальянском замке и привезена в 1912 году в Америку торговцем редкими книгами по фамилии Войнич. Считалось, что это работа Роджера Бэкона[239], алхимика тринадцатого века. Но, судя по всему, написана она была шифром или какими-то странными знаками. Некто профессор Ньюболд из Пенсильванского университета несколько лет посвятил расшифровке этого манускрипта, и на собрании Американского философского общества в 1921 году заявил, что манускрипт доказал: как ученый и философ Бэкон почти на пять веков опережает свое время. Ньюболд умер в 1928 году, но его перевод зашифрованного манускрипта увидел свет. Тогда его тщательно изучил еще один специалист по тайнописи — профессор Мэнли из Чикаго, и пришел к выводу, что Ньюболд обманулся. «Раскусить» шифр невозможно, потому что знаки просто невозможно прочесть: слишком много чернил облупилось с пергамента. «Перевод» Ньюболда оказался выдаванием желаемого за действительное. Что, в свою очередь, ставило крест на «самой загадочной рукописи в мире» до тех пор, пока в 1966 году перевод не попытался по новой осуществить Ланг.
Когда Гудвин рассказывал это, я чувствовал, как во мне просыпается неуемное волнение. Даже без самого примечательного факта исчезновения Ланга я проникался уверенностью, что нашел наконец искомое.
— Я смог бы ознакомиться с рукописью, если бы приехал?
— Конечно. Но, может, лучше выслать вам микрофильм?
— Нет. Я бы хотел сам на нее посмотреть.
— Очень хорошо, всегда пожалуйста… — в голосе звучала растерянность. Повесив трубку, я представил, как он говорит Фримену:
— Еще один сумасброд. Понять не могу…
Когда вошел Литтлуэй, я сказал:
— Ты когда-нибудь слышал о рукописи Войнича?
— Нет, а что это?
— Если повезет, это может оказаться именно то, что мы ищем. — Я рассказал
