Заповедник для академиков - Кир Булычев

— К сожалению, вам никто вразумительно на это не ответит. В России царит полное спокойствие, будто никакой бомбы и не было. Я вам оставлю последние номера «Правды», обратите внимание на заявление Совинформбюро. А что касается встречи с Альбиной, то тут я ничего не решаю. Как вы помните — вас, как ценную военную добычу, поделили две разведки. Вы попали к нам с Шелленбергом. Альбина томится в узах абвера — военной разведки Канариса. Мы и они — несовместимы. Так что терпите, мой друг.

— Но, может быть, мне позволят хотя бы гулять по Берлину?

— Чтобы вас увидел русский агент? Вы думаете, что их здесь мало? И если хоть один заподозрит в вас некоего Андрея Берестова, бежавшего из Берлина в Берлин, я за вашу жизнь не дам и ломаного гроша.

— Даже здесь?

— Тем более здесь. Учтите, Андрей, я говорю вам это со всем сочувствием и симпатией — ваша ценность уже приближается к нулю. Вас высосала наша разведка, вы вряд ли что сможете добавить к тому, что знаете. Наша система, как и все системы мира, направлена не на благо личности, а на благо державы, то есть против личности. Личностью мы всегда готовы пренебречь и пожертвовать ею. Вас выгоднее уничтожить, чем рисковать разоблачением. Сегодня Сталин думает, что его испытание осталось тайной или почти тайной. Стоит ему узнать, что в Берлине сидят по крайней мере пять свидетелей взрыва, из них два беглеца из его системы, как он примет все меры к вашему уничтожению. И моему тоже. Вам это ясно?

Фишер ушел, и Андрей стал читать «Правду». Странное, грустное и сентиментальное настроение овладело им, когда он вчитывался в пустые, в сущности, и родные только нашему соотечественнику сообщения о новых социалистических обязательствах, о переименовании городов, завершении того или иного строительства, о вредных тенденциях в буржуазных науках и отважной борьбе республиканцев в Испании. Там была даже карикатура, изображавшая Геринга и Гитлера, разрезающих на части покойную Чехословакию. Странно было сознавать, что ты знаком с этими уродцами и слышал их голоса, чего никогда не удается художникам Кукрыниксам.

Фишер дал прочесть Андрею заявление Совинформбюро, в котором говорилось, что в некоторых американских и французских органах массовой информации появились домыслы об испытаниях в Советском Союзе нового типа оружия в районе Новой Земли. Каждому разумному человеку понятна абсурдность такого заявления, особенно в адрес государства трудящихся, которое поставило своей целью защиту мира и прав народов во всем мире. Однако Академия наук СССР уполномочена заявить, что в период 4–5 апреля с.г. в областях Полярного Урала и прилежащих районах Карского моря наблюдалась необычно высокая активность полярных сияний, что могло навести некоторых ученых на мысль о причастности советских компетентных органов к этим явлениям. Однако до сих пор полярные сияния проходили без помощи человека и даже независимо от его желаний. «Мы надеемся, что со временем советская наука найдет способы управлять полярными сияниями и использовать их на благо нашей страны. В таком случае мировая общественность будет информирована об этом заранее».

В тоне заявления звучало издевательство — будто формально отрицая взрыв бомбы, всем своим существом, мелодией, настроением документ как бы допускал, что у Советского Союза есть все — и бомба, и управляемые полярные сияния.

На следующий день Фишер заявился снова и на этот раз принес целый пакет вырезок из американских и английских газет и журналов. Там отношение к событиям на Урале было различным, но некоторые ученые — их высказывания Фишер подчеркнул красным карандашом — утверждали о возможности создания атомной бомбы в Советском Союзе и ее успешном испытании. Например, некий венгерский физик Сциллард утверждал в «Нью-Йорк таймс», что сочетание сейсмических данных с данными наблюдений над полярными сияниями и возмущениями в мировой атмосфере указывает на то, что в России произошел большой силы атомный взрыв — в этом нет никакого сомнения. К этому мнению присоединился и Эйнштейн, но Нильс Бор в интервью газете «Данска бладетт» был осторожен, напоминая, что сочетания природных явлений могут ввести в заблуждение физика, который ждет определенных событий, вызванных к жизни людьми. Интервью и статей было много, но, как понял Андрей, никто ничего наверняка так и не знал.

Кроме вырезок, Фишер принес Андрею приглашение.

От Альбины.

Приглашение было вложено в незапечатанный конверт — длинный, голубой и плотный. Без имени адресата.

Внутри был листок плотной бумаги, подобный сложенной вдвое визитной карточке.

«Жду Вас у себя сегодня в четыре часа.

Андрей протянул листок Фишеру, хотя низенький грузный разведчик отлично был знаком с содержанием послания.

— Что же, — сказал Фишер, — это очень любопытно.

— Почему именно любопытно?

— У меня такое впечатление, что абвер смог предоставить вашей спутнице лучшие условия жизни, чем мы, политическая разведка, — вам, — сказал Фишер. Он вертел в руках конверт, потом даже понюхал его, приблизив к толстым маленьким очкам.

— Вы сделали это открытие сейчас или что-то знали раньше, но не говорили мне?

— Адмирал Канарис не делится с нами своими маленькими секретами, — сказал Фишер.

— А как я туда доберусь? — спросил Андрей, чувствуя, что вопросы заводят его в тупик.

— Это уж не мое дело. Вас пригласили, пускай заботятся.

— А вашей разведке, моим, можно сказать, покровителям, на это наплевать? — поинтересовался Андрей.

— Наша разведка принимает близко к сердцу ваши беды и заботы, товарищ Берестов, — усмехнулся Фишер. — Но порой ей удобнее отойти в сторону и наблюдать за вами… как это говорится, без натуги.

— Спасибо, значит, я не буду оставлен вашими заботами?

— Ни в коем случае!

Вскоре после этого Фишер, так ничего не рассказав, удалился, а Андрей, как всегда скудно и скучно пообедав, переоделся в новый серый дневной костюм. Он полагал, что за ним приедут. Это было в три. Потом он долго стоял у окна, надеясь, что Альбина догадается выпросить для него машину, — он даже не знает, где она живет. А вдруг она надеется на милость Фишера и его компании? А они играют с Андреем, как кошка с мышкой?

…Машина, скромный синий «Опель-Рекорд», остановилась перед воротами особнячка. Из нее вылез мужчина в длинном черном плаще и серой шляпе с прямыми широкими полями, надвинутой слишком низко на уши. Он позвонил, и из особняка вышел ленивый охранник в синем полувоенном костюме. Человек в шляпе показал ему свое удостоверение либо какую-то бумажку, о которой охранник, видимо, знал заранее, потому что он сразу кивнул и вернулся в дом. Человек в шляпе стал медленно прогуливаться по тротуару вдоль решетки особняка. В этом тихом пригородном районе люди редко ходят по улицам — у владельцев особняков, как правило, есть машины, а собаки их гуляют в садиках позади особняков.