Обитель любви - Жаклин Брискин

— Ты помнишь эти строчки: «Как мотылек к звезде стремится, как ночь стремится к утренней заре, в печали тяга зародится к тому, что вдалеке»?

— Шелли? — догадалась она.

— Точно. Радоваться тому, что вдалеке, всегда легче, Тесса.

— Не для меня, — ответила она. — Я всегда хотела, чтобы моя счастливая звезда была рядом. Это звучит по-женски, да?

— Значит, ты уже об этом задумывалась?

— И еще как!

— Я тоже. Для меня достижение поставленной цели означает осознание своей смертности.

— Что вы хотите этим сказать, дядя? У вас пошла нефть?

— Нет, но она хлещет у Шелли. Следующим буду я.

— О дядя!..

— Да, это я, твой дядя. А кто другой, по-твоему, может, не боясь, показать свою глупость, читать стихи своему благодетелю?

Тесса молчала.

— Тесса? Ты слушаешь?

— Я плачу... Дядя, я так за вас рада...

— Голос у меня мрачный, но ты не обращай внимания. Знай: такой замечательной услуги мне в жизни еще никто не оказывал. Никогда!

Повесив трубку, Три-Вэ бросил на стойку бара монету за разговор. Больше он никому звонить не стал. Оперся обеими руками о засыпанную крошками стойку бара и замер. В тот день, когда в Лос-Анджелесе забил первый фонтан, он, весь черный от нефтяного душа, бегом бросился в город. Пробежал целую милю, даже не заметив этого. Он хорошо помнил, какой переполох вызвало его появление в магазине скобяных товаров Ван Влита. Отец запомнился ему грязным, с гордо выпрямленной спиной, в сюртуке. Он вспомнил, как смеялся тогда от радости молодой еще, светловолосый Бад. Вспомнил, как Амелия удивленно взглянула на него своими темными глазами. Три-Вэ тогда охватил страх, что она не простит его. Но удивление в ее глазах сменилось прощением. Тогда эта хрупкая очаровательная девушка, будучи женой брата, уже носила под сердцем ребенка. От него, от Три-Вэ! Только Три-Вэ узнал об этом позже.

Десятого сентября нефть пошла и на его участке. К тому времени на Сигнал-хилл уже было налажено оживленное движение грузового транспорта. Сюда везли буровое оборудование и ставили вышки: топоры стучали днем и ночью. Представители нефтяных компаний предлагали огромные суммы за нефть и бензин. Здесь получили работу те, кто до этого ни разу в жизни не бывал на нефтяных промыслах. Шлюхи уже расставили свои палатки. Проститутки поджидали клиента снаружи, снова и снова утюжа для вида одну и ту же рубашку. До тех пор, пока внутрь не входил кто-то из рабочих, закрывая за собой полог. Иногда шахты загорались, и нефтяные компании использовали для борьбы с огнем пар из паровых котлов, грязь, стофунтовые заряды динамита...

На шумном Сигнал-хилл, где он, бывало, грезил о мифическом острове, на Сигнал-хилл, где неудачи только добавляли ему упрямство, Три-Вэ стал миллионером.

Жарким октябрьским утром новый шофер-китаец отвез Лайю и Кингдона — мимо суматошного и шумного Сигнал-хилл, — в лос-анджелесскую гавань. Репортеры поджидали их на пирсе, где стояла «Султанша». Кингдон и Лайя поднялись на палубу и там позировали фотографам.

— Миссис Бэлл, почему вы решили отправиться в Париж?

— Я получила приглашение на съемки, — ответила Лайя.

— Кто продюсер?

— Я назову вам его имя... Но только после того, как соглашусь на эту роль. — Она очаровательно улыбнулась. — Но могу сказать уже сейчас: это будет нечто очень значительное, чего у меня еще не было.

— Капитан Вэнс, а вы едете в Париж?

— Увы, у меня много работы.

— Но вы же только что закончили вашу последнюю картину...

— А на следующей неделе я начинаю сниматься в очередном боевике, где опять буду летать. Называется «Покорители поднебесной выси».

Заверещала какая-то дамочка-репортер:

— Но путешествие через Панамский канал вполне могло бы стать вашим вторым медовым месяцем!

— Мне это уже говорили, — ответил Кингдон.

— Значит, у вас все хорошо?

— Мы все та же небесная парочка, — ответил Кингдон. — А теперь прошу простить нас...

Они ушли с палубы.

В каюте Лайи стояло пять огромных корзин с лилиями. Визитных карточек среди цветов не было, так как все они были присланы Кингдоном.

— Если тебе что-нибудь потребуется, телеграфируй, — проговорил он.

— Спасибо, милый.

— Тебе известно имя того человека в Акапулько? — спросил он, доставая из корзины бутылку шампанского.

— Сеньор Антойя, — сказала она, уходя в ванную за стаканами.

Хлопнула пробка, Кингдон разлил шампанское.

— Счастливого пути, — сказал он.

— О сеньоре Антойе, дорогой, можешь не беспокоиться.

— Я о тебе беспокоюсь, — сказал он и выпил. — Лайя, если тебе что-нибудь понадобится... Мы останемся друзьями, помни об этом.

— Ты и так уже столько сделал для меня, — сказала она. — Почему ты так старался?

— Черт его знает!

— Тебя трудно понять, — продолжала Лайя. — Может быть, поэтому тебе все и удается.

— Если что, Лайя, не стесняйся...

— Во Франции я собираюсь много работать, — ответила она, улыбнувшись дежурной улыбкой.

— Да, я знаю, — солгал он, зная, что ни один режиссер на земле уже никогда даже близко не подпустит ее к кинокамере.

— Я думаю, они не обратят внимания на эту дурацкую «Книгу обреченных», — сказала, бодрясь, Лайя. — Они там все просто помешаны на американцах.

Догадывалась ли она хотя бы смутно о том, что «Книга обреченных» — пожизненный приговор? Он надеялся, что не догадывается.

Кингдон чмокнул ее в щеку.

— Береги себя, Лайя, — сказал он.

— Мистер Незнакомец, вы лучше за собой присмотрите. Если кто из нас первым нарвется на неприятности, так это вы.

Глава двадцать третья

Как-то ноябрьской ночью в Орлином Гнезде во всех комнатах на первом этаже горели эвкалиптовые дрова.

В гостиной был самый большой камин, и здесь было теплее всего. Это почувствовала Юта, решившая еще раз обойти весь дом и проверить, все ли готово. Комната была обставлена массивной мебелью, что вполне устраивало Юту, но не нравилось Лайе. Юта переставила на другое место пепельницу, открыла коробку с соленым миндалем и сунула в рот один орех. Хрустнула им и удовлетворенно кивнула. Будучи хозяйкой меблированных комнат, она славилась своей первоклассной едой. Она неодобрительно покосилась в сторону бара на ножках с открытыми дверцами. Несмотря на «сухой» закон, в нем было множество бутылок. Она повернулась к зеркалу в золоченой раме.

Слегка наклонив голову, Юта принялась изучать свое отражение. Бриллиантовая брошь в форме самолета, подаренная ей на день рождения Чарли Кингдоном, сверкала на огромной левой груди, приколотая к расшитому мелким гагатом платью. На складке под подбородком покоилось бриллиантовое колье. Она перебирала согретые ее телом камни, любуясь новым перстнем с сапфиром и запонками с сапфирами и бриллиантами. Три-Вэ сказал, что ни к чему так разряжаться для семейного обеда. Когда он говорил о вкусе и манерах, Юта почти всегда прислушивалась к мнению мужа. В другой раз она согласилась бы с ним, но только не сегодня. Сегодня были приглашены Бад, Амелия и Тесса, но Юта ни за что не назвала бы предстоящую трапезу «семейным обедом». Этот день должен был стать триумфом ее семьи. Три-Вэ посоветовал ей убрать все драгоценности в сейф, оставшийся от Лайи в гардеробной. Но ведь эти бриллианты были атрибутом победы, которой Юта так долго ждала. И их спрятать?!. Нет, она не собиралась этого делать.