Кетополис: Киты и броненосцы - Грэй Грин

У загородки, зажав под мышкой полосатую хлопушку, дымила папиросой в длинном мундштуке стриженая девица с незапоминаемым именем. Перл кивнула, остановилась рядом. Окинула взглядом задник: рыжеватое небо с карими барашками, размытая линия горизонта; в глянцево блестящие волны вдавался нос парусника с длинным, украшенным резьбой бушпритом. На палубе, романтически облокотившись о фальшборт, стояла высокая девушка. Великолепная осанка, глаза с поволокой. Желтоватое платье – на экране оно будет белым – ниспадает мягкими складками. Присмотревшись, Перл узнала Оливию Хэтгорн: она недурно сыграла в паре драматических фильм. Ходили слухи, что Оливия, получив отказ от роли Аделиды, грозилась «еще показать этой выскочке Уизли». Смутная тревога охватила Перл: что Хэтгорн делает на площадке?

– Пошел Левиафан! – крикнул режиссер. На томном лице Оливии проступил страх; она приложила руку ко лбу, закатила глаза. Где-то впереди вспухала водяная гора в пенных бурунах, на поверхность поднималось чудовище, внушающее ужас, и лишь Аделида была способна не поддаться страху и заглянуть в его глаза… Но кого изображает Оливия?

– Не помню такой роли… – заговорила Перл со стриженой девицей. – Изменили сценарий?

Та неприязненно покосилась на Перл.

– Это Аделида, – процедила она сквозь зубы.

– Вы шутите?

Девица фыркнула, осмотрела Перл с ног до головы и отошла в сторону. На палубе трепетала от страха Оливия – казалось, она готова рухнуть в обморок. Камера стрекотала обезумевшим кузнечиком, от софитов пахло горячим железом – звуки и запахи вдруг стали болезненно-четкими.

– Что здесь происходит? – громко спросила Перл внезапно охрипшим голосом. Никто не обратил внимания, и она шагнула вперед. – Я спрашиваю, что здесь происходит!

Оливия скосила на нее глаз, томительно-плавное падение замедлилось.

– Стоп, стоп, стоп! – заорал режиссер. – Это еще кто такая?! Кто пропустил?!

Перл, не в силах вымолвить ни слова, обернулась к нему.

– Кто я такая? – переспросила она, не веря своим ушам. – Какого дьявола, Виктор?

– Вы испортили отличный дубль! – обиженно воскликнул оператор. Оливия, сердито дернув плечом, отошла от фальшборта. К кораблю побежала полная гримерша с пуховкой наготове.

– Марта, что случилось? – бросилась к ней Перл. Гримерша шарахнулась, из коробки покатились баночки с красками и пудрой.

– Виктор, – с капризной надменностью проговорила Оливия, – я не могу работать, когда вокруг мечутся сумасшедшие.

– Бездарная интриганка! – прошипела Перл. Глаза Оливии расширились; она медленно заливалась краской. Перл вновь повернулась к режиссеру.

– Виктор, что делает здесь эта… эта кукла?

Режиссер желчно взглянул на Перл:

– Эта, как вы изволили выразиться, кукла – а на самом деле прекрасная актриса, – он ободряюще кивнул хватающей ртом воздух Оливии, – играет здесь Аделиду. И я не понимаю, почему вы врываетесь в студию и мешаете съемкам!

– Почему?! Виктор, ты с ума сошел… Это я – Аделида. Это моя роль, моя! – Режиссер поднял бровь. Послышались смешки, и Перл вздрогнула, как от удара. Медленно огляделась: операторы, ассистенты и помощники, матросы из массовки, осветители глазели на нее, перешептываясь и хихикая. «Психическая», – проговорила стриженая девица. Виктор снисходительно улыбнулся:

– Барышня, я вас впервые вижу. Уходите, вы мешаете нам работать.

– Виктор…

– Да выведите ее кто-нибудь! – раздраженно крикнул режиссер.

– Подлец! – Перл, пристав на цыпочки, изо всех сил залепила режиссеру пощечину. Загнанно огляделась – к ней, неуверенно ухмыляясь, приближались несколько человек. Перл не могла разглядеть их из-за застилавших глаза слез.

– Барышня, вы что, китов услышали? – возмущенно проговорил один.

– Ааа, мой дорогой Гюнтер! – зловеще пропела Перл. Глаза ее превратились в узкие щелки. – Без тебя не обошлось!

Гюнтер выронил сигару и попятился, загораживаясь руками. Перл слепо шла на него, ярость захлестывала ее горячими черными волнами. Под пальцами оказалось мягкое, жирное на ощупь, и Перл с наслаждением впилась в него ногтями. Ее схватили, потащили назад. Она, не глядя, отмахнулась; за спиной вскрикнули, но хватка не ослабла.

– Да ради кальмара, позовите кто-нибудь швейцара! – плачущим голосом воскликнул Гюнтер. На его щеках набухали багровые царапины.

– Пойдемте, пойдемте, барышня, – сладко проговорил кто-то на ухо, – вам нужно на воздух.

Перл подхватили под руки и неумолимо повлекли к выходу. Она оглянулась – Гюнтер что-то спрашивал у режиссера, тот в ответ удивленно разводил руками; гримерша хлопотала над все еще пурпурной от возмущения Оливией. Ни одного сочувственного взгляда – лишь раздражение и насмешка. Предана. Предана всеми – за что? Неужели она плохо играла? Зачем Виктору отнимать у Перл роль, для которой она была рождена, менять живую Аделиду на томную фальшивку? Неужели ради интрижки с красавицей Оливией? Невероятно… Ярость схлынула, оставив лишь горечь и звенящую пустоту в голове. Перл обмякла и разрыдалась, послушно переставляя ноги.

– Наверное, какая-нибудь мелкая актриска, – услышала она за спиной. – У них частенько делается мозговая горячка от неудач. Кажется, я видел ее на пробах…

Перл бесцельно кружила по городу. Виллы Монте-Боки, окруженные садами, – за каждой оградой разрывается от злости собака. Молчаливые громады броненосцев в Новой гавани. Грозящие бивнями статуи мамонтов у Музея. В черной воде канала отражается барельеф – кальмар намертво сошелся с китом в последней схватке. Притихшая перед премьерой Опера. И афишные тумбы, десятки и сотни толстых, грубых жестяных цилиндров, оклеенных пестрыми плакатами, – Перл и не думала, что их так много. Она искала следы Полины – и не находила их. Им мало вышвырнуть ее, как нашкодившую кошку, – надо растоптать, уничтожить, стереть всякое воспоминание. Гюнтер, поднявший ее со дна, теперь своими руками швыряет обратно? Она подвела его, отказавшись от сериала ради роли Аделиды, – но не слишком ли велико наказание? Или Виктор… О, они все заодно. Перл никогда не думала, что у Виктора есть актерские способности – он вел себя так, словно действительно не узнал ее. Трусливо и подло. Перл еле шла, снова и снова прокручивая в голове унизительную сцену. Что-то смущало ее, мешало осознать предательство до конца. Тончайшая иголочка сомнения царапала мозг, и этой занозой был полный ужаса взгляд Марты. Гримерша всегда сочувствовала Перл. Она могла пойти на поводу у Виктора – но не шарахаться от Перл как от опасной сумасшедшей… Но какое теперь дело до гримерши? Все потеряно, Левиафан напрасно будет взывать к чопорной курице Оливии – Перл слышала его печальный голос, но уже не могла ответить.