Расследования Корсакова. Комплект из 3 книг - Игорь Евдокимов

– В таком случае вы бесполезны, – процедил полковник, разом утратив весь интерес. – С тем же успехом вы можете уползти обратно домой и просто ждать смерти, которая не замедлит явиться.

– Я ведаю. – В повисшей тишине бас Горегляда показался особенно глубоким и громким.

– Что? – повернулся к нему жандарм. – Знаете, как победить тварь?

– Нет, – помотал головой Христофор Севастьянович. – Ведаю, как помочь Владимиру Николаевичу вспомнить. Но это будет опасно.

* * *

Посреди свежеотмытого фехтовального зала, смахивая на идола в храме давно забытой цивилизации, возвышалось старое кресло-бержер. Его окружали несколько кругов защитных символов, часть которых оказалась незнакомой даже для полковника и Корсакова. Горегляд, неловко держа в огромной ладони совсем сточившийся кусочек мела, вносил последние штрихи в загадочную конструкцию.

– Так чего же вы хотите добиться этим… гм… произведением довольно абстрактного искусства? – поинтересовался полковник, в который раз обходя защитные круги по периметру. Говорил он со всегдашней легкой издевкой, но Владимир видел, что глаза жандарма внимательно скользят по контурам рисунков. Корсаков не мог лишь угадать эмоции, скрытые за непроницаемой маской. Что это? Интерес? Уважение? Беспокойство?

– Мой настауник говаривал, что память есть величайший дар, данный человеку, – не отрываясь от работы, прогудел Христофор Севастьянович. – Однако дар этот заключен в ядовитую чашу. Испив его до дна, можно умереть.

– Поэтично, но бесполезно, – поморщился полковник.

– Не скажите! Сколько людей, что не смогли оставить свои боль, страх, зависть или ненависть в прошлом, заплатили за это здравием? Счастьем? Разумом? Жизнью? Так, быть может, способность забывать – тоже дар, защищающий нас от бездны, в которой мы можем утратить себя?

Полковник остановился и пристально уставился на Горегляда.

– Знаете, Христофор Севастьянович, а ведь мои источники недооценили вас, – после некоторой паузы сказал он. – Дескать, вы просто малограмотный деревенский знахарь, способный только мелких чертей гонять. Примите мои искренние извинения. Однако это не отменяет вопроса – чего вы ходите добиться этим ритуалом?

– Знамо дело, какая-то сила не дает Владимиру Николаевичу вспомнить, как погиб его брат. – Горегляд наконец закончил последний символ, поднялся с пола и отряхнул руки. – Быть может, его разум таким образом защищается. Или событие, с которым ему пришлось столкнуться, все равно что запечатало его память, словно пячаткай сургучовой. Але все едино – у него в голове теперь стена. И нам ее надо сломать. Для того и понадобится обряд.

– А теперь давайте вернемся к тому моменту, когда вы сказали, что это опасно, пожалуйста? – сварливо спросил Корсаков. – Мы все же собираемся ломать какие-то стены в моей голове. Хотелось бы, чтобы после ваших ритуалов устоял дом целиком, так сказать…

– Опасностей тут две, – признал Христофор Севастьянович. – Первая – это сами воспоминания. Если они будут слишком тяжкими. Если вы не сможете их принять…

– То я окажусь в лечебнице для душевнобольных, где, как утверждают некоторые, мне самое и место. Но с этим я как-нибудь справлюсь. Понятно, дальше, пожалуйста.

– Для того чтобы отыскать в глубинах памяти то, что вам нужно, нам придется лишить вас всей защиты пред иным миром, кроме этих вот кругов.

– Вы в своем уме? – проскрежетал полковник. – Это же все равно что зажечь маяк, приглашающий всех падальщиков на пир!

– И распахнуть перед ними двери, знаю, – кивнул Горегляд. – Поэтому придется паспяшацца, чтобы они не успели слететься по душу Владимира Николаевича, а мои заговоры сдержали первых стервятников. Тех, что просто обитают поблизости, они смогут отпугнуть, але если нас увидит что-то более могутное…

– А если оно уже рядом и смотрит на Корсакова? – спросил полковник.

В зале их стало четверо. Из-за могучей спины Христофора Севастьяновича выступил Петр. Он иронично покосился сначала на Горегляда, затем на жандарма, увлеченно спорящих между собой.

– Может, скажешь им? – поинтересовался брат. – Я бы на твоем месте сказал. Ведь «что-то могутное» не просто гуляет где-то рядом. Оно ведь уже в тебе. Только и ждет возможности завладеть твоим телом. А тут такой подарок!

«Я должен, – подумал Владимир. – Только так я смогу вспомнить, что убило тебя. И как я смогу отомстить».

– И ради этого ты готов стать беспомощным безумцем, как отец? Или, что еще веселее, отдать тело твари из зеркала, чтобы она творила все, что вздумается?

«Я готов рискнуть».

– Только, пожалуйста, будь честен с самим собой. Ты рискуешь не ради правды обо мне.

Он исчез, вновь оставив Корсакова наедине со спорщиками.

– Я согласен! – громко сказал Владимир. Горегляд и полковник резко замолчали. – Подозреваю, дополнительных мер защиты не планируется?

– Нет, иначе обряда не выйдет, – потупился Христофор Севастьянович.

– В таком случае нам действительно необходимо справиться как можно быстрее.

– Корсаков, вы уверены в этом? – спросил жандарм, явственно намекая на встречи Владимира с зазеркальной тварью.

– Уверен, – ответил он. – А если что-то пойдет не так… Я не сомневаюсь, вы знаете, как поступить.

Усмешка, появившаяся на полковничьем лице, Владимиру очень не понравилась, однако он без колебаний стащил с шеи амулет-пентаграмму и оставил на полу трость. Других защитных амулетов при нем не было. Владимир проследовал в центр круга и упал в кресло.

– Что прикажете делать? Руки по швам? На коленях? Глаза закрыты или открыты? – уточнил он.

– Устраивайтесь так, как вам удобно, остальное оставьте мне, – сказал Горегляд, опускаясь на колени перед кругом. – Вам почудится, что вы засыпаете, а когда откроете глаза – окажетесь в том воспоминании, что вам так нужно.

– Мне придется снова его пережить?

– Нет, – покачал головой Горегляд. – Точно не ведаю, что вам откроется во сне, але по тому, как описывал действие ритуала мой учитель, вы станете бестелесным духом и будете вольны путешествовать по тем картинам, что рисует ваша память.

– Думаю, я понимаю, что хочет сказать наш друг, – вступил в разговор полковник. – На основании того, что вы могли увидеть и услышать, даже, если раньше не обращали на это внимание, ваша память выстроит эдакий чертог, по которому вы сможете перемещаться, домысливая события на основе этих обрывочных воспоминаний. Этот способ называли…

– Метод локусов[107], знаю, – кивнул Корсаков.

– Глядите. Слушайте. Ищите. Запоминайте, – напутствовал его Горегляд. – Как только будете готовы – велите себе проснуться.

– Но вы же сказали, что следует торопиться?

– Не вам. Время во сне и наяву течет по-разному. Управлять им вы не в силах. Мы с полковником отмерим пять минут и прервем обряд.

– А если я не успею? Мы же сможем повторить его?

– Нет, – решительно воспротивился Горегляд. – Это уже будет форменным самагубствам.

– Понятно, – фыркнул Корсаков. – Один шанс. Умеете успокоить, конечно.

– Вы можете отказаться, – предложил Христофор Севастьянович.

– Нет уж, давайте начинать. – Владимир откинулся на спинку кресла